Но жизнь отказывала ему в подобных дарах. Лессинг доказал, что Марциал никогда не был женат, и если иногда он говорит об uxor (жене), то это вовсе не указывает на его собственный брак. Но суждение Риббека слишком жестоко: «Марциал познал счастье и боль, но, видимо, в его жизни не было ни мгновения искренней любви». По меньшей мере у Марциала было несколько близких подруг; кроме того, он питал исключительно глубокие чувства к красоте молоденьких мальчиков и воспел их очарование во многих стихах. Мы должны признать, что у Марциала (от природы бисексуального) гомосексуальная сторона была развита очень сильно. Нам встречается случайное упоминание о мальчике, которого автор скрыл под псевдонимом Диндим (x, 42):
Так еще нежен пушок на щеках твоих, так еще мягок,Что его может стереть ветер, и солнце, и вздох.Точно такой же пушок и плод айвы покрывает,Что начинает блестеть, девичьей тронут рукой.Каждый раз, как тебя я раз пять поцелую покрепче,Я бородатым от губ, Диндим, твоих становлюсь.
Он же снова появляется в призыве к участию в сатурналиях (xi, 6):
В пышный праздник Сатурна-серпоносца,В дни правленья у нас рожка с костямиПозволяешь ты, – в этом я уверен, —Вольный Рим, нам шутить стихом игривым.Улыбнулся ты, значит, нет запрета.Убирайтесь, унылые заботы:Говорить будем мы о чем придетсяБезо всяких угрюмых размышлений.Влей вина мне покрепче, мальчик, в кубок,Вроде как Пифагор, Нерону милый,Наливай ты мне, Диндим, да почаще:Никуда не гожусь я трезвый! Выпью —И пятнадцать сидит во мне поэтов.Поцелуев Катулловых ты дай мне,И, коль дашь мне их столько, сколько счел он,Воробья ты Катуллова получишь.
Марциал очарован благоуханием этих поцелуев (xi, 8):
Что выдыхает бальзам, сочась с иноземных деревьев,То, чем кривою струей вылитый дышит шафран,Дух, что от яблок идет, дозревающих в ящике зимнем, И от роскошных полей, вешней покрытых листвой;И от шелков, что лежат в тисках госпожи Палатина,От янтаря, что согрет теплою девы рукой;И от амфоры, вдали разбитой, с темным фалерном,И от садов, где цветы пчел сицилийских полны;Запах от Косма духов в алебастре алтарных курений,И от венка, что упал свежим с волос богача.Перечисленье к чему? Будет мало. Но все сочетай ты:Утренний так поцелуй мальчика пахнет у нас.
В стихотворении xi, 73 содержится грубое признание, которое мы не можем пропустить, оценивая личность поэта:
Лигд, обещаешь всегда ты ко мне прийти на свиданье,И назначаешь когда, и назначаешь куда.Тщетно лежу я и жду, истомленный мучительной страстью,И по-иному порой я облегчаю ее.Что пожелать, вероломный, тебе по заслугам и нравам?Чтоб тебе зонтик носить, Лигд, за кривой госпожой!
(Точно такое же облегчение от страсти упоминается в стихотворении ii, 43, 14.) Очевидно, Марциал не стремился посвятить себя исключительно любви к женщинам; и вот еще одно важное признание в этом (ix, 67):
Целую ночь я провел с такой шаловливой девчонкой,Что не способен никто в играх ее превзойти.Тысячью ласк утомлен, предложил я стать ей мальчишкой,И согласилась она сразу без всякой мольбы.
Если кого-либо это шокирует, пусть он вспомнит, что не кто иной, как Гете, однажды написал:
Когда мне наскучит девушка, пусть она для меня станет мальчиком.
Но в этой любви к мальчикам содержится очень сильный эстетический элемент. Так, Марциал всегда может сочинить тонкую эпиграмму на прекрасного виночерпия Домициана, мальчика, которого воспевал и Стаций, и лучше всего стиль этих двух поэтов можно сравнить, сопоставив короткие и изящные эпиграммы Марциала с многоречивой помпезной поэмой Стация на эту тему. Вот одно из стихотворений Марциала (ix, 12 [13]):
Имя твое говорит нам о нежном времени вешнем,Что доставляет грабеж краткий Кекропа пчеле;Имя твое подобает писать Ацидамии тростью,И Киферея его радостно вышьет иглой;Из Эритрейских должны состоять его буквы жемчужинИль из камней Гелиад, что растирали в руке;Пусть его к звездам несут журавли, начертавшикрылами;Имя достойно твое цезарских только палат.
Вот несколько искусных строчек о волосах мальчика, принесенных в жертву (ix, 16):
Зеркало, вестник красы, и волос прелестные прядиПо обещанью принес богу пергамскому в дарМальчик, какой во дворце милее всего господину,Имя которого нам напоминает весну.Благословенна земля, что таким осчастливлена даром!Не предпочла бы она и Ганимеда кудрей.
