Этьенн потерял себя, потерял голову, потерял достоинство и потерял всё свое высокомерие. Случай с Лоретт заставил его только острее понять свою ужасающую зависимость от этой женщины, в которой он нуждался как в воздухе. Заворожённый и околдованный, Этьенн жил от одного её взгляда до другого. Разврат роковым образом ведет к быстрой потере душевного равновесия, и Элоди не понимала до конца состояние опустошенной развратом, но сильной и страстной души, все запредельные пространства которой ныне заливали потоки страсти, поверхность которой стала зеркалом, отражавшим её облик. Но Элоди не очень любила зеркала, тем паче — подобные. Она понимала не всё — но и понимаемого было достаточно.
Сейчас Этьенн повторил то, что говорил уже десятки раз — и чем немало наскучил. Он предлагал ей себя — руку, сердце, состояние, — всё то, что было ей нужно не более летошнего снега. Как-то под вечер она, уже в постели, предалась грезам о Клермоне. Это был грех, и она понимала это, но воображение был сильнее воли, и она мысленно гладила его мощные плечи, странно волновавшие её, его сильные руки обнимали её и она таяла в его объятиях. Но при одной мысли, что к ней прикоснётся этот человек, вызывала гадливое отвращение. Человек, обесчестивший её сестру, человек, лишённый чести и порядочности, человек, творящий зло, где бы он не появлялся, творящий даже не волей, но одним своим смрадным присутствием!
К тому же Элоди вдруг поняла, что ревнует к нему Армана.
Сегодня Этьенн был особенно жалок, но открывшееся, точнее, приоткрывшееся ей понимание, что он знает больше, чем говорит, заставили задать ему безжалостный вопрос, бывший не предвидением, но предощущением истины.
— Лоретт провела с вами и последнюю ночь перед исчезновением, так ведь? Что вы с ней сделали?
Этьенн вздрогнул. Замешательство отразилось на его лице. Он не ожидал такого вопроса и не мог ответить на него.
— Ваша сестра ненавидела вас, Элоди. — Он надеялся, что эти слова заставят её перестать думать о сестре, по крайней мере, отвлекут от той проклятой ночи. — Лоретт ненавидела вас.
То, что он говорил о Лоретт в прошедшем времени, царапнуло её душу до крови.
— И за это вы надругались над нею и довели до самоубийства? — её взгляд был изуверским и сумрачным.
Этьенн растерялся. Он уже потерял время, когда можно было отрицать это, сама попытка перевести разговор была не в его пользу. Для Элоди его растерянное молчание было равносильно признанию. Негодяй, il fait tache sur la boue. Она стремительно выпрямилась.
— Я прошу вас уйти, Этьенн. — Её скулы обозначились резче. Элоди боялась, что ещё мгновение — и она не справится с собой. Она не знала — как, но она уничтожит этого человека. Это он убил сестру. И после того, что он вытворил — он ещё дерзает предлагать ей себя? Ей просто качнуло от омерзения. Этьенн был раздавлен, залепетал что-то о том, что не виноват, просто… Он не хотел, он не делал ничего… он осёкся.
— Убирайтесь.
Этьенн, не чувствуя ног, пошёл к двери. Неожиданно остановился. В нем взвихрилось яростное желание овладеть ею — пусть насильно. Ему уже было не до самолюбия. Но резко обернувшись, снова замер. Она сидела на краю дивана, уже забывшая о нём, недвижная, поникшая и словно погасшая. Возбуждение его тоже погасло. Он и вправду подлец.
Что он натворил, Боже?
…Клермон, раздевшись, долго сидел на постели, думая о событиях дня. Дневная встреча с Сюзанн оставила в нём странное, немного унижающее его ощущение беспомощности и слабости. Арман не возжелал её — скорее, был испуган, и понимание этого унижало его. Он нервно сжимал руки, вспоминая красивый и чувственный изгиб губ Сюзанн, темные яхонтовые глаза с поволокой, тень в ложбинке налитой груди. Странно тяготил и тяжелый запах лилий, исходящий от неё. Элоди своей хрупкостью и утонченностью давала ему ощущение его мужественности, Клермон всё чаще позволял себе предаваться сладостным мечтам о том часе, когда с них падут одежды, они сольются в единстве любви, он оплодотворит её лоно, и через них продолжится бесконечная цепь рода человеческого. Но Сюзанн не давала ему чувствовать себя мужчиной, Клермону казалось, что он теряет возле этой женщины и волю, и достоинство, и самого себя.
Все в нём воссоединилось в отторжении. И склонность к Элоди, и смутное понимание судьбы Рэнэ де Файоля, и тяжёлый, приторный лилейный запах. Но какая-то странная взвинченность и нервная истома остались в нём. В ту ночь Арман долго не мог уснуть, пережитое преследовало его, и только усилием воли Клермон заставил себя успокоиться. Волны сна стали медленно накатывать на него, летняя ночь убаюкала пением цикад, веки отяжелели.
…Сюзанн появилась из-за полога почти неслышно, в какой-то отрешенно-спокойной наготе. Клермон вздрогнул и сжался в ужасе. Его парализовало, она же, медленно, по-кошачьи, скользнула под одеяло, и он ощутил на шее её жаркое дыхание. По нервам снова ударил острый и неприятный ему запах лилий, горячие руки Сюзанн обжигали его ледяное тело, лаская его столь бесстыдно, что не возбуждали, но сковывали. Арман стыдился своего тела и стыдился её взгляда, в нём нарастала томящая и острая боль, Элоди, он помнил, его дыхание спирало, задыхаясь, Клермон хватал воздух ртом, в глазах меркло, Господи Иисусе, спаси и избавь меня…
Арман очнулся и замер. В окно струился свет, часы показывали шесть утра, на его постели никого не было. Несколько секунд он молча сидел, потом, запутавшись в одеяле, трепеща, вскочив, ринулся к двери.
Засов был по-прежнему задвинут, ключ торчал в замочной скважине. Дрожащей рукой Клермон нажал на ручку двери. Она не шелохнулась. Утомлённый и истерзанный, но счастливо облегчённый пониманием, что ночная мерзость была сном и кошмар кончился, Клермон, возблагодарив Господа, юркнул под одеяло и, свернувшись калачиком, снова задремал.
Предутренний сон подарил ему Элоди, покоящуюся в его объятиях, её нежные поцелуи, тихую мелодию плещущейся воды и напев флейты. Elodie… ma melodie.. Во сне Элоди была нежна и ласкова, что-то лепетала ему на ухо, он вновь обретал ощущение своей силы, и только сильнее сжимал её в объятьях. Потом начался обвал в горах, он видел, как камни с грохотом обрушиваются на скальные уступы…
…В дверь колотили и Клермон слышал, как Этьенн громко повторяет его имя. На часах был полдень. Клермон вскочил, набросил на себя халат, повернул ключ в замке и отодвинул засов. Мсье Виларсо де Торан оглядел его с ног до головы, Арман же по одному виду Этьенна понял, что случилось нечто ужасное. Тот несколько мгновений помедлил, потом тихо и устало сообщил, что труп несчастной Лоретт обнаружен.
Глава 22. В которой двое из героев приходят к пониманию своих заблуждений
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
