Стягайло, хитро подморгнув, вдруг перевёл на иное:
— Теперь, братчики, приглашаю всех выпить за моё здоровье по чарке горилочки!.. Эй, Покотило, где твоё угощение?
Покотило затрусил к воротам — и несколько минут спустя в Сечь въехал целый обоз, заранее прибывший с хутора Стягайло. Запорожцы встретили его весёлыми восклицаниями и шутками. Строй сразу нарушился. Каждому хотелось быть поближе к возам, на которых темнели дубовые бочки…
5
Прошла неделя. Время, казалось бы, небольшое, но в жизни Арсена и Романа оно принесло большие перемены. Хотя Серко уже и не было на свете, но его мысли, его воля ещё жили среди людей. Они ещё продолжали оказывать влияние на судьбы многих из них.
В конце лета в Сечь прибыло русское посольство, которое направлялось в Бахчисарай для заключения мира с Портой и Крымом. Во главе посольства стоял Василий Тяпкин. Помощником его и писарем был дьяк Никита Зотов. По дороге из Москвы на Запорожье посольство завернуло в гетманскую столицу Батурин, и Самойлович, по договорённости с посольским приказом в Москве, послал от себя в Бахчисарай видного казака, войскового товарища Раковича, хорошо владеющего татарским и турецким языками, а также латынью. Он должен был быть и толмачом и представлять интересы гетманского правительства на переговорах.
В Сечи посольство долго не задержалось. Тяпкин торопился. Поэтому, пробыв здесь всего один день, он в сопровождении шестисот казаков и рейтаров двинулся дальше.
От коша, как ещё раньше договорился Серко, в состав посольства вошли Арсен Звенигора и Роман Воинов. Числились они проводниками, но Арсен, кроме того, был назначен вторым толмачом.
Четвёртая после выезда из Сечи ночь застала посольство в безводной ногайской степи, в одном переходе от Перекопа. Вот уже третий день посольство сопровождал отряд перекопского бея — запорожцы сразу же повернули назад, как только дошли до границ своих земель, — и посол Тяпкин и его люди чувствовали себя только в относительной безопасности, по горькому опыту предшествующих лет они знали, что вероломные крымчаки могли в любой момент сменить милость на гнев.
Для посла был поставлен небольшой походный шатёр. Другие члены посольства, толмачи, проводники и слуги, а также татары, утомлённые трудной дорогой, улеглись прямо под открытым небом.
Арсен лёг рядом с Романом на постеленную кошму, положив под голову седло, от которого терпко пахло конским потом. Заложил натруженные ладони под затылок, раскинул онемевшие от верховой езды ноги.
Ночь была тихая, лунная. Тишину нарушало только фырканье лошадей, которые паслись в отдалении под присмотром татар-пастухов, да неугомонное стрекотание кузнечиков в пахучих травах.
Звенигора лежал молча, глядя широко открытыми глазами в звёздное небо, по которому медленно плыла яркая полная луна. Сон никак не шёл к нему. Сердце щемило в груди, зажатое, как в тисках. Сколько дней, сколько месяцев прошло, а про Златку и Стёху — ни единой весточки! Теперь только надежда на поездку в Крым. Там они с Романом как-нибудь постараются встретиться с салтаном Гази-беем и — будь что будет! — заставят его сказать всю правду!
Он смотрел на небо и, казалось, видел Златку. Глаза её угасали, грустнели, вроде стали заплаканными, вглядывались с высоты в него и причиняли ему нестерпимую боль.
— Родная моя… Любимая… Не вини меня! — шептал он почти беззвучно. — Знает бог, я все делаю, чтобы вызволить тебя из неволи… Потерпи ещё малость — и я найду тебя, милая, где бы ты ни была, куда бы ни закинула тебя злая судьба…
Ему чудилось, что лицо её прояснилось, а тёмные глаза стали улыбаться, и у него возникла мысль, что и Златка смотрит сейчас на это звёздное небо, на луну и думает о нем.
Возможно ли такое?..
Лёгкий вздох вырвался из его груди, и в тот же миг горячая рука Романа крепко сжала его руку.
— Не грусти, Арсен, — прошептал дончак, стараясь утешить побратима, хотя Арсен знал, чувствовал, что и у Романа болела душа по Стёхе. — Не грусти. Вот верится мне, что живы они… И мы вызволим их. Вызволим! Или сами погибнем…
«Или сами погибнем», — откликнулось в сердце Арсена.
ПЕРЕМИРИЕ
1
Перекопский бей встретил московское посольство неприветливо: от подарков отказался, от встречи уклонился и поселил не в посольском стане и даже не в караван-сарае для иноземных купцов, а в мрачной старинной крепости, которая день и ночь охранялась сотней молчаливых сейменов, не позволявших никому выходить за пределы двора, обнесённого высокой стеной из известняка.
Так прошла неделя. Потом вторая.
— Черт его забери! — ругался худой, непоседливый дьяк Никита Зотов, быстро шагая по большой комнате и расчёсывая деревянным гребнем редкую рыжеватую бородку. — Нас принимают не лучше, чем прошлогоднее посольство Сухотина и Михайлова. Но то было сразу после войны! А теперь… Хан мог бы уже и поостыть.
— Он знает, что делает, — сказал Звенигора. — Это давнишняя ханская манера: сначала измучить послов ожиданием, настращать угрозами, издевательствами, а потом начинать с ними переговоры. Дескать, мягче, податливее будут!
— Ну, от нас он этого не дождётся, — буркнул Зотов. — Сверх того, что дозволил царь, мы не уступим.
Стольник Василий Тяпкин молчал. Он вообще был неразговорчив, немногословен, углублён в себя, в свои мысли. Все он делал медленно, но обдуманно и решительно. Вывести его из равновесия было трудно, почти невозможно. Должно быть, в Москве учли эту черту его характера, когда посылали в Крым, где необходима незаурядная выдержка и рассудительность, да и опыт посольский у него был немалый…
Он терпеливо ждал, что их вот-вот отправят дальше, в Бахчисарай к хану. Но про них будто забыли вовсе. Никто из высших ханских чиновников не заходил, не интересовался, как они живут, в чем нуждаются. Только угодливо улыбающиеся слуги появлялись точно в определённое время с деревянными подносами в руках и ставили на низенькие столики глубокие глиняные миски с неизменной тушёной бараниной.
Сегодня они, как обычно, появились в широко открытой двери и с поклонами понесли подносы в глубину комнаты. Но Тяпкин вдруг поднялся со своего места, преградил им дорогу, топнул ногой и зло закричал:
— Убирайтесь с вашим бешбармаком! Мы приехали сюда не обжираться, а решать более важные дела. Идите и немедля передайте бею, что мы требуем встречи с ханом! И пока мы не получим от него твёрдого уверения, что в ближайшее время нас отправят в Бахчисарай, мы ничего в рот не возьмём!
Слуги были поражены и попятились со своими мисками. Не менее их были изумлены и члены посольства, которые впервые видели стольника таким разъярённым. Дьяк Зотов рот раскрыл от удивления, но ничего не сказал. Промолчал.
