– И это должно быть нечто особенное, такое, чего нет более ни у одной женщины на свете. Пусть оно не будет из чистых бриллиантов, но это должно быть нечто необычайно прекрасное.
– Вы моряк, сэр, – сказал китаец. – И, как никто другой, должны знать, что у каждого корабля, равно как и у каждого живого существа, есть своя душа и свой характер…
– Совершенно верное высказывание, – заметил я.
– Однако лавка старьевщика вряд ли сгодится мне для такого подарка.
– Я смею заверить вас, что любой из окружающих нас предметов – неважно, картина ли это, статуя или самый обыденный предмет повседневного обихода, – имеет свою живую душу, сэр.
Надо только уметь в неживом узреть живое, и тогда каждая вещь сможет поведать вам много невероятного о душах создававших их мастеров, равно как и о душах их бывших владельцев. Зачастую люди несут ко мне разные вещи, которые презрительно называют хламом и за которые рассчитывают получить какую-либо мзду. Я же даю здесь каждой из них новую жизнь и вкладываю в них новую душу, так что я вполне осмелюсь назвать себя в некотором роде творцом. Ибо каждый человек, в отличие от братьев своих меньших, есть крошечная миниатюра Великого Творца. Жаль только, что многие из них идут по пути разрушения, сэр.
«Старик совсем спятил среди своего хлама», – отметил я про себя и уже приготовился развернуться, дабы покинуть лавку, однако старик мгновенно остановил меня.
– Напрасно вы так, напрасно, – произнес он без тени обиды, словно прочитав мои мысли. – Да, сэр – ваши глаза сами говорят мне все и без слов. Вы правильно сказали – вещь ценна не только обилием драгоценных камней или весом благородного металла. Гораздо большую ценность представляет ее душа.
С этими словами он поманил меня за перегородку. Заинтересованный, я знаком приказал своим спутникам ждать меня и прошел следом за стариком. Очевидно, там была его мастерская, где он ремонтировал покупаемые по дешевке всякие битые и ломаные вещи, чтобы, отреставрировав их, выгодно продать. Там стоял большой грубый деревянный стол, на котором лежали различные инструменты, вокруг валялась каменная крошка, какие-то осколки, обрезки, виднелись следы краски. Там же стояла массивная хрустальная ваза, доверху наполненная крупными, но жухлыми и сморщенными яблоками. Старик открыл нижний ящик стола и, вытащив какую-то небольшую вещицу, завернутую в тряпку, протянул ее мне. Я развернул ткань – и от изумления потерял дар речи. Это было небольшая золотая диадема, казалось, сотканная из узорчатой сети тонких золотых нитей не толще волоса.
Легкая, невесомая, воздушная, она так и переливалась у меня в руках – и, казалось, сами узоры на ней живые и сами по себе меняли свой рисунок. Более изящной вещи я сроду не видел – это украшение и впрямь было достойно императоров, однако какой-то самой малости в нем недоставало. Но вот чего, этого я понять не мог: на внешний вид она была идеально безупречна.
– Теперь видите, сэр, что значит душа? – спросил старик. – Я много лет своими руками делал эту вещь специально для того дня, когда моя внучка выйдет замуж, чтобы подарить ей. Но небеса жестоко отобрали у меня единственное мое утешение в старости. Тогда я сохранил эту диадему у себя, дабы продать ее только истинному ценителю прекрасного, дающему каждой вещи свою цену.
Лю Шухуин знал, кого нужно везти ко мне. Я назвал эту вещь Хуа Лунг – «Цветок дракона», и теперь вижу, что она была предназначена именно вам…
Старик открыто льстил мне – это показывала его улыбка, обнажавшая потемневшие, потрескавшиеся зубы. Он с величайшей осторожностью, как будто нес до краев наполненный кувшин воды, взял у меня Хуа Лунг и положил ее в изящную шкатулку. После чего вытащил из стоящей на столе вазы зеленое яблоко и с хрустом надкусил его. Плод в его пальцах был уже не жухлым, а налитым соком и живым, будто только что сорванным с дерева.
– За исполнение моей мечты, сказал он, – я хочу, чтобы вы заплатили эту цену.
– Сколько же вы хотите? – спросил я, страшно разволновавшись, ибо эта вещь очаровала меня.
Старик назвал сумму, равную двумстам гинеям, и я с радостью согласился, тут же отсчитав ему пятьсот золотых монет. Приняв деньги, он пересчитал их, и глаза его, до сих пор тусклые и неподвижные, вдруг вспыхнули радостным огнем.
– Угощайтесь, сэр, – любезно указал он мне на вазу с яблоками. – За то, чтобы ваше желание также сбылось…
Я посмотрел вслед за его морщинистой ладонью, и увидел, что теперь все плоды в той вазе теперь были наисвежайшими и сочными – мне даже показалось, что они играли изнутри каким-то мерцающим зеленым светом.
– За то, чтобы сбылось мое желание, – произнес я, также вытаскивая из вазы яблоко. – Так же как только что сбылось ваше.
И с хрустом надкусил плод. Старик наблюдал за мной, приоткрыв рот, словно находясь в каком-то вожделении. Было впечатление, что он наслаждается каждым моим движением, каждым словом, которое я произносил.
– Оно сбудется, сэр, непременно сбудется, – ответил старик. – Ваш корабль действительно станет первым в том, что вы задумали.
Тут не надо было быть прорицателем – моя одежда и сопровождающие матросы явно свидетельствовали, что я не епископ и уж тем более не помощник плотника. Так что вполне возможно, что старик догадался о моем настойчивом преследовании какой-то цели, связанной с судоходством.
– И что я хочу сделать? – с усмешкой спросил я.
– Это вам виднее больше, чем мне, – ответил старик. – До свидания, сэр. Желаю удачи…
– Прощайте! – Я захохотал в ответ, махнул рукой и пошел к выходу, провожаемый его лукавым взглядом. Выйдя на улицу, я плотно прижал к себе заветную коробочку. Удача сама шла ко мне в руки – Хуа Лунг стоила во много раз дороже. Чудной старик – ей-богу, что-то у него с головой точно было не в порядке, однако все подобные ему личности с неординарной философией и в самом деле отличаются крайней странностью и иной раз могут вызвать даже чувство страха. Да, какие только фокусы не продемонстрируют торговцы на востоке, дабы как следует расхвалить свой товар в глазах покупателя. У арабов я видел чудеса и почище этого, однако яблоко было неимоверно сладким, сочным и вкусным. Необычайный аромат его щекотал мне ноздри, и честно признаюсь, что никогда еще я не пробовал ничего подобного…
Я доел плод целиком и вскоре вновь был на борту «Октавиуса» – там уже вовсю грузили в кладовые деревянные бочки с соленой кониной, питьевой водой и ромом, а также мешки с чесноком и сухарями. Зайдя в каюту, я запер дверь и остался совершенно один – Элизабет в этот момент была на палубе. Открыв шкатулку, я положил диадему на стол, и упавший на нее лучик солнца заиграл множественными сияющими бликами на мебели и стенах каюты.
