сознании оставался только сам Ючжэнь, молодой человек двадцати с небольшим лет, заброшенный в далекие горы, разлученный и с семьей, и с привычным окружением. И в этот самый миг бесконечно одинокий.
На террасе пахло лавандой; ее освежающий прохладный аромат словно очищал душу и сердце, а колышущиеся под вечерним ветром ленты ласково касались волос и плеч, как материнские руки. Однако вместо лица матери, которое Ючжэнь помнил смутно, как размытую временем храмовую фреску, перед глазами вставали братья: хмурый Шоуцзю, вечно озабоченный чем-то Сяньцзань и серьезный Иши. «Выше нос, мелкий, ты сильнее, чем тебе кажется!» – как наяву услышал Ючжэнь низкий голос дагэ. «Надеюсь, у тебя все хорошо, А-Чжэнь, ты же знаешь, как мы ждем тебя дома!» – улыбнулся глазами эргэ. Саньгэ же изящным движением извлек из рукава кисть для письма и провел ею в воздухе несколько линий: «Смотри, диди, слова – ветер, и лишь кисть оставляет след. Ты со всем справишься. Горжусь тобой!» Сердце Ючжэня-брата сжалось от светлой тоски по дому, а Ючжэнь-монах невозмутимо процитировал: «В добрых делах не делай меньше доступного тебе. Лишь когда постигнешь радость в печали, поймешь, чем живет сердце»[335].
Ветер с озера больше не казался холодным, он нес надежду, и Ючжэнь позволил себе улыбнуться.
«Ты снова улыбаешься, – раздалось тихое. Неслышно подошедшая Цю Сюхуа взглядом спросила разрешения и села рядом, обхватив колени. – Как ты можешь радоваться в такое время?»
«Радоваться тихому вечеру в горах – не преступление. Люди постоянно вносят хаос и разлад в природный порядок, тем ценнее мгновения, когда можно расслабиться и просто ощутить гармонию. Попробуй, дева Цю, и в твоей жизни станет немного больше спокойствия».
Она ненадолго затихла, глядя вдаль, потом медленно проговорила:
«Глава клана вновь вызвал к себе госпожу. Одну, без Беркута. Я волнуюсь».
«Глава клана – мудрый человек, он не навредит собственной дочери».
Когда Цинь Мисюин вернулась, выяснилось, что ее отец сумел удивить всех. С раннего утра он собрался с тайным визитом в клан Вэй Далян и сопровождать себя приказал лишь нескольким адептам, дочери и – неожиданно – Ючжэню. Цю Сюхуа должна была остаться и ждать их возвращения. Молодому даосу было сказано лишь: «Глава потребовал твоего присутствия». Пришлось подчиниться.
Устье-хлыст осталось позади, как и пионы и каналы Даляна, и под процессией на мечах простерлась холмистая степь с редкими деревьями и группами кустарников. Заклинатели летели вдоль русла Цзинхэ, в которую то тут, то там вливались меньшие реки, пробившие глубокие траншеи, отчего казалось, что внизу не плато Хуанту, а старинная карта, вырезанная прямо на выделанной коже, – Ючжэнь видел такие в архивах монастыря. Кажется, их делали когда-то и в родном Хофэе, славившемся своими мастерами и по сей день.
Цзинхэ повернула, и за грядой невысоких холмов открылась гряда другая, ровная, будто насыпанная человеческими руками, и в ней на несколько иней в обе стороны виднелись отверстия: поменьше, круглые, закрытые ставнями или цветными покрывалами, – очевидно, окна; и побольше, овальные, с ровным нижним краем; судя по изысканно украшенным деревянным дверям – входы в глубь холма. «Точь-в-точь гнезда ласточек», – подумалось Ючжэню. К нижним входам от самого берега вели тщательно выдолбленные в склоне и облицованные кирпичом ступени; узоры из кирпича и кирпичной крошки – красные, белые, желтые – вились вверх между окнами и дверьми, складываясь то в стебли причудливых растений, то в перья огромных крыльев.
Отряд Цинь Сяньян стал плавно снижаться по дуге к верхней части холма, где кромку обрыва венчала желтокаменная стена с рядом острых металлических шипов сверху; в центральной части ее прорезали три арки. Рыбаки у реки запрокинули головы, провожая взглядами гостей, из дверей и окон тоже высовывались любопытные головы. От самой большой арки, закрытой воротами с изображением желтого журавля, отделились три фигуры в одеяниях цвета охры и взмыли в воздух наперерез гостям.
