Мы прошли мимо еще нескольких могил, а потом Клеопатра упала на колени и опустила последнюю розу рядом с надгробием, на котором значилось «КАПИТАН АНДЕРСОН МИДОР – МОРЯК, ОТЕЦ И ПАТРИОТ». Потом встала по стойке «смирно» и отдала честь.
Клеопатра взяла меня под руку, и мы побрели назад по Магнолия-авеню.
– Ну, я собрала свои вещи и поклонилась родителям. Прежде чем мы отправимся в плавание, мне нужно сделать еще кое-что. И сделать это лучше за парой рюмочек рома с кокосовым молоком.
– Хорошо.
– Я возвращаюсь домой. А ты возьми льда на портовом рынке, будь так добр.
Я смотрел, как она медленно идет к воротам кладбища. Казалось, что сегодня трость ей была нужна как никогда.
– С вами все в порядке? Я могу сходить за машиной, – предложил я.
– Отвали.
Я вернулся в Хайборн-Хилл с тающим льдом, но Клеопатры там не было. Не было и Лупе с Кармен. На кухне зазвонил телефон. Голос в трубке звучал очень официально. Говоривший представился доктором Мальтой. Он сказал мне, что у Клеопатры случился сердечный приступ и она теперь в отделении интенсивной терапии в госпитале «Флорида-Киз Мемориал». Ожидание в больнице не похоже ни на что другое. Люди переполнены мыслями о своих родных и любимых, но при этом не остаются безучастными к радостям и бедам соседей по скамейке в больничном коридоре. Кто-то родился, кто-то умер, кто-то поправился, кому-то стало хуже – все стараются поддерживать друг друга. Последний раз я был в больнице, когда навещал Джонни Красную Пыль. В комнате ожидания время течет еще медленнее, чем на Кайо-Локо или в море. Остается только ждать. Читать какую-нибудь ерунду в газете или журнале.
Часто мы проглатываем газетные статьи, журналы или даже целые книги, абсолютно не задумываясь над их содержанием, – на это не бывает времени. Но когда сидишь в комнате ожидания, в любую секунду готовясь к объявлению о жизни или смерти, держа в руках изученный от первой до последней страницы журнал, то ничего не остается, кроме как обдумывать только что прочитанное. Именно этим я и занимался, когда ждал новостей о Клеопатре. Последний час я провел в размышлениях над статьей об идиотах в Северной Флориде. Они перестреляли сотни пеликанов и цапель в заповеднике, а потом по пьяни похвастались этим в придорожном кафе. Их арестовали. В уме я придумал больше дюжины наказаний – от закапывания в песок, чтобы другие птицы могли выклевать им глаза, до публичной порки в перерыве бейсбольного матча.
Я был глубоко погружен в собственные мысли, когда ко мне подошел молодой человек в белом халате и сказал:
– Мистер Марс, здравствуйте, я доктор Мальта. Клеопатра хочет вас видеть.
Постучавшись, я зашел в палату. Клеопатра сидела на кровати и смотрела в окно на океан.
– Я не собираюсь помирать в этой чертовой больнице, – рявкнула она.
Через три часа мы уже мчались по Гольфстриму на восток. Холодный фронт добрался до Флоридского пролива, и температура упала на двадцать градусов за двадцать минут. Ветер дул прямо в корму со скоростью двадцать узлов. Рассекая волны, «Лукреция» неслась вдоль Кубинского побережья. Похоже, шхуна чувствовала, что на этот раз время терять никак нельзя. Клеопатра называла это ветром Марди-Гра.
Ее выкатили из госпиталя в обязательном кресле-коляске, но на обочине она выпрыгнула и самостоятельно дошла до поджидающего микроавтобуса. Лупе отвез нас на пристань. Я позвонил Соломону и сообщил, что мы полетим на Кайо-Локо на всех парусах, поэтому когда мы оказались на причале, шхуна уже была готова к отплытию.
Ветер не переставал дуть, и мы подняли все паруса до единого, бросив вызов холодному фронту. Скорость ни разу не опустилась ниже семнадцати узлов, и мы покрыли пять сотен миль от Ки-Уэст до Кайо-Локо за двадцать девять часов – в два раза быстрее, чем приплыли сюда.
Клеопатра устроилась в своей каюте с помощью доктора Мальты – молодого врача, которого она каким-то образом заманила на шхуну. Доктор Мальта родился в Пакистане и оказался заядлым моряком. По собственному опыту я знал, что отказать Клеопатре очень трудно. Доктор Мальта поднялся на борт с полным чемоданом медицинских инструментов и следил за состоянием Клеопатры.
При посадке Клеопатра отдала ему необычный приказ: не дать ей умереть, пока мы не доберемся до Кайо-Локо.
40. Секунды между светом и тьмой
Силы природы никогда не переставали меня удивлять. Шторм, рожденный в замерзшей, изголодавшейся по солнцу Арктике в десяти тысячах миль к северу, может покрыть это расстояние со скоростью вдвое больше скорости «Лукреции» и в семидесятиградусных водах Гольфстрима заставить человека промерзнуть до мозга костей.
