Главным на этих похоронах был принц Карл, который после смерти старшего брата стал наследником трона. Отца и матери у тела покойного сына не было.
Для Грэшема было важно видеть рядом с собой Кока, Бэкона и Эндрюса в тот момент, когда состоится его встреча с королем. Посыльные взяли свежих лошадей. Место встречи говорило само за себя. Грэнвилл-колледж и Кембридж, а вовсе не излюбленные королевские охотничьи угодья в окрестностях Ройстона или Ньюмаркета, где для его величества был построен роскошный дом.
Пир в колледже прошел тихо, без веселья и шума. Студенты едва осмеливались открывать рты в присутствии облаченного в траур короля Англии. Даже профессора, и те не проронили ни слова, пока король молча пил вино. И хотя выпил он его изрядное количество, настроения ему это не прибавило. Было сказано, что это «частный визит». Впрочем, если к вам нагрянул сам король Англии, да не один, а со свитой в несколько сот человек, отчего ваш дом буквально трещит по швам, о каком «частном визите» может идти речь?
Приватная встреча состоялась после обеда. В зале, помимо короля, присутствовали Грэшем, Бэкон, Кок и Эндрюс. И, разумеется, за их спинами маячил верный Манион. Этот зал, известный как «профессорский», Грэшем построил специально для того, чтобы в ней могли собираться преподаватели. В камине ярко пылал огонь. Прекрасный дубовый стол, за которым любили сиживать коллеги; во главе стола — резной стул с высокой, украшенной королевским гербом спинкой. Не стул, а настоящий трон. Остальные стулья с этой стороны стола были убраны, а с другой — поставлены лишь четыре, менее внушительных размеров. Напротив королевского трона стоял серебряный кувшин с излюбленным десертным вином его величества, рядом с кувшином — золотой кубок. Один из двух, подаренных Яковом Грэшему после их знаменитой беседы в Тауэре. Есть в этом нечто символичное, подумал сэр Генри. Главное, не загордиться. То, что король дал, он может столь же быстренько взять обратно.
Грэшем отвесил монарху глубокий поклон, потом жестом пригласил остальных подойти ближе и занять свои места. Было видно, что Кок готов лопнуть от злости.
Сэр Генри отошел к другой стороне стола и, став напротив короля, подозвал к себе Маниона. Тот вручил Грэшему сверток, который он тотчас вскрыл. Внутри оказались два письма, написанных на тонкой дорогой бумаге. Сэр Генри достал письма и показал их Якову. Послания, адресованные королем своему любовнику. Их автор не стеснялся в выражениях.
— Ваше величество, — произнес Грэшем, — три дня назад мой слуга — он перед вами, — с этими словами сэр Генри кивком указал на Маниона, который, в свою очередь, низко поклонился, — узнал, что эти письма, если можно так выразиться, выставлены на продажу. Смею подозревать, что именно Николас Хитон отправил их гулять на свободе, рассчитывая на скорую выгоду от своего вероломства. Новый владелец писем не счел смерть Хитона веской причиной для того, чтобы отсрочить их продажу. Узнав об этом, я тотчас отправил моего слугу, и он приобрел письма для меня.
— И он заплатил за них звонкой монетой? — поинтересовался король.
— Нет, он заплатил за них, но несколько иначе, ваше величество. Вернее, их владелец заплатил жизнью. Надеюсь, это те самые письма? Те, что были написаны вашим величеством? Ведь только вы, ваше величество, способны подтвердить, они это или нет.
С этими словами Грэшем вручил злосчастные послания Якову. Тот быстро пробежал по ним глазами, однако в руки не взял, словно боялся замарать о них пальцы.
— Да, они самые, — брезгливо произнес он. — И я благодарю вас за то, что вы сделали нечто такое, чего не смогли сделать другие. — Он даже не посмотрел в сторону Кока, однако тот внутренне сжался. — Можете оставить их на столе.
Грэшем положил письма.
— Могу ли я обратиться к вам с предложением, ваше величество? — Яков ничего не ответил. — Некоторое время назад епископ епархии Или спросил меня, нельзя ли ему забрать эти письма себе. При условии, если они будут найдены.
Услышав его слова, Яков резко вскинул голову.
— Эти письма опасны. Я полагаю, епископ попросил об этом лишь для того, чтобы уничтожить их. Потому что если такой человек, как он, скажет, что письма сожжены, так оно и будет. А вот такому человеку, как я, доверия нет. Бумаги таят в себе угрозу, ваше величество. — В голосе Грэшема звучала едва ли не мольба. — Поскольку именно я их нашел, могу ли нижайше просить вашего позволения вручить их епископу епархии Или, дабы он мог предать их огню прямо здесь, в этой комнате?
Яков по-прежнему даже не прикоснулся к письмам. Он посмотрел на Грэшема, затем на Эндрюса и кивнул. Никаких слов — один только короткий кивок.
Епископ почтительно склонил голову и взял письма. Он не стал даже рассматривать почерк, а лишь медленно подошел к камину и протянул руку к огню. Бумага вспыхнула. Эндрюс дождался, когда она почти вся почернела, и лишь тогда бросил ее догорать в камин. Теперь он был спокоен: ни клочка не вылетит через трубу на кембриджскую улицу.
— Ну вот, их больше нет, — произнес епископ. — Господи, благодарю тебя.
— Ваше величество, вы также поручили мне второе задание, — обратился к королю Грэшем.
Возникла пауза.
— У меня есть основания полагать, что ваш сын скончался от естественных причин.
При этих его словах Яков удивленно приоткрыл рот, потом поспешно поднес к губам золотой кубок, который осушил до дна. Манион тотчас подошел к столу и, не проронив ни слова, вновь наполнил сосуд до краев.
— Вот бумаги, подписанные ведущими докторами Лондона. — С этими словами Грэшем извлек из кармана новые листы. — Каждый составил свое заключение по поводу болезни принца Генри. Одно из них принадлежит ученику Саймона Формана. Никто из врачей не был столь сведущ в ядах, как Форман, который, к сожалению, недавно отошел в мир иной. Его ученик полагает, что ни один из симптомов не свидетельствует в пользу отравления. Лихорадка, от которой скончался ваш сын, известна врачам. Более того, события в жизни принца Генри, предшествовавшие его трагической кончине, исключали для отравителя любую возможность сделать свое черное дело. Я не вижу никого, кто осмелился бы на такое злодеяние, ибо какую выгоду извлек бы для себя этот человек, тем более, если сопоставить ее с тем риском, какому он себя подвергал? Я убежден, что ни одна живая душа не повинна в безвременной кончине вашего сына. Позволю себе сказать, что это сам Господь призвал его к себе.
— Благодарю вас, барон Грэнвилл, — ответил Яков. — Вы разрешили для меня еще одну загадку. А мудрые мужи, собравшиеся сегодня здесь, — король жестом указал на Кока, Бэкона и Эндрюса, — согласны ли они с вами?
