Покидая Кайо-Локо, больше всего я волновался о Мистере Твене. Похоже, он прекрасно себя чувствовал, детишки с соседних островов не давали ему скучать, но я часто видел, как Мистер Твен стоит один у ограды по ночам и смотрит на запад, на Пунта-Маргариту.
Однажды мне приснилось, что я изобрел прибор, который мог уменьшить его до размера золотистого ретривера. Он забирался ко мне на коленки, спал на крыльце коттеджа и прыгал ко мне в ялик. Я уже подумывал связаться с Донной Кей и Кларком Гейблом, чтобы узнать, нельзя ли отослать его к ним на ферму в Алабаме, но случилось кое-что получше.
Разумеется, местные жители говорят, что кобыла, которая однажды ни с того ни с сего появилась в канале по пути к берегам Кэбин-Бой-Бэй, была даром, посланным Клеопатрой. Может, так оно и было, но скорее всего ее просто смыло за борт с проходящего мимо корабля. Или она сама приплыла с Кубы или Гаити. Откуда бы она ни взялась, Мистеру Твену было все равно. Мы назвали ее Океанией, и с момента их первой встречи они стали неразлучны.
Поскольку все мои тревоги о Мистере Твене отпали, предлогов оставаться на острове больше не было. Я пообещал себе разобраться со всеми делами до конца месяца. Потом я соберу вещи, и Соломон доставит меня в Ки-Уэст на «Лукреции». Но сначала я проведу несколько дней с Икс-Неем и Дайвером и вдоволь полюбуюсь тем, что мы создали. Мы сгоняли на Кривой остров, порыбачили с ребятами и посмотрели новую лодку Сэмми Рэя – она оказалась просто конфеткой.
Когда я впервые приехал на Кайо-Локо, меня поразило, как долго тянутся дни на жарком солнце. Теперь мне вдруг показалось, что они пролетают с тревожной скоростью. Вот она, моя последняя рабочая ночь на маяке Кайо-Локо. Остается только зажечь душу маяка еще раз и уехать.
Я поднялся на башню с Соломоном, Икс-Неем и Дайвером, и мы, как обычно, заправили топливные баки, завели часы и зажгли маяк. Потом всю ночь сидели в тишине и смотрели на лучи света. С каждым оборотом линзы «бычий глаз» мне в голову приходила история или воспоминание. В голове я проигрывал то, что произошло с тех пор, как я оставил Вайоминг и выбрал другой путь.
Утром мы потушили огонь, закрыли линзу и спустились по винтовой лестнице. Говорить было не о чем. Соломон направился к шхуне, а Дайвер пошел к своему коттеджу. Я не мог спать и попросил Икс-Нея прокатиться со мной верхом. Мы подошли к загону, оседлали Мистера Твена и Океанию и отвели их на последнюю прогулку по Кайо-Локо.
Я не большой любитель долгих прощаний и вечеринок, где все накачиваются ромом и распускают сопли. От этого всем только тяжелей. Икс-Ней понимал это лучше прочих – это ведь он научил меня упорству и терпению. Мы ехали по острову в тишине. Икс-Ней всегда был немногословен и не обладал пороком хвастаться и приукрашивать свои приключения, свойственным гринго. Когда мы подъехали к мысу Орлика и взглянули поверх могилы Клеопатры на океан, его мудрость снова восхитила меня. Я неожиданно заплакал – такое часто бывало последний месяц. Минутная слабость. Потом вытер глаза, высморкался и, несколько раз глубоко вздохнув, успокоился.
– Дружище, – сказал Икс-Ней. – Горе похоже на кильватерную струю за лодкой. Начинается огромной волной, которая следует за тобой по пятам и может тебя поглотить, если вдруг перестанешь двигаться вперед. Но если будешь продолжать движение, большая кильватерная струя в итоге рассеется. Воды твоей жизни снова станут спокойными, и тогда воспоминание о тех, кто ушел, начнет сиять так же ярко и так же долго, как звезды у тебя над головой.
Где-то между волнами горя и небом, полным сияющих воспоминаний, моя жизнь внезапно обрела здравый смысл. Я попрощался со своим старым другом и повернул лошадь к берегу.
Свое последнее утро на Кайо-Локо я предпочел провести в одиночестве и половить рыбу на острове Удачи. Это местечко нашли мы с Дайвером и пока держали в секрете от остальных. Утром я порыбачу, потом встречусь с «Лукрецией», мы втащим мой новый маленький ялик на борт, и я отправлюсь в свой новый дом на Ки-Уэст.
