помедитировав, смог наконец сосредоточиться и раскрутить Люжэнь для вызова «Водяного хлыста», как его прервал один из младших адептов: запыхавшийся мальчишка просил срочно явиться к главе. Шуньфэн, несмотря на всю свою любовь к матушке, едва удержался от крепкого словца: ну что еще могло случиться?
Впрочем, вести, доставленные гонцом от главы Хань Ин, заставили вмиг позабыть о любом раздражении. Хань Даичжи сообщал, что пару дней назад на земли клана Чу Юн внезапно и жестоко напали. Их резиденция была сожжена дотла, глава клана, предположительно, убит, о судьбе других членов правящей ветви и вовсе оставалось только гадать.
– Все, судя по всему, было проделано чисто и быстро, – рассказывал гонец, запыхавшийся, но говоривший внятно и четко. – Нападавшие атаковали только резиденцию и еще пару поселений, где жили адепты Чу Юн, простых жителей не тронули. Те сами побежали через границу с Ин: побоялись, что до них все же доберутся. Глубже в земли Юн никто из нас не заходил: помогать там уже некому – если кто и сбежал, мы узнаем об этом позже. Глава Хань запретил пересекать границу и разослал весть в остальные кланы, в столицу тоже сообщил. Мы пока не знаем точно, кто именно напал на Чу Юн, но местные жители говорили о заклинателях в темно-сером и белом.
– Благодарим главу Хань за своевременные вести, мы будем готовы держать оборону, – ровно ответила Янь Хайлань и надолго задумалась. После затянувшегося молчания продолжила: – Когда, сотворив зло, человек боится людей, что о нем узнают, он еще может найти путь к добру. Когда, сотворив добро, человек добивается признания от людей, он порождает зло. Тот, кто хочет прослыть бескорыстным, делает это из жадности[346]. Чу Мидянь сотворил зло и боялся раскрытия правды, однако путь к добру был заказан для него еще тогда. Напавшие на Чу Юн явно считают свои действия добром, но пока не заявляют открыто о том, что сотворили. Осталось выяснить, вправду ли они хотят добра и что ведет их – справедливость или жажда власти. Готовыми нужно быть ко всему.
– Я запомню, муцинь.
День прошел с ощущением гнетущей тревоги. Вечером Шуньфэн без предупреждения пришел к матери в чайную комнату, и она не отослала его: ей, видно, тоже было не по себе. Едва они разлили ароматную жидкость, в дверь постучали.
– О Небеса, кого опять принесли порывы ветра и удары дождя?[347] – На лице Янь Хайлань отчетливо проступила досада. За последнее время Шуньфэн увидел у своей матери столько эмоций, сколько не видел ранее за всю свою жизнь, однако удивляться уже не мог – лишь поддержать ее неприкрытое негодование.
– Глава Янь, к вам и молодому господину глава У с супругой, – доложили из-за двери.
– С какой еще супругой? – сдвинула тонкие брови глава Янь Цзи. – Это что – шутка?
– Прикажете пригласить сюда или проводить в зал приемов?
– Просите сюда. – Янь Хайлань устало потерла лоб двумя пальцами и, расправив складки будничного чаошэна цвета моря, выжидательно уставилась на дверь.
Легкий деревянный щит отъехал в сторону, и порог переступили У Иньлин и… Шуньфэн еле удержался от того, чтобы потереть глаза: не снится ли ему, не мерещится ли? Подобное замешательство в глазах матери он и вовсе видел впервые. Однако нет, все оказалось наяву: рядом с У Иньлином стояла именно Чу Чжунай в цветах У Минъюэ – роскошном дорожном ханьфу нефритово-зеленого цвета с вышитыми коричневым причудливо изогнутыми ветвями, на которых пламенели гроздья цветов. Эти яркие цветы да еще гранаты в простой, но изысканной прическе напоминали о ее родном клане; они и, конечно, глаза, те самые, зеленые с красной искрой. Теперь они не мерцали отсветами угасающего костра, не тлели умирающими под пеплом углями – сияли ровно и спокойно.
