и начистим физиономии всем ведьмам и колдунам, вместе взятым.
Волк скупо даёт указания по телефону, вскоре на одной из развилок за нами вслед цепляется внедорожник, приветственно сигналит.
— Подмогу вызвал на всякий случай, — невозмутимо прикуривает Волчара. Обычно я в своей машине курить запрещаю, но сейчас такая ситуация, пусть хоть обкурится. — Повезло, парни тут недалеко на базе в пейнтбол выехали пострелять, с ночёвкой остались.
Мне кажется, он знает всё и обо всех. Мы в свое время на том и сошлись — оба способны запомнить и обработать куда больше информации, чем другие. За это нас малость избегали в компаниях, считали странными. Встретить подобного себе показалось мне тогда подарком небес, и своего мнения я не изменил до сих пор. Волк, Сом и Тагир — самые мои близкие и проверенные люди, не считая отца. В большом бизнесе абсолютное доверие чревато, но я точно знаю — ни один из них меня не предаст и любой из них всегда придет на выручку. Вот как сейчас Волк. Сома с Тагиром тормошить бесполезно было, они как я, по финансам спецы, это Волк у нас именно в людях сечёт. Где кто чего и как — всё про всех знает. Вон, подмогу нам организовал практически из воздуха и без потери времени. Время у нас сейчас — главная ценность, это я понимаю, когда мне на телефон приходит сообщение с фото. Женька. Связанная, какая-то помятая и грязная, сидит на стуле, злобно зыркает в камеру, выдавая несломленный дух. К фото прилагается письменный привет от Ковалёва, выходит, похититель он. Требует передать ему несколько последних очень выгодных сделок и одну из дочерних фирм во владения. И Лерка чтоб с ним переговорила и от развода отказалась. Иначе грозиться отдать мою врединку своей охране на потеху, а перед этим сам попользуется.
Интересно, отмажет ли меня отец за убийство в состоянии аффекта? А если оно будет в особо жестокой форме?
Глава 70. Мститель-рогоносец
ЕВГЕНИЯ
— Ну вот и всё, — мой похититель с довольным видом отправляет Яну послание с требованием выкупа. — Больше ты нам целой не нужна, конфетка.
Подходит вплотную, хлопает ладонью по щеке и тут же с криком отдергивает её обратно — хоть я и связана, а кусаться ещё могу.
— Ах ты тварь! — мне в ответ прилетает оплеуха, аж в ушах зазвенело. — Да ты… да я тебя!..
Хватает меня за грудки, трясёт вместе со стулом, к которому я привязана. Орёт ругательства всякие, бьёт по другой щеке, для симметрии, наверное. Хватает за футболку, пытается порвать, но каши, видно, мало в детстве ел, ткань трещит, но не рвётся. И задрать не получается — под грудью футболка перехвачена верёвкой, привязывая меня к стулу. Душевно так перехвачена, из-под верёвки не вытаскивается ни клочка, несмотря на громкое пыхтение, усиленные рывки и мат сквозь зубы. Не выходит из дядечки эффектного насильника, хоть убейся.
Наконец он сплевывает на пол, хватает нож, которым отрезали верёвку от катушки. Перед ножом тонкая ткань бессильна, негромкий треск — и вот моя грудь, прикрытая скромненьким белым лифчиком, предстаёт перед негодяем во всей красе.
Он хватает меня за одно из полушарий и с опаской отдергивает руку — со злости я почти дотянулась укусить наглую хваталку. Однако пощупать что надо козёл успел.
— Ничего-ничего, найду и на тебя управу, — он потирает почти укушенную руку, примеряется: получится меня безнаказанно полапать, или лучше не рисковать? С ужасом жду, когда этому психу озабоченному придёт в голову идея про кляп. Хотя, когда меня вязали, он точно обещал сполна насладиться моими криками, значит, кляп отпадает. Наверное. Или решит всё же, что собственная целость и безопасность важнее? Я ж канителиться не буду, если смогу, то и откушу что-нибудь лишнее.
Он хватает меня меня за подбородок, смотрит в лицо, злобно так, во взгляде сплошной яд.
— Скоро сама будешь молить тебя трахнуть, сучка, — обещает он мне, шипя как змея. Свободной рукой роется в карманах, достает пакетик с подозрительными таблетками. С наслаждением смотрит, как у меня на лице отражается понимание и ужас. Пытаюсь увернуться, но противник сильнее, с силой разжимает челюсти и пропихивает мне в рот маленький белый кругляшок, заставляет проглотить. Потом хватает со стола графин с водой, тянет меня за волосы, запрокидывая лицо вверх. Приставляет графин ко рту, тыкает горлышком в губы, вода льется по лицу, шее, стекает на грудь. Я отфыркиваюсь, несколько глотков всё же попадает внутрь. На вкус — вода как вода, наверное, просто чтобы таблетка подействовала быстрее.
— Ну вот и всё, — мерзавец гаденько ухмыляется, ставит на стол пустой графин. — Пойду ребятам с разгрузкой помогу, вернусь через часик — ты к тому времени рыдать будешь, чтоб тебя хоть кто-то трахнул. А я подумаю ещё, если плохо умолять будешь.
И уходит.
И поначалу я просто сижу и трясусь от неизвестности. Это я в открытом противостоянии смелая, на адреналине, а так-то страшно до полуобморока. И только надежда на чудо сидит внутри, неистребимая такая, и поддерживает меня от истерики. Очень-преочень надеюсь, что Ян найдёт меня вовремя. Нет, не так. Не надеюсь, верю. Ну он же крутой, как яйца вареные, я столько всего о нем от слуг слышала! Он точно-точно меня найдёт, придёт и спасёт. Не зря же я пакетики кидала. И я даже прощу ему маникюршу эту рыжую, и, чёрт с ней, даже Машу, только бы пришёл и спас меня от лап мерзкого озабоченного мстителя.
А если ему прощение моё нафиг не сдалось? Если всё, пришла Маша, хвостиком махнула, и никакая Женька Горошкина не нужна больше?.. не, ну спасти-то он все равно меня спасёт! В конце концов, он же отцу обещал, что в суд я попаду целой и невридимой. Хотя я лелею в душе сладкие картинки, как, узнав о моём похищении, Ян бросает эту свою маникюршу, посыпает голову пеплом и летит меня спасать. И понимает по дороге, что я же лучше собаки… в смысле, что я значу для него больше, чем какая-то Маша. Которая сама его сначала не выбрала и вообще замужем. Так что он придёт и спасёт. Надо только подождать.
Однако, ждать с каждой минутой становиться всё труднее. В ушах шумит, сердце бухает так громко, как будто к микрофону подключилось. В голове сплошной кисель. Жарко. Душно, прям дышать нечем, задыхаюсь. Кожа вся горит. Намокшая футболка раздражает, липнет к телу, будь у меня свободны руки, давно бы её
