4
Грохот крепостных пушек и тревожно-призывная дробь литавр всколыхнули все вокруг. Сечь зашумела, загомонила. Отовсюду к сечевому майдану спешили запорожцы, выстраивались по куреням, образуя вокруг дубового столба огромное живое кольцо. Несколько молодиков вынесли стол, застеленный белой скатертью, поставили его в узком проходе как раз напротив войсковой канцелярии. Во главе каждого куреня встали куренные старшины — куренной атаман и хорунжий. Кому не хватило места в кругу, тот взбирался на ближайшую крышу или на вал крепости.
Литавры, стоявшие на железных треногах в центре круга, возле столба, не унимались. Голый до пояса, смуглый, как цыган, довбиш изо всех сил колошматил по туго натянутой на огромный котёл до блеска выделанной бычьей шкуре двумя крепкими деревянными колотушками, выбивая мелодию, означающую сбор на войсковую раду: ту-ту-тум, ту-ту-тум!
На этот раз запорожцы собирались особенно быстро. Все знали, что сегодня будут выбирать кошевого, и никто никуда из Сечи не отлучался.
Не было слышно обычных в таких случаях шуток, смеха, молодецких выходок. Над Сечью, казалось, незримой тенью витала душа любимого атамана запорожцев Ивана Серко.
Войско замерло в ожидании.
И вот распахнулись двери войсковой канцелярии — и на майдан вышла сечевая старшина. Вместо покойного кошевого впереди шёл булавничий, держа на вытянутых руках, покрытых небольшим, расшитым серебром ковриком, булаву. За ним есаулы торжественно несли малиновое знамя и бунчук — запорожские клейноды. Позади шли войсковой писарь, войсковой судья, войсковой обозный и старшины без должностей — те заслуженные казаки, которые в прошлом были членами коша.
Булавничий подошёл к столу и бережно положил булаву. Есаулы с прапором и бунчуком остановились посреди круга. Войсковой писарь, который в одной руке держал серебряную чернильницу, а в другой — белое гусиное перо и свиток бумаги, войсковой судья с большой войсковой печатью и другие старшины прошли в круг, встали под бунчуком и поклонились товариству на все четыре стороны.
После этого вперёд выступил войсковой судья и сказал:
— Панове молодцы! Наш преславный кошевой Иван Серко, которого мы восемь раз выбирали своим атаманом, во главе с которым одерживали множество славных викторий над врагами нашими, по божьей воле упокоился и оставил нас сиротами. Поэтому сегодня мы должны выбрать нового кошевого… Но прежде кош хочет знать, не будете ли вы, молодцы, других новых старшин выбирать, а старых смещать?
— Нет, нет, не будем! — закричали казаки.
— Только кошевого выберем!
— Вот и славно! — заключил судья. — Тогда выкрикивайте, кого вы хотели бы кошевым иметь.
На какое-то время над майданом легла тишина. Потом из гурьбы старшин послышались возгласы:
— Ивана Стягайло хотим!
— Ивана Рога!
— Палия! Семена Палия!
Постепенно крики усиливались. Кричали уже не только старшины, но и все запорожцы. Каждый как можно громче выкрикивал имя своего избранника, ибо от этого зависело, чья возьмёт.
— Палия! Палия! — вопил Секач во всю мочь.
Его поддерживали Звенигора, Воинов, Метелица и те казаки, которые ходили вместе с Палием в Немиров. Вскоре к ним присоединились голоса сечевой бедноты, которая видела в Палие своего, а Стягайло ненавидела за скряжничество и стяжательство.
— Палия! Палия!
Для многих старшин, слышавших на сходке, что Палий сам отказался от булавы кошевого, это было полной неожиданностью. Старый Иван Рог, который не раз уже бывал кошевым, сохранял внешнее спокойствие и неподвижно смотрел на бурлившее море братчиков. Зато Стягайло даже позеленел от злости. Утратив душевное равновесие, он вдруг выскочил в середину круга и во всю мощь своего горла гаркнул:
— Братчики! Кого же вы выбираете? Палий молод ещё! Да и на сходке он сам от булавы отказался!
Ему на помощь выбежал Покотило. Воспользовавшись замешательством, вызванным среди запорожцев словами Стягайло, крикнул:
— Панове молодцы! Ивана Стягайло мы знаем уже много лет! Кто скажет, что он когда-нибудь показал спину врагу? Кто скажет, что он не выручил в бою товарища?..
— Никто! Никто! — закричали в ответ казаки, потому что это было правдой.
— Так чего вы сомневаетесь? Выбирайте Ивана Стягайло!.. А я поставлю товариству пять бочек горилки, пять возов хлеба, воз тарани и две кадки сала, чтоб было чем после выборов кошевого промочить горло и закусить.
Среди приверженцев Рога и Палия послышались возмущённые возгласы:
— Это подкуп! Прочь его!
Но многим понравилась мысль выпить за чужой счёт. И над кругом загудело:
— Славно! Славно!
— Стягайло! Стягайло!
Покотило шмыгнул в толпу и оттуда подморгнул Стягайло: мол, все в порядке! Только он знал, что и горилка, и рыба, и хлеб, и сало принадлежали Стягайло, а не ему.
Над майданом тем временем неслось:
— Стягайло кошевым! Стягайло!
Когда этот крик усилился настолько, что в нем потонули имена Рога и Палия, войсковой судья взял со стола булаву и протянул Стягайло. У того торжествующе заблестели глаза, но, считаясь со старым запорожским обычаем, он спрятал руки за спину и сказал:
— Нет, не достоин я такой высокой чести, братчики!
— Стягайло! Стягайло! — опять заревели запорожцы.
Судья снова протянул булаву. Стягайло вновь отказался.
Крики сотрясли стены крепости:
— Стягайло кошевым!
Судья в третий раз протянул Стягайло булаву. Теперь он и не подумал отказываться, а поспешно схватил её громадными ручищами, подержал перед собой некоторое время и поднёс к губам. Никто не сомневался, что поцелуй его был вполне искренним.
Судья нагнулся, набрал горсть пыли и высыпал Стягайло на голову.
— Помни, батько кошевой, что ты слуга нашего запорожского товариства! — сказал он при этом. — Помни — и не задирай носа!
Стягайло не перечил: знал, как и все запорожцы, этот тоже стародавний обычай.
Те, кто хотел, подходили к вновь избранному кошевому и посыпали ему голову землёй. А он, крепко держа в руке булаву, дружелюбно улыбался и кланялся казакам. Когда желающих воспользоваться этим обычаем больше не оказалось и все братчики, успокоившись, опять стали по куреням, он поклонился войску чуть ли не до земли и сказал:
— Спасибо, братчики, за честь и уважение! Клянусь свято блюсти наши запорожские обычаи и вольности! Быть беспощадным к врагам земли нашей и веры православной! По-отцовски относиться ко всем вам, побратимы мои дорогие.
— Ишь, мягко стелет, да не твёрдо ли спать будет? — прошамкал Шевчик на ухо Звенигоре.
Стягайло, хитро подморгнув, вдруг перевёл на иное:
— Теперь, братчики, приглашаю всех выпить за моё здоровье по чарке горилочки!.. Эй, Покотило, где твоё угощение?