– Привет жителям гор и собратьям на тропе совершенствования, – вежливо поклонился с меча старший из встречающих, – нам приказано проводить вас в Нижний сад. Главы клана скоро будут.
– Привет и вам, ведите, – коротко отозвался Цинь Шаньин.
За желтой стеной в вершине холма был вырыт широкий углубленный двор, из которого в разные стороны отходили арочные коридоры, укрепленные при входе кирпичной кладкой и резными деревянными столбами. В середине двора кольцом росли персиковые деревья: они давно уже отцвели, и в ветвях среди зелени притаились начинающие розоветь бархатистые плоды. Стражи проводили гостей в круг деревьев, к удобным скамьям в тени, и откланялись. Двое вернулись к воротам, третий ушел в дальний конец двора к одному из проходов и, видимо, отдал какие-то распоряжения, потому что вскоре слуги принесли легкие закуски и золотистое вино.
Цинь Шаньин и его воины сразу разместились на скамьях. Цинь Мисюин же отошла к деревьям и нежно гладила темную кору, любуясь созревающими плодами. Стоя рядом с ней, Ючжэнь недоуменно оглядывался; заметив это, она участливо спросила:
– В чем дело, сяошуцзы? Что не так?
– Разве можно называть сад на вершине холма Нижним? Или это оттого, что он вырыт в земле, подобно яме?
– Вовсе нет. Просто выше по реке есть еще один сад; холм там куда внушительней и ветра свободно гуляют меж деревьев. Все Гнездо Перелетных Птиц спрятано в холмах, внутри здесь целый подземный городок. Земля плодородная, ее легко копать и обрабатывать, так что это очень разумно. Кстати, в таких домах летом прохладно, а зимой – тепло. Сама я тут не жила, но вполне доверяю суждениям глав Вэй.
– Благодарю за разъяснения, саоцзы, – поклонился Ючжэнь.
Едва они вернулись к остальным, как послышались оживленные голоса, и в круг деревьев вступили двое молодых людей, с первого взгляда совершенно одинаковых, будто клинки, отлитые по одному образцу у одного мастера. Одинаковых между собой, но сразу выделяющихся среди рядовых заклинателей и тем более обычных людей.
Ючжэнь мельком слышал, что на заре появления кланов совершенствующихся главы и их потомки были благословлены божественной силой своих Небесных покровителей; оттого, мол, заклинатели из правящих линий порой отмечены внешностью странной и чуждой. Убедился он в этом, когда увидел Цинь Шаньина и его детей с их золотыми глазами хищных птиц и пепельными волосами. И эти двое незнакомцев – высокие, стройные – шли так, будто летели над землей, и мерцали странные шальные глаза, почти полностью черные, и вились за плечами непокорные густые пряди, и воздух вокруг них словно звенел, и легкий ветер ластился к ним, насвистывая принесенные из дальних земель песни, которые поют перья перелетных птиц…
– Приветствуем главу Цинь и молодую госпожу Цинь в землях клана Вэй Далян! – хором сказали главы клана и вежливо поклонились.
Цинь Шаньин с трудом поднялся навстречу и сложил руки в ответном приветствии. Цинь Мисюин и адепты последовали его примеру.
– Главы Вэй, клан Цинь Сяньян благодарит за подобающий прием.
«Так вот они какие, дети Желтого Журавля», – мелькнуло в голове Ючжэня, и он, тоже поклонившись, потупился смущенно, не желая показаться неучтивым со своим любопытством. Однако слишком яркими, слишком звонкими были братья-близнецы, чтобы получилось хоть на миг обделить их вниманием. Тогда Ючжэнь принялся разглядывать одеяния братьев: ханьфу простого покроя, верхние одежды охряного, теплого оттенка, нижние персиковые, нежные, почти сливающиеся по цвету со светлой кожей. И вот здесь как раз и крылось основное различие близнецов. У обоих в прическе блестели золотом гуани, но лишь у одного из них были и иные украшения: по-девичьи тонкую талию стягивал кожаный пояс с бронзовыми накладками с изображениями танцующих журавлей, с которого свисали подвески из разноцветных бусин; шею обвивало несколько цепочек, а изящные запястья – металлические парные браслеты со вставками из янтаря[336], как носят женщины, но едва ли этого молодого воина кто-либо осмелился бы сравнить с женщиной. Ведь в руке и у него, и у брата удобно и привычно лежали прямые заклинательские мечи.
– Глава Цинь, ваш приход внезапен, но ожидаем, – заговорил тот из братьев, что не носил украшений. – Вы брали сезон на раздумья, и срок этот истекает на днях…
– …впрочем,
