– Это плоды твоей пропаганды, уважаемый Николай Иванович!
– Моей? – удивился академик. – Это национальная идея?
– Нет, – рассмеялся голос. – Национальная идея – это пшик! Так, имидж. Основную работу ты проделал позже, когда усиленно пропагандировал внедрение системы ГК.
– Но ведь ты сам сказал, что это благо!
– А разве нет?
– Какое благо, если у ребенка разбита голова, а его папаша заботится о маркере?
– Голова, разбита, зато жизнь цела!
– Понял, – согласился академик и тут же возразил: – А бомж? Если бы этот бродяга не поспешил освободиться от «мира», он стал бы человеком! Ему бы внушили неприязнь к алкоголю. Он принёс бы пользу обществу! А пухлый извращенец? Для чего он угробил семью? Это тоже польза?
– В семье не без урода! В конце концов, правители системы глобального контроля выявят его художества.
– Так он один из правителей? – возмутился Апостолов.
– Сказано, не без урода! Где ты видел совершенную систему власти?
– Террорист – это тоже издержки?
– Этот эпизод показывает, что люди остались прежними.
– Так же берут взятки, так же оправдывают преступников! – возмущённо заговорил Апостолов.
– Разве ты не доказывал то же самое? Я процитирую: «Система глобального контроля это – не порабощение личности, но расцвет её!»
– И расцветают самые скверные качества.
– Какие уж есть.
– М-да, а где обещанные мною поэты, музыканты, учёные наконец? Они трудятся, поверь, смотреть на них неинтересно.
– Разве? Разве неинтересен человек, зарабатывающий на хлеб честным трудом?
– Конечно, нет! И ты сам знаешь это.
– Я не согласен с такой справедливостью, когда какая-то кучка людей правителей решает судьбы человечества!
– А ты согласен с тем, что за обычную бабскую истерику женщину лишили жизни?
– Она неспособна ни к какой полезной деятельности.
– Значит, ты согласен с её наказанием?
– Можно было не убивать, но…
– Но?
– Она никчемнее бомжа!
– И ты согласен?
– Согласен, – неожиданно для себя согласился академик, самое удивительное то, что он действительно так думал.
– То есть, ты одобряешь всё, что увидел?
– Нет! Это дикость и варварство! Каменный век или того хуже! Да! Да мне жалко эту бабёнку! – закричал академик. – Никто не имеет права лишать другого человека жизни.
– Даже я?
– А кто ты такой?
– Вот это мне нравится! – огромная ручища одобрительно похлопала по плечу Апостолова. Академик ощутил её тяжесть. – Люблю восставших против своего хранителя!
– Если ты хранитель, тогда почему портишь мне жизнь? На это тоже имеешь право?
– Я имею много прав.
– Тогда, кто же ты такой?
– У меня много имён. Тебе я представился архистратигом, в Европе я граф Сен Жермен, в Азии – бессмертный император Фо-Хи. Я князь и король мира, невидимый властитель!
– Сатана, – заключил академик.
– Да. И ты служишь мне!
– Я? Это неправда! Ты обманул меня!
– Ты сам себя обманул! Разве я не архистратиг?
– Падший!
– Зато ты, Николай Иванович, возвысившийся над другими, человек!
– Да, но благодаря моему труду!
– Результат своего труда ты уже видел.
– Как такое могло произойти в считанные дни?
– Этого ещё не произошло, но как лучшему ученику я показал тебе возможности системы ГК. И это только наружная часть айсберга! Именно ты поможешь мне устроить рай на земле!
– Ни за что!
– Ты уже начал помогать!
– По ошибке.
– Не по ошибке, а по внутренней своей сущности!
– Всё можно исправить! – отчаянно воскликнул Апостолов.
– А как? Как ты исправишь? Если ратовал за это?
– Я не знал.
– Ты всё знал. Ты давно отдал мне душу, и выполнял только мою волю. Если не ты, был бы другой, а каково тебе бы было, если не ты первый?
– Я первый клятвоотступник! Ты обманул меня, я дурак!
– Я никого не обманывал! Люди сами выбирают, меня! Почему с самого детства все любят меня?
– Это чепуха!
– А где ты видел такое, чтобы детки играли с ангелочками?
– С ними нельзя, играть! Это свято!
– Да. С ними нельзя. А со мной можно! Дети резвятся с весёлыми чертенятами, умиляются вампирёнышами, спасают шалунов дьяволят! Почему? Потому что со мной весело, со мной всё дозволено. А в церкви? Одни запрещения! Человечество выбрало меня, а ты против?
– Против.
– Ты против самого себя!
– Да. Против самого себя!
– Поздно раскаиваться!
Апостолов сложил пальцы для крестного знамения, поднёс их ко лбу. Тотчас почувствовал нестерпимую боль. Голову разламывало, рука бессильно упала.
