Из полурубки вышел Роберто.
– Мы идем с невероятной скоростью. Будем в Кайо-Локо меньше чем через час. – Он пристегнулся к штормовому лееру и двинулся вперед к мачте, освещая себе путь фонарем.
– Значит так, – сказала Клеопатра. – Я благодарна тебе за все, что ты для меня сделал, но сейчас я должна кое-что тебе сказать.
– Не глупите, – сказал я со смехом. – Осталось меньше часа.
– А что, по-твоему, я собиралась сделать, когда туда попаду? Спрыгнуть с мачты и поплыть к берегу, как проклятый троеборец? О боже, я просто немного волнуюсь – надо бы мне последить за своим языком. Близится день суда, и мне бы лучше не выражаться. Сынок, я умираю. Не то чтобы я тебя бросала, просто я выхожу из игры. Так что слушайте и не перебивайте. – Она повернулась к Соломону: – Соломон, когда меня не станет, «Лукреция» твоя. Я имею в виду, ты будешь ее владельцем, а не просто капитаном. Да она и так была твоя все эти годы. У меня есть счет в банке, с которого ты можешь снимать деньги на текущие расходы и ремонт шхуны. Из этих же денег ты должен платить зарплату команде. А еще их хватит, чтобы построить новую школу на Дангриге. Я хотела бы, чтобы ты учил детей с Багамских островах морскому делу и сделал все возможное, чтобы сохранить на этих островах мореплавание. Если мы спасли маяк, то должны быть и суда, которым он будет помогать. Согласен?
– Есть, капитан, – ответил Соломон. Слезы бежали по его щекам.
– Доктор Мальта, вы были с нами не очень долго, но благодаря вам я еще дышу, к тому же вы меня вытащили из этой проклятой больницы. Эта клиника, которую вы хотите построить в вашей деревне в Пакистане, – считайте, что деньги у вас есть.
Доктор склонил голову и взглянул на нас, словно спрашивая, может ли он верить своим ушам. Мы кивнули.
– Талли, теперь ты. Разумеется, с тобой посложнее, чем с остальными. Ты сделал то, ради чего я привезла тебя сюда. Маяк обрел душу, а я – свое последнее пристанище. Я верю, что вы с Соломоном будете приглядывать за Кайо-Локо и не позволите ему снова прийти в упадок.
– Да, мэм, – ответил я, стараясь унять дрожь.
– И вот еще что. Ты уволен, – сказала она, потягивая ром. Соломон неожиданно прекратил рыдать, немного помолчал и разразился диким хохотом.
– Я не шучу.
Сначала я подумал, что у нее просто предсмертный бред или ее устами заговорил ром, но, заглянув в глаза, которые я так хорошо успел изучить, я понял, что она была серьезна как никогда.
Я понятия не имел, что ответить. В этот момент «Лукреция» врезалась в огромную волну, которая обрушилась на палубу сорокафутовым каскадом брызг, затопив рулевую рубку. Соломон чудом удержал штурвал, и вода в рулевой рубке, которая теперь походила на бассейн, начала убывать.
Клеопатра рассмеялась:
– Мы все выжившие – даже вы, доктор Мальта. Вы пережили ваш первый настоящий шторм. Но беда выжившего в том, что он часто танцует один. Он балансирует на детских качелях – на такой доске, положенной на бревно – и удержаться на ней непросто. С одной стороны – способность жить в одиночестве. С другой – тяга к общению. Как удержать равновесие? Быть выжившим – не так уж плохо, но есть риск оказаться последним на вечеринке, когда котел с пуншем опустел, а конфетти превратились в мусор под ногами – как у меня.
Клеопатра закрыла глаза и смолкла. Сперва я подумал, что она умерла, но из ее рта по-прежнему выбивалась тоненькая струйка пара. Она продолжила:
– Талли, я не хочу, чтобы это случилось с тобой. Вот почему я увольняю тебя с Кайо-Локо и дарю тебе Хайборн-Хилл. Осядь там на некоторое время. Ты сделал для меня больше, чем можешь себе представить, и Хайборн-Хилл покроет только малую часть моего долга перед тобой. Устраивай вечеринки, веселись, найди себе подружку, женись на ней, если захочешь, заведи детей и рыбачь сколько влезет. Ки-Уэст, конечно же, не культурная столица мира, но для начала сойдет.
– Маяк два румба по правому борту, – выкрикнул Роберто с передней палубы.
Клеопатра повернула голову, но маяка не увидела. Соломон накренил судно на правый борт и показал ей маяк.
– Он где-то там, – сказал я и указал вдаль.
– В такой темноте его должно быть видно еще лучше, чем обычно, – заметила Клеопатра.
Вся команда уставилась в темноту, и, когда пронизывающий белый свет прорезался сквозь ночь, по палубе разнеслись радостные крики и свист.
Я считал секунды между светом и тьмой.
– Четыре вспышки с интервалами по четыре секунды, – сказал я, оборачиваясь к Клеопатре. – Вы, как всегда, правы, капитан. Это Кайо-Локо. Мы дома.
