Со спектаклем Кирилла Серебренникова “Откровенные полароидные снимки” в Театре им. Пушкина в российский театральный контекст вошли темы бытового и сексуального насилия, гомосексуализма, киллерства, безжалостности судьбы к человеку — и вместе с тем пронзительной любви, преодолевающей смерть. Кульминацией спектакля стала любовная сцена в морге между сексуальным рабом и умершим от СПИДа хозяином. На смертоносных ядовитых простынях мертвецкой творится страсть, любовь — все, что угодно, лишь бы обозначить триумф жизни над смертью, риска над опасностью.
Спектакль Оскараса Коршуноваса по пьесе Марка Равенхилла “Шопинг энд факинг” остался знаковым для Литвы; он вызвал недюжинную дискуссию в обществе, где на спектакль о наркомании и сексуальном раскрепощении приходили патеры и толковали спектакль с точки зрения традиционной католической морали. Отношения героев пьесы с наркодилером, который посадил их на иглу и чей приход персонажи воспринимают как “двунадесятый праздник”, случающийся с завидной регулярностью, один из священников трактовал как встречу адептов с фальшивым мессией. Но сама зависимость, этот феномен “сквота”, феномен наркотического “братства”, действительно обретал религиозное измерение. Так что, на взгляд священников, наркотический экстаз и аскеза “хиппи-сквота” представлялись потребностью поисков Бога, а герои пьесы — заблудшими овцами, жаждущими веры и спасения. Финал спектакля Коршуноваса даровал надежду — у героев вдруг начинали светиться бытовые предметы в руках, развивая мотив поисков внутреннего света.
Именно поэтому новый спектакль, новая пьеса Марка Равенхилла “Продукт”, да еще где он сам играет, вызвала взлет серьезного интереса у зрителя, воспитанного на новой театральной модели. “Продукт” просто написан, просто сделан и производит обезоруживающее впечатление. Все просто: продюсер уговаривает актрису-звезду сняться в совершенно идиотском фильме — по сути пародии на Голливуд, на его спецэффекты, нарочитую ложь, сентиментальные перехлесты. Актриса за весь монолог продюсера произносит только одно слово, и по ее реакции трудно определить, имеет этот монолог какое-то воздействие на нее или нет. А дело в том, что согласиться на такой фильм — это фактически пойти на сделку с совестью, продать душу дьяволу. Как обычно водится в современной пьесе, религиозный мотив исподволь касается любой светской истории.
Это пьеса о том, что происходит с человеческой совестью в эпоху массмедиа. О том, как быстро начинает шоу-бизнес выставлять на продажу национальные катастрофы и трагедии, как быстро новостная телевизионная волна солидарности распродается и преобразуется в голливудское “мыло”, где слезы и раны становятся аффектированной ложью. Это пьеса-предчувствие о том, как 11 сентября и христианско-исламский конфликт — общечеловеческая катастрофа и знак вопроса для выживания человечества — вот-вот станут сырьем для массовых зрелищ.
Марк Равенхилл увлекает, ранит. Прежде всего — актерскими способностями: человек, лицо которого сработано топором и отверткой, обладает фантастическим артистизмом. На сцене живой человек, уверенный в каждом своем слове и жесте. Проповедничество — в его природе. Человек, цель которого — убедить. Он безоружный. Ни обаяния, ни красоты, ни серьезных декораций, ни методов воздействия. У него есть только слово и только интонация. А слово интересно даже способом произнесения. Танец губ и мускулов рта — только и смотри. Он безоружен, но рыж — ирландская рыжина выдает ершистого хулигана. Хулигана, который орудует словами, как ножами.
Строительство, “застройка” пьесы — конечно, безупречная, волнующая. Со зрителем Равенхилл поступает безжалостно, все время обманывая его ожидания. Сперва ты тщетно ждешь реакций от актрисы. Потом ждешь перехода от литературы к жизни. Потом наступает осознание того, что на тему исламско-христианского конфликта мы впервые видим... комедию. В финальной части, с того момента, когда актриса все-таки произносит свое единственное слово, разворачиваются самые очевидные перспективы спектакля под названием “Продукт”. О мировой трагедии 11 сентября как прекрасной теме для акул шоу-бизнеса. О всеобщей голливудизации эмоций (бурный секс в бассейне двух обожженных пожаром людей — пик голливудской фальши). О скором переходе из состояния отчаяния в состояние геометрически прогрессирующей лжи. И наконец, самая важная тема для движения новой пьесы — о способах превращения густой, трагической, суровой реальности в сладковатую жижицу вымысла, не имеющего ничего общего с законами жизни, о разжижении натуральных переживаний. Разве, чтобы утишить боль, нужно создавать из нее фальшивую сказку? Самое страшное и точное, что есть в этом спектакле, — тема самопродаваемости. Голливуд продает собственную боль, нарезая ее порциями. Америка, ужаснувшаяся национальной катастрофе, на взгляд англичанина Марка Равенхилла, наскоро лечится Голливудом, затыкая лакуны боли ватой приукрашенных эмоций, “позитивной” фантазией Империи Грез.