– Поздно. Ты, стоя на коленях и кланяясь мне, с удовольствием затевал дискуссии и не крестился. Незачем и теперь.
– Я уже в аду? – робко спросил Апостолов.
– Разве ты не пил обжигающий песок? Разве не увидел плоды своей деятельности на Земле?
– Что ж, я заслужил это.
– Это заслужили все.
– Так, значит, я ещё на земле, а не в аду?
– Благодаря твоей просветительской деятельности это стало одним местом! Ты станешь моей правой рукой среди людей. Будешь управлять миром!
– Никогда! Никогда я не стану пособником дьявола!
– Прочь пафос! Ты уже в Аду, так выбери себе местечко попрохладнее!
– Я заслужил самое пекло!
– Я прощаю, тебя! Люблю гордых!
– Нет! Я никогда не стану помогать тебе! – решил окончательно Апостолов и зажмурился. Он ждал побоев и пыток. Но его никто не тронул.
Над пустыней развеялся мрак. Проглянули первые лучи солнца. Апостолов облегчённо вздохнул. Это всего лишь сон. Мираж. Галлюцинация! Разряжённый воздух породил чудовищный кошмар. Поэтому-то Тибет считается чертогом дьявола. Просто глубоко запрятанные мысли вывернулись здесь наружу. Только и всего. Апостолов успокоился и поднялся на ноги.
Каменные глыбы стояли посреди пустыни. Он смело шагнул в промежуток между столбами и окаменел. Воздух стоял плотной стеной и не пропускал его!
Апостолов присел на жалящий песок и задумался. Он вспомнил всю свою жизнь: до сотрудничества с Конторой и после. Жизнь после – ярко раскрашенная событиями, оттеснила серые будни бытия рядового учёного. Он сделал хорошего больше, чем плохого. Он не заслужил ада.
Апостолов поднялся и подошёл к вратам. Снова его попытка не удалась. Стало страшно. Снова и снова академик пытался пробиться.
В исступлении он бился головой о невидимую преграду, не понимая, зачем. Зачем ему возвращаться назад, через эти чёртовы ворота?
Но академик не хотел повторения кошмара. Николай Иванович разбежался и со всего маху ударился лбом об невидимую стену. Раздался треск костей черепа. Отброшенный назад, он упал и окрасил светло-серый, острый песок ярко алой кровью.
Никто не увидел, как пузырится и пенится кровь академика, как она вздымается бугром, как появляются воронки и затягивают её вглубь пористого покрова тибетской пустыни.
Доцент Якушев доложил начальнику, что академик погиб при взрыве самолёта.
А добровольный Агент Равноапостольной Церкви получил послание от архиепископа. Серый долго сидел и заворожено смотрел на сгоревший клочок бумаги. В голове его навсегда запечатлелся треугольник векторов с зачёркнутым одним звеном…
Глава 59
– И как это понять? – спросил Алекс у вытянутого в струнку Бена Хейворда.
– Это рука Москвы, – пролепетал Бен, не глядя на босса.
– А как ты, профессиональный шпион, не смог разглядеть в «болване Санчесе» человека Акульева?
Бен промолчал. Такого нагоняя он не получал уже давно. Алекс каким-то чутьём всё-таки пронюхал о послании Санчеса Биллу. Запираться не имело смысла, он вдохнул всей грудью и начал говорить. Слова сами соскакивали с языка. Бен не задумываясь, выложил всё, что должен был оказать ещё по приезду из Тибета.
Алекс слушал стоя, его лицо не выражало восторга.
– Кхийсо ее тунг, – убитым голосом закончил Бен.
– Зуб собаки излучает свет, – перевёл Алекс.
Бен в удивлении замер и раскрыл рот.
– Это талисман, который подарил лама?
– Да.
– О том, что ты не доложил об этом сразу, отдельный разговор. А вот почему он оказался у русских – скажешь сейчас!
– Я не знаю. Я очнулся без него!
– Да? – спросил Алекс глядя в глаза подчинённому. От этого взгляда Бен поёжился – так босс смотрит в глаза человеку в последний раз! Скольких агентов проводил Бен на тот свет по приказу Алекса. И на них именно так смотрел босс: внутрь зрачков, не отрываясь.
– Лама это Лошадь, Ботхисаттва! – выпалил Бен и сморгнул, не выдержав тяжести взгляда босса.
Когда Хейворд открыл глаза, он еле сдержался от вздоха облегчения. Алекс всё ещё смотрел, но уже не буравил его мозг. Похоже, Бен произнёс заклинание. И это заклинание подействовало!
– Лошадь? Ты вёл переговоры с Лошадем?
– Я только сейчас сообразил.
– Как?
– Экстремальная ситуация, сэр!