Внезапно мы все притихли: ветер, ровно дувший с норд-норд-веста с тех пор, как мы отплыли из Ки-Уэст, начал спадать. А потом вдруг подул со всех сторон, словно никак не мог решиться, что же ему делать. Паруса забились на ветру, и такелаж громко задребезжал. Соломон держал судно ровно, готовясь отразить какой-нибудь внезапный удар.
Но ничего страшного не произошло – наоборот. Ветер упал до нуля, вой мгновенно прекратился, и «Лукреция» выровнялась. Потом в небе к востоку пронеслась падающая звезда с огненным хвостом, растянувшимся на половину небосвода, и исчезла.
Я завороженно глядел на оставленный ею след и вдруг услышал, как что-то упало. Когда я обернулся и посмотрел на Клеопатру, ее глаза были закрыты. На лице застыла улыбка, а у ног валялась разбитая кофейная кружка. Она отстояла свою последнюю вахту на борту «Лукреции».
41. На спине крокодила
Когда в Древнем Египте умирала царица, говорили, что ее душа отплывает по Нилу на золотой барке к следующей жизни, где она соединится с Ра, богом солнца. Принадлежности для этого путешествия готовили здесь, на земле, за годы до предполагаемого отъезда. Похоронная барка, выкрашенный золотой краской деревянный корабль ста пятидесяти футов длиной, была доверху набита монетами, драгоценными камнями, пищей, царскими сандалиями, книгами, музыкальными инструментами, несколькими доверчивыми и преданными слугами, любимыми кошками и звездными картами, вырисованными на листах папируса. Египтяне верили, что все это и вправду можно взять с собой.
Я не берусь утверждать, что женщина, обязанная своим именем картине в кубинской парикмахерской, была как-то связана с древними правителями Египта, или «Лукреция» была ее царской баркой, но, подобно египтянам, она точно знала, как именно хотела покинуть этот мир. В трюме «Лукреции» стоял гроб из красного дерева, который Клеопатра заказала в Ки-Уэст. Еще там были мешки ракушек и земли с Малекона в Гаване, деревянный ящик для игрушек из парикмахерской и бейсбольный мяч, который подписал ей Эль Коэте в ночь, которую мы провели с ним на Кубе. И, разумеется, ко всему этому прилагался подробный сценарий похоронной церемонии. Сценарий оказался коротким и простым – было бы глупо ожидать от нее чего-то другого.
Доктор Мальта и Соломон бережно перенесли ее с палубы в каюту. У нас не было времени плакать, горевать или размышлять о том, что произошло. Ветер возобновился, маяк на горизонте становился больше, и мы должны были добраться до Кайо-Локо. Жизнь двигается вперед, даже если имеешь дело со смертью.
Как только мы бросили якорь в Кайо-Локо, вся команда, за исключением гребцов шлюпки и Роберто, принялась приводить «Лукрецию» в порядок после ужасной гонки. Роберто руководил спуском плоскодонки на борт, затем они загрузили в нее все, что Клеопатра хотел взять с собой на тот свет, после чего в нее спустили гроб, и гребцы заняли свои места на веслах. Мы с Соломоном забрались в доверху нагруженную лодку и пристроились у румпеля. Роберто отдал приказ отчаливать, и мы повезли нашего капитана на берег.
Как только мы отошли от шхуны, Бенджамин, юный барабанщик, начал выстукивать ритм на черепаховом панцире, а гребцы запели песню, которую заказала Клеопатра:
И вот она уплыла ясным солнечным днемНа спине крокодила.– Разве не видно, – сказала, – что он ручной,Я прогуляюсь на нем по Нилу.Крокодил подмигнул, и она помахала рукой —Ей так весело было.А в конце Клеопатра была у зверя внутри,А веселье – на морде у крокодила.
Песня закончилась, И Роберто крикнул:
– Навались! И-и – раз! – и гребцы согласованно ударили веслами по воде; плоскодонка двинулась к берегу. Весла выносили плашмя, и по команде «Два!» так же согласованно весла скользили в воздухе по-над самой водой. Затем – опять плашмя, а следующий удар погружал их в воду. И так – до самого берега.
Я спросил Роберто, просила ли о подобной гребной хореографии Клеопатра. Он ответил, что нет, но это древний гарифунский обычай – только для вождей и шаманов: он переносит и тело, и дух человека к месту погребения. Так экипаж отдавал дань капитану.
На берегу нас встретил Дайвер, Икс-Ней и небольшая группа местных жителей, до которых уже дошло печальное известие о смерти Клеопатры. Соломон сообщил по рации сыну и попросил собрать большую кучу прибитой к берегу древесины и сложить ее близ соленого пруда на мысе Орлика. По инструкциям Клеопатра будет кремирована там. Потом ее пепел нужно было положить в ящик для игрушек, который она получила от парикмахера в Гаване, и закопать под пальмой на мысе Орлика с видом на юго-запад и берега ее не такой далекой родины – Кубы.