Марциал (подобно Катуллу в его свадебной песне) лишает женатого человека права любить мальчиков (xii, 97):
За женой молодой хоть получил тыБольше, чем ненасытный муж мечтает, —Деньги, знатность, воспитанность, невинность,Все ж изводишься, Басс, на кудряшей ты,Заведенных на женины же средства.
Вот еще о том же самом (xi, 78):
К женщинам ты обратись, обратись к их объятиям, Виктор,И к незнакомому ты делу теперь приучись.Огненный ткут уж покров невесте, готовится дева,И молодая твоих скоро юнцов острижет.Только разочек тебе она даст по-прежнему волю,Остерегаясь еще раны от новой стрелы;Но продолжаться тому ни мамка, ни мать не позволят,Скажут они: «Не юнец это тебе, а жена!»
Возможно, что Марциала в конечном счете удерживали от брака подобные соображения. По крайней мере, он говорит (xi, 104): «Прочь убирайся, жена, или нраву нашему следуй». И он ярко описывает те качества, которых требует от любовницы, но, к сожалению, не от непорочной и уважаемой жены. Это стихотворение вполне можно процитировать в современном руководстве по искусству брака…
Были и другие соображения (viii, 12):
Спросите вы, почему мне не надо богатой супруги?Да не хочу я совсем замуж идти за жену.Надобно, Приск, чтоб жена была в подчиненье у мужа,Иначе равенства, верь, между супругами нет.
Конечно, не следует воображать, что Марциал знал женщин чисто теоретически. Разумеется, дело обстояло не так. Он любил женщин, но, чтобы любить женщин, не обязательно быть женатым. Тем не менее он мало говорит о своих романах с женщинами. Можно упомянуть стихотворение ii, 31:
Часто с Хрестиной я спал. «Ну что, хорошо с ней, скажимне?»«Да, Мариан, ничего лучше не может и быть».
И iii, 33:
Я предпочел бы иметь благородную, если ж откажут,Вольноотпущенной я буду доволен тогда.В крайности хватит рабы, но она победит их обеих,Коль благородна лицом будет она у меня.
Он даже может говорить галантности даме, которую уважает, например, своей патронессе Полле (xi, 89):
Полла, зачем ты венки мне из свежих цветов посылаешь?Я предпочел бы иметь розы, что смяты тобой.
К концу жизни Марциал вернулся на родину в Испанию; путевые расходы оплатил его друг и покровитель Плиний. Это был прекрасный финал его жизни, но, видимо, она была очень недолгой, так как Плиний упоминает в письме, что он опечален смертью своего дорогого Марциала, случившейся всего лишь через несколько лет после того, как тот уехал в Испанию. Тем не менее поэт провел там несколько спокойных и счастливых лет. Он говорит о женщине по имени Марцелла, подарившей ему поместье, настолько восхищавшее его, что он не обменял бы его и на сады феакийцев (xii, 31). Но вероятно, эта Марцелла была не более чем покровительницей поэта – у нас нет никаких оснований вслед за Лессингом фантазировать, что Марциал женился на ней. Марциал никогда не был женат. В последний раз мы слышим его голос в этом, по-видимому, утешительном письме своему другу Ювеналу в Рим (xii, 18):
Ты теперь, Ювенал, быть может, бродишьБеспокойно по всей Субуре шумной.Топчешь холм ты владычицы Дианы,И гоняет тебя к порогам знатиПотогонная тога, и томишьсяТы, всходя на Большой и Малый Целий.Я ж опять, декабрей прожив немало,Принят сельскою Бильбилой родною,Что горда своим золотом и сталью.Здесь беспечно живем в трудах приятныхМы в Ботерде, в Платее – кельтиберскихТо названия грубые местечек.Сном глубоким и крепким сплю я, частоДаже в третьем часу не пробуждаясь:Отсыпаюсь теперь я всласть за время,Что все тридцать годов недосыпал я.Тоги нет и в помине: надеваюЧто попало, с поломанных взяв кресел.Я встаю – в очаге горит приветноКуча дров, в дубняке соседнем взятых;Все уставила ключница горшками.Тут как тут и охотник.Ты такого Сам не прочь бы иметь в укромной роще.Оделяет рабов моих приказчикБезбородый, что все остричься хочет[102].Тут и жить я хочу, и тут скончаться.
Как мы видим, жена здесь не упоминается.
На этом закончим о Марциале. Затратив некоторые усилия на изучение подробностей его частной жизни, мы снова приходим к истине, выраженной Лессингом: «Самые важные биографии каких-либо писателей античного времени важны лишь постольку, поскольку могут пролить свет на их труды». Вывод, к которому мы приходим после знакомства с жизнью Марциала, – его глаза были открыты на все сомнительные и неприятные детали, характерные для его эпохи; он имел массу возможностей для знакомства с этими деталями, но сам он, разумеется, был не таким человеком, чтобы лично испытать многие из тех отвратительных вещей, о которых писал.