Здесь выстраивается вольтова дуга, силовое напряжение между Голливудом как способом отношения к действительности и современным европейским театром, максимально открытым, натуралистичным, несентиментальным, бесцеремонным со зрителем. Тут Равенхилл встает в один ряд с “Догмой” и “Догвиллем” Ларса фон Триера, который, в свою очередь, точно так же “альтернативит” Голливуду. Документальное, невыдуманное искусство не есть изобретенная прерогатива одной лишь современной драматургии. Это нерв времени. Ценность вымысла тает на глазах. Появившаяся в середине XIX века фотография постепенно отняла у живописи фетиш реалистичности. Сегодня то же самое происходит с вымыслом. Эта область целиком отходит к виртуальной реальности, компьютерным спецэффектам, компьютерным играм, фэнтези и любовным романам. Посмотрите, как изощренно придуманы компьютерные мультфильмы — и детские, и взрослые — и голливудские компьютерные блокбастеры! Невообразимое буйство фантазии, сравнимое с творениями романтиков. Вымысел — сегодня главный атрибут коммерческого искусства, ставящего своей целью окунуть зрителя в мир грез и фантазий, в мир отдыха и отключенности сознания.
А жизнь сама по себе становится между тем все более интригующей. Человеческие сообщества стали разнообразнее. И скажем, один среднестатистический человек XXI века заметнее отличается от другого, чем это было веком раньше. Люди перестали быть “типичными”. Из самой жизни, а не из театра исчезло понятие “амплуа”. Каждый оказывается “характерным” на свой лад. За людьми стало интересно наблюдать. Мир вокруг все интереснее. Интереснее вымысла.
КИНООБОЗРЕНИЕ НАТАЛЬИ СИРИВЛИ
Про любовь
Каюсь, в предыдущей статье, написав, что у нас на одном полюсе общественного сознания — пофигизм, на другом — недоступная простым смертным православно-аскетическая духовность, а между ними — туман и отсутствие всяких идей: как и для чего жить, — я погорячилась. Идей-то, может, и нет, но вот если говорить о чувствах — все выглядит не так мрачно. Здоровой реакцией на ощущаемый всеми духовный кризис стало вдруг резко возросшее число картин про любовь. И дело не в том, что застой, недоступная “вертикаль” и стабильность заставляют людей эмигрировать в частную жизнь. Просто любовь — такая вещь, которая позволяет человеку чувствовать себя человеком независимо от любых идей: ты любишь, тебя любят — и ты, значит, чего-то стоишь, не напрасно появился на свет.
Нельзя сказать, что раньше у нас про любовь не снимали. Снимали, но как-то само чувство оказывалось в основном с боку припека. Важен был или конфликт с государством, или социальное расслоение, или коварное вмешательство сильных мира сего… А так, чтоб ни ментов, ни бандитов, ни государства поблизости не было; только мужчина, женщина и их отношения, — это забытая новость. Подобного я не упомню со времен того еще, брежневского, застоя, поскольку уже в перестройку прочно укоренилась формула мелодрамы: он, она и ненавистная власть (вариант: больной социум). Теперь же социум совершенно вынесли вдруг за скобки; важен стал сам человек и его способность, готовность любить.
Первой ласточкой по весне пролетел фильм “Питер FM”. Дебют режиссера Оксаны Бычковой, кино простое и светлое, как грезы барышни накануне первого бала. Она (Катя Федулова) — юная диджейка на радио. Голые коленки, дизайнерские маечки-кепочки, двухэтажная квартира в центре Питера, перспективный жених-одноклассник, на носу свадьба, куча забот: кольца-платья-лимузины… Он (Евгений Цыганов) — иногородний архитектор, работает дворником, но выиграл какой-то конкурс и должен ехать в Берлин. Она теряет мобильный телефон, он находит, созваниваются, договариваются пересечься, раз, другой, не получается, все что-то мешает… И они бродят по городу и грустят в ожидании встречи со своею судьбой. Она посылает подальше зануду жениха, а он — лопающихся от довольства и оптимизма немцев, — все это не то. А то, что нужно, — совсем рядом, близко, всего в двух шагах… Нужно только поверить в себя, в любовь, освободить свою жизнь от лишнего хлама, не цепляться за то, что есть, и открыться будущему. Оно непременно настанет.
