…Уничтожить письма короля. Уничтожил, и тому есть свидетели. Выяснить, отчего умер принц Генри. Выяснил. Обезвредить Овербери. Пока не обезвредил, но дело идет к тому. Он подбросил Якову хорошую идею — отправить сэра Томаса послом с глаз подальше. Осталось только выждать время, когда в голове короля созреет решение, а оно наверняка созреет.
Найти Марло. Пока не найден и разгуливает на свободе, превратившись в угрозу для него самого и его семьи. Найти Шекспира. Тоже пока не найден, а ведь только ему известно, где спрятаны бумаги. Уничтожить рукописи. Не выполнено. Господи, сколько еще предстоит сделать! К примеру, набраться храбрости и встретиться с сэром Уолтером. Грэшем в буквальном смысле кипел от злости, в том числе и на самого себя, хотя внешне и не показывал виду.
И все это время ему подспудно не давала покоя одна мысль. Сэра Генри мучило смутное подозрение, что он чего-то не понимает. Какая-то важная улика ускользала от него. Или это виноват он сам? Его взгляд по-прежнему чего-то не замечал, и это тревожило, волновало, пугало. Страх, постоянно точивший Грэшема изнутри, рос с каждым днем, превратившись в головную боль. А ведь, сколько ни тряси головой, болеть меньше она не станет.
Король, похоже, пребывал в прекрасном расположении духа, очень довольный тем, что траур закончился и теперь ничто не мешает предаваться рождественскому веселью. В числе прочих празднеств была и постановка «Бури» Шекспира. Вернее, пьесы его преосвященства Ланселота Эндрюса, епископа епархии Или. Грэшем надеялся, что либо Марло, либо Шекспир клюнут на этот крючок. Увы, его ждало разочарование.
Сэр Генри намеревался посетить как можно меньше мест увеселений, и то лишь затем, чтобы не давать повода для досужих разговоров. Но даже для этих немногих праздников Джейн нуждалась минимум в двух новых нарядах.
— Скажи, это целиком все платье или же только его нижняя половина? — ворчливо поинтересовался Грэшем, недовольный глубоким вырезом, открывавшим взору посторонних не только шею супруги, но и многое из того, что было ниже.
— Милорд, — ответила Джейн, — по сравнению с тем, во что сегодня будут одеты другие дамы, это верх скромности.
Что верно, то верно, был вынужден согласиться Грэшем. По крайней мере, платье его жены прикрывает грудь, чего наверняка не скажешь про большинство придворных дам. Одетые в вызывающие наряды, они, изрядно выпив вина, будут трясти своими прелестями, хихикать и истерически повизгивать на протяжении всего вечера.
Празднества при королевском дворе в этом году планировались пышнее обычного. В ноябре в Англию пожаловал немецкий курфюрст, решивший сочетаться браком с принцессой Елизаветой, и лишь смерть принца Генри стала причиной того, что со столь радостным событием пришлось повременить. Курфюрст задержался в Англии, и в течение всего его пребывания то и дело устраивались разного рода праздники, которые теперь грозили затянуться до февраля.
* * *
Прошел декабрь. Вступил в свои права январь. В предвкушении предстоящего бракосочетания при дворе царило веселье, которого Грэшем никак не разделял. Как ни пытался он выяснить местонахождение Шекспира и Марло, ответом на его вопросы было молчание, и в сердце ему постепенно начал закрадываться страх. Сэр Генри с болью осознавал, что Джейн тоже живет в постоянном страхе. И хотя он выставил вокруг обоих своих домов дополнительную охрану, кто поручится, что где-нибудь в ветвях деревьев не затаился безумец с арбалетом, который дожидается, когда она пойдет прогуляться по саду.
— А может, его уже нет в живых? — сказала Джейн как-то утром, когда за окном шел дождь, плотной пеленой укрывая мир. — Вдруг он убил Шекспира, а потом и сам умер от своей постыдной болезни.
Эх, будь оно так на самом деле! Как хотелось ее успокоить, согласиться с ней! Но нет — даже ложь во спасение сейчас опасна, ибо так недолго и бдительность утратить.
— Возможно, только вот нам с тобой лучше думать по-другому, — произнес Грэшем, ненавидя себя за собственные слова.
— Интересно, как там его болезнь, — вставил слово Манион. — Мне случалось видеть, что с такой хворью, как у него, жили еще год, а то и больше.
Джейн не скрывала радости по поводу предстоящих свадебных торжеств. Обычно она с презрением отзывалась о царивших при дворе нравах, однако стоило впереди замаячить какому-то празднику, как леди Грэшем начинала ожидать его приближения с восторгом ребенка. Главным событием накануне бракосочетания стало возведение на южном берегу Темзы, рядом с Ламбетом, крепости — вернее, точной копии стен города Алжира. Предполагалось устроить потешные бои. Для проведения столь грандиозного мероприятия в Лондон в срочном порядке перебросили более пятисот гребцов и около тысячи мушкетеров. В Рочестере и Чэтеме не осталось ни одной лодки, баржи или баркаса, к которой бы не приделали мачты и где не поставили хотя бы по пушке.
За день до бракосочетания при дворе царила обычная суматоха. Славные елизаветинские времена, когда все было чинно, важно и расписано буквально по минутам, канули в Лету. Главным распорядителем при дворе короля Якова стал его высочество хаос. Королевская часовня в Уайтхолле была невелика, и здравый смысл подсказывал перенести церемонию в более просторное помещение. Вместо этого решили ограничить число приглашенных — это право получили лишь бароны и обладатели более высоких дворянских титулов. Однако для того чтобы все желающие могли взглянуть на новобрачных, те должны были прошествовать к часовне окружным путем. К великой досаде Грэшема, ему было приказано явиться на репетицию торжественной церемонии.
— Готов поклясться, что ни короля, ни королевы на этой чертовой репетиции даже духу не будет, — кипятился он, надевая придворное платье.
К великому веселью слуг, роль Джейн он поручил исполнять Маниону. Зачем бедняжке лишний раз бить каблуки, чтобы в очередной раз стать свидетельницей толкотни и полной неразберихи? В любом случае сэр Генри еще увидит ее и детей сегодня вечером, во время потешного сражения. Кстати, дети ждут не дождутся праздника с той самой минуты, когда им было обещано, что их тоже возьмут с собой.
* * *
Так получилось, что 13 февраля Джейн оказалась предоставлена самой себе. Она легко управлялась с их огромным лондонским домом. Обязанности хозяйки давно стали ее второй натурой, Джейн взвалила их на свои плечи еще будучи совсем юной девушкой, когда в качестве подопечной Генри Грэшема впервые шагнула под мрачные своды дома на Стрэнде. В ту пору дом пребывал в запущенном состоянии, слуги все как один были нечисты на руку. Грэшем своей семьи не имел, так что лондонский дом для него был не более чем экстравагантным, но, увы, разорительным наследством, доставшимся от отца, которого он, в сущности, почти не знал. Зато теперь их жилище — образец для подражания во всем Лондоне. То была своего рода плата со стороны Джейн за то, что Грэшем ее когда-то спас, избавил от прозябания в сельской глуши и взял в жены, подарив ей руку и сердце.
