class="p1">Ничто не нарушило моего упоения этой дивной картиной. В ближайшей деревне, до которой я доскакал, царила утренняя бодрость. Из окон выглядывали полуприбранные крестьяне и отвечали на мое приветствие столь дружески и радостно, как если бы они с нетерпением меня дожидались. По мере приближения к Талавере дорога становилась все оживленней, я въехал в толпу нарядно одетых крестьян и крестьянок, к которой присоединялись все новые прохожие, и наконец образовалась многочисленная процессия, в середине которой продвигались я и моя лошадь, — я уже слышал немало шуточек по поводу моей угрюмой мины. Люди строили догадки, кто же я такой. Когда я с ними наконец заговорил, ликование было всеобщим. Подшучивая и смеясь, мне рассказали, что в Оропесе состоится замечательная ярмарка и что они надеются там от души повеселиться, чего все уже так долго ждали. Наконец их расположение ко мне достигло того, что они принялись спорить, под чьим кровом мне следует остановиться.
По пути приходилось неоднократно сворачивать. Повсюду находили мы довольство, незатейливость и гостеприимство. Счастливый дол, казалось, был отгорожен от остальной страны и хранил нетронутыми свои сокровища. Невинная веселость его обитателей, учтивость и непринужденность загорелых девушек, их оживленные разговоры, нежность и ласковость с каждым шагом удручали мое сердце.
— Счастлив тот, — воскликнул я наконец, — счастлив тот, кто живет тут вместе с вами!
— Поступите как я, — предложил мне один молодой статный крестьянин, который шел полуобняв свою задорную жену. — Останьтесь и женитесь на здешней девушке. Ни одна не отвергнет вас!
— А вы подумали о том, как я буду справляться с работой? Кто поможет мне?
— Мы все будем рады вам помочь, любезный господин, если вы только захотите у нас остаться. Мы недавно с вами познакомились, но уверены, что вы добрый человек, и мы успели вас полюбить. Мы все живем как одна семья и охотно, очень охотно примем вас в свое лоно.
В ответ дружно и весело прозвучало: «Непременно!»
— Эй ты, смуглянка! — продолжал молодой крестьянин. — Ты тут так смело стреляешь глазами, — не правда ли, ты не задумываясь взяла бы этого господина себе в мужья?
Щеки девушки зарозовели и потом залились румянцем.
— Клархен, ну что ты смутилась как маленькая! Подойди поближе. Это сестра моей жены, господин. Недурна, не правда ли? Робка и несколько своенравна, но с добрым, верным, искренне любящим сердцем. Как? Ты еще больше краснеешь? Я тебя явно перехвалил!
Клара насмешливо взглянула на него.
— Не верьте ему, сеньор. Я никуда не гожусь. Но... если позволите, то скажу, что вы мне нравитесь.
— Милое дитя! — ответил я ей. — Как горько мне оттого, что я должен отказаться от этого счастья. Мои родители еще живы, и моя семья столь горда! Я принадлежу к знати.
— Мой господин! — ответил крестьянин. — Я не менее знатен, чем вы. Это еще вопрос, чья из семей родовитей. Вы ничего не слышали о графе фон О*? — добавил он очень тихо.
— Милосердный Боже! Вы тот самый граф фон О*, что увел из семьи девицу и потом...
— Вам известна моя история? Кто же вы тогда, мой господин?
Я приблизился к нему и прошептал на ухо свое имя. Изумленно воззрился он на меня. Так он стоял некоторое время и оглядывал меня с головы до ног. Затем повернулся к компании и сказал:
— Дети мои, только что я вспомнил, что забыл одну вещицу на постоялом дворе. Ступайте вперед. Через некоторое время я вас догоню.
— Что же ты там забыл? — спросили его. Кто-то уже хотел пойти вместо него, чтобы принести забытую вещь. Но он лишь наклонился ко мне и сказал тихо:
— Дон Карлос, вы весьма порядочный человек, но мы не должны больше видеться.
С этими словами он поспешно удалился.
* * *
Спутники оторопело поглядели ему вослед и на какое-то мгновение сделались печальны, но, к моему удивлению, очень скоро утешились и, заключив, что крестьянин уже не воротится, предались прежнему веселью.
— На него иногда находит, — услышал я. — Как жаль, что такой хороший человек подвержен унынию.
Никто не мог понять, отчего он иногда грустит, ведь у него есть поле, дом, добрая жена и дети.
Жена его была тут же, и внешность ее говорила о благородном происхождении и соответствующем воспитании. Замечания спутников были ей понятны. Поскольку она, вероятно, знала, почему ее муж склонен к приступам уныния, внезапный его уход озаботил ее вдвойне. Печально взглянула она на меня, как если бы опасалась, что я каким-то образом могу разрушить их счастье. Также и Клархен не осталась безучастной. Я был весьма растерян и не знал, как поступить.
Я заметил, что благородная дама хочет мне что-то сказать с глазу на глаз, поэтому постарался как можно незаметней отстать от общества, дабы предоставить ей эту возможность. Она поняла меня, под каким-то незначительным предлогом отделилась от всех и подошла ко мне.
Смущение ее было несказанно трогательным. Ее влажный, печальный взор, казалось, желал проникнуть в будущее, таящее, возможно, непредвиденную угрозу ее нынешнему счастью. Прежде чем заговорить с ней, взглянул я на нее как можно более проникновенно, чтобы и по выражению лица моего она могла видеть, насколько велико мое участие к ней, и немного утешиться.
— Ах, господин, — сказала она, тяжко вздохнув, — нас постигло столь глубокое несчастье!
— Несомненно, прекраснейшая графиня, и я выражаю вам мое искреннее сочувствие.
— Мой супруг имел неосторожность открыть вам наше происхождение. Но это меня не заботит. Нисколько не сомневаюсь — вы человек чести, сеньор.
— Но отчего он столь внезапно ушел? Отчего не желает воротиться?
— Я понимаю его — он потрясен до глубины души.
— Уверяю вас, вы не должны ставить под сомнение ни мое чувство чести, ни искренность моего дружеского к вам расположения. Тайна вашего происхождения будет глубоко сокрыта в моем сердце, сеньора.
— Вы успокоили меня.
— Знайте же, что я нахожусь в еще более неопределенном, чем вы, положении. Я могу лишь догадываться о том, что движет моей судьбой. Несомненно, вам известно, что рассказывают о вашем бракосочетании. Ваш супруг женился на вас вопреки согласию неких Незнакомцев.
— Меня берет оторопь, мой господин!
— Вам не следует бояться, мадонна, эти Незнакомцы небезызвестны также и мне.
— Боже милосердный! Горе нам!
— Чего вы боитесь, о достойнейшая из жен? Разве вы не слышали,