К югу от Кэй-Сол-Бэнкс, на опасном мелководье, мы с Соломоном снимали показания секстанта. Я всегда считал, что видоискатель этого прибора движет небеса – ведь именно это мы и делаем с помощью зеркала и кое-каких мудреных вычислений. Мы двигаем отражение звезды на зеркале вниз по дуге секстанта и сажаем его на видимый горизонт, что дает угол, поддающийся измерению.
Наши с Соломоном расчеты подтвердили, что в Кайо-Локо мы будем следующим утром до восхода солнца.
Я спустился в каюту, чтобы сообщить Клеопатре. Но она спала, и я смотрел на нее и с грустью думал, что она выглядит так, как и должна выглядеть столетняя старуха. Доктор Мальта вместе со мной вышел из каюты.
– В чем дело? – спросил я.
– Мы мчимся наперегонки со смертью, – сказал он мрачно.
– И мы будем первыми.
Вернувшись на палубу, я сообщил о нашем разговоре Соломону. Он ничего не сказал, только посмотрел на такелаж, и по его лицу было видно, что он готов на все, чтобы выполнить последний приказ Клеопатры. Он созвал всю команду на палубу и приказал поднять шпринтовый парус.
– Пока ветер дует, она будет дышать, – сказал он.
Когда моя вахта окончилась, я не пошел в свою каюту, а свернулся калачиком на койке в полурубке, закрыл глаза и помолился за Клеопатру.
Не знаю, сколько я спал, но разбудило меня чье-то пение. С трудом продрав глаза, я увидел, что снаружи еще очень темно. Дул ветер, и мы быстро двигались вперед. Было холодно. Я надел шерстяной свитер и штормовку и влез в страховочные ремни. Шхуна градусов на двадцать накренилась на правый борт. Я пристегнулся к штормовому лееру и начал медленно и осторожно пробираться к рулевой рубке, борясь с волнами и ветром.
Сказать по правде, не знаю, дрожал я от холода или от страха за Клеопатру. Когда я наконец добрался до рубки, меня ждало очередное потрясение: у штурвала стоял Соломон, а позади него сидела Клеопатра в коконе из одеял и с большой ниткой фиолетово-золотых бусин на шее. Она пела доктору Мальте по-испански, а он измерял ей давление.
– Счастливого Марди-Гра! – сказала она с вымученной улыбкой. – Я все еще здесь – пока мы еще не встретились с Бабушкой-Призраком, – прибавила она. – Эту песню всегда пела мне моя мама. Она очень старалась воспитать меня хорошей девочкой и хотела, чтобы я держалась подальше от кораблей. У бедняжки ничего не вышло. Она мне, кстати, только что приснилась.
Доктор Мальта закончил процедуру и подоткнул ее руку под одеяло.
– Давай, посиди с нами, Талли, – сказала она и похлопала по скамейке рядом с собой. – У меня для тебя подарок. – Она вытащила вторую нитку бусин из-под одеяла и надела их мне на шею поверх куртки.
– С днем рождения, – сказал я.
– Ох уж этот день рождения, – она вздохнула, а потом рассмеялась. – Просто старая карга еще раз прокатилась вокруг солнца.
Я вытащил маленькую коробочку, которую приготовил еще в Ки-Уэст. Тогда я полагал, что мы будем праздновать ее сто второй день рождения на Кайо-Локо. Но сейчас, ютясь вместе с ней в рулевой рубке «Лукреции», я вдруг подумал, что это куда более подходящее место для вручения подарка.
– Открой за меня, Талли. Да, доктор Мальта, думаю, пока я могу пропустить рюмочку лекарства.
Доктор Мальта вытащил пинту рома из своей черной сумки и налил щедрую порцию в кофейную кружку, которую держала Клеопатра.
– Хочешь глоточек, моряк? – спросила меня Клеопатра.
– Не сейчас, капитан, – ответил я. Я развернул коробочку и вручил ей. Она подняла крышку.
– Талли, это же твоя счастливая ракушка! – воскликнула она.
– Теперь она ваша. Джонни Красная Пыль сказал мне, что она нужна для того, чтобы указывать мне путь. Я таскал ее с собой повсюду, а теперь пришло время ей немножко отдохнуть, и в Кайо-Локо, думаю, ей будет хорошо. Да и потом, что можно подарить женщине, у которой все есть?
Клеопатра повертела раковину в руках:
– Ты здорово придумал, Талли, но я не могу принять такой подарок. Мне бы очень пригодилась какая-нибудь хреновина, которая приносит удачу, но я уверена, ты еще найдешь кого-то, кому она нужна больше, чем мне.
С этими словами они наклонилась вперед, слабо меня обняла и вежливо, но настойчиво вложила раковину в мою ладонь.