Океан был плоский, как блин, и путешествие через бухту Аклинс заняло чуть больше двух часов. Проплывая мимо Рыбных Отмелей, я заметил то, что поначалу принял за масляную пленку. Может, виновато сияние утреннего солнца или то, что я не спал всю прошлую ночь, но, к моему изумлению, пленка оказалась огромным косяком альбул в устье канала. Их буквально гнала к мелководью, как стадо коров, стая лимонных акул. Заостренные спинные плавники явно свидетельствовали о том, что они полностью окружили косяк. Пока они гнали альбул вперед, пара дельфинов собирала отбившихся и напуганных отставших внезапными, быстрыми выпадами. Сколько времени я провел на море, а никогда не видел, чтобы акулы и дельфины охотились вместе. Это знак. Впереди меня ждет необычный день.
Я давно уже не спал на пляже при дневном свете, но сказывалось действие бессонной ночи. Настало время немного вздремнуть, да и рыбачить можно будет только около одиннадцати.
Я нашел подходящее местечко для лагеря под защитой норфолкских сосен, бросавших одеяло тени на песок, собрал плавник и скорлупу кокосовых орехов в кучу, запалил небольшой костер и натянул гамак под двумя соснами. Легкий бриз разносил дым по лагерю, не подпуская слепней и мошек. Удочки я подготовил заранее, а лодку пришвартовал.
Прежде чем устроиться на ночлег, я взял маску и трубку и решил посмотреть, что творится в канале. Мелководье над отмелями незаметно перетекало в глубокий канал, минуя на своем пути большую клумбу «черепашьей травы», где я подобрал две раковины на завтрак.
Я плавал в неподвижной воде. В терминах пищевой цепи это как попасть в одну из закусочных вдалеке от проторенных дорог. Отлив – лента жидкого конвейера, подающая более слабых пловцов прямо на стол сонму созданий, в ожидании притаившихся возле устья канала. Мне потребовалась всего пара минут, чтобы различить длинные темные тени в десятке футов подо мной, курсирующие по дну.
Я насчитал двадцать рыбин, многие из которых тянули больше чем на сотню фунтов. Как только течение усилится, они поднимутся к поверхности. Значит, у меня есть два часа. Я поплыл назад к берегу, вытерся и бросился в гамак.
Я лежал в гамаке, смотрел на лунный серп в голубом небе – и вдруг осознал свое место в этом загадочном мире. Я покачивался в гамаке, а Земля кружилась, как гигантский гироскоп, летя по своей орбите вокруг солнца. Там, за синевой, двигались вместе с нами далекие невидимые планеты и Млечный Путь.
В школе это почему-то никогда не казалось таким грандиозным и таинственным. Может, стоит изучать астрономию не только через гигантские телескопы, но и с гамаков на безлюдном берегу? Чем раньше в жизни мы поймем, что мы часть чего-то волшебного и таинственного, тем лучше.
С этими мыслями я и уснул.
Несколько часов спустя меня разбудили люди, говорившие на каком-то неведомом языке. Мне потребовалось несколько минут, чтобы сообразить, что голоса доносились не из моего сна, а из открытого океана, и язык, который я слышу, – французский. Перевернувшись в гамаке, я увидел в канале прекрасный кеч футов тридцать пять в длину – он тащил на буксире небольшой тендер. Паруса были выставлены умело, и темно-зеленое судно мягко скользило по неподвижной морской глади. У грот-мачты находилось приподнятое основание выкрашенной в белый рубки с двумя иллюминаторами. Судно вверх по течению осторожно вел один-единственный матрос в желтой зюйдвестке.
Я был поражен красотой корабля и постановкой парусов. Кроме того, я как никогда был признателен за то, что кто бы его ни вел, этот кеч вторгся в мое тайное рыбацкое местечко на парусах, а не на моторе. Шум двигателя был бы равносилен фейерверку для моих тарпонов.
Я вылез из гамака, вытащил из сумки бинокль и внимательно изучил воду перед судном. Рыба спокойно плавала на прежнем месте. Я перевел взгляд на парусник и различил маленький французский флаг, развевающийся на мачте. За рулем стояла красивая женщина. По глазам было видно, что она плыла всю ночь.
Длинные волосы, собранные в «конский хвост», были перетянуты бечевкой для парусов. На первый взгляд ей было около тридцати – загорелая, держалась очень уверенно.
Пока я с интересом наблюдал за ней, она осторожно повернула суденышко против ветра, опустила и убрала грот, потом перешла в носовую часть и сбросила якорь. Судно выровнялось и стало мерно покачиваться на лине.
Я аплодировал ей. Хлопки эхом разнеслись по отмели, и это на мгновение ошеломило ее. Вот тут она и заметила меня. Помедлила, затем приветственно помахала. Нет ничего удивительного в том, что улыбка такой женщины заставила меня напрочь забыть о рыбалке, о которой я так долго мечтал.
Я отвязал ялик и направился к каналу. Солнце, спрятавшееся за облако, внезапно появилось снова, и на мгновение меня ослепило. Когда глаза привыкли к яркому свету, я увидел, что женщина сняла с себя всю одежда и расположилась на корме. То было прекрасное зрелище.