– Мы приветствуем главу Янь Цзи и молодого господина Янь, – приветливо улыбнулся У Иньлин и поклонился. Чу Чжунай молча и уважительно поклонилась следом.
– Хоть новости и неожиданны, вас всегда рады видеть в Рассветной Пристани, глава У, – кивнула Янь Хайлань, и Шуньфэн, спохватившись, также вернул поклон. – Пусть цветы для вас всегда будут прекрасны и луна полна[348], а полет двух фениксов[349] – приятен и легок. Осмелюсь предположить, что церемония была тайной либо же неожиданной – в противном случае ваши друзья узнали бы о ней заблаговременно, не так ли?
– Вы совершенно правы, глава Янь. – У Иньлин грациозно опустился на подушки. – Под Небесами часто случается так, что горе одного становится нежданной радостью для другого, но я все же осмелюсь считать, что сумел обернуть горе обоюдной радостью.
Чу Чжунай, непривычно тихая и спокойная, последовала его примеру, задержав на… муже удивительно долгий и преданный взгляд. Шуньфэн даже представить не мог до этого дня, что спесивая заклинательница из Чу Юн способна будет посмотреть так хоть на кого-то.
– Ваши намерения, глава У, всегда были очевидны и серьезны, – ровно проговорила Янь Хайлань, доставая из шкатулки еще две пиалы и своими руками, по-простому, наливая гостям чай. – Однако я хорошо помню, что нынешняя госпожа У из клана Чу ранее не проявляла желания вступать в брак.
– Мудрые завещали доверять переменам[350]. – У Иньлин осторожно пригубил напиток, придерживая рукав. – Приносим свои извинения, что не имели возможности разослать приглашения и устроить свадебный пир по всем правилам, но так сложились обстоятельства.
– Нам известно о нападении на Чу Юн, – прямо сказала Янь Хайлань, отставляя пиалу. У Иньлин не изменился в лице, лишь глаза его чуть сузились; Чу Чжунай же вздрогнула, и ее пальцы скользнули к рукояти лежащего подле меча. – И, поскольку я не могу допустить и мысли о том, что благородный глава У воспользовался положением дочери главы Чу в своих целях, ваш неожиданный брак означает, что ей грозит опасность. Какие счеты с кланом Чу Юн у таинственных захватчиков в темно-сером и белом? У меня есть предположение, но первое слово оставляю за вами.
– Глава Янь, я, в свою очередь, не могу допустить и мысли о том, что вы способны на предвзятость, не зная всей правды, – уважительно сложил руки У Иньлин, – однако теперь я в ответе не только за себя и свой клан, но и за доверившихся мне и искавших моей помощи. Прошу простить мою нерешительность, но что именно и откуда вам известно?
– Глава Хань не оставляет без внимания границу с Чу Юн, – синие глаза Янь Хайлань потемнели, в голосе зазвенела сталь, – однако в последнее время и без этого многое из ранее скрытого становится явным. Я не ищу змею в отражении лука в чашке[351], но не могу осуждать клан Цинь Сяньян за желание отомстить тем, кто когда-то переложил всю вину на них и успешно избежал наказания за противное богам и людям деяние.
– Тогда вы облегчаете мне задачу, глава Янь. – У Иньлин стремительно поднялся, потянул за собой Чу Чжунай, задвигая себе за спину, и она – снова чудеса! – не воспротивилась ни словом, ни жестом. – Уверен, если вам известно о причинах нападения Цинь Сяньян, вам известно и то, что моя супруга никоим образом не причастна к преступлениям своего главы и своего клана. Более того, она всячески осуждает их и готова предоставить письменные доказательства невиновности Цинь Сяньян в Сошествии гор, которые также прольют свет на многое из случившегося почти сто лет назад.
Шуньфэн растерянно переводил взгляд с У Иньлина на мать, не зная, стоит ли вмешаться и что сказать. Янь Хайлань молчала, оценивающе рассматривая гостей. И тут заговорила Чу Чжунай, выступив из-за плеча супруга:
– Глава Янь, я доверяю вам. Вы поддерживали меня в моей целеустремленности, давали мудрые советы и показали, что и женщина в мире заклинателей может добиться многого и заслужить уважение. Я еще недостаточно прожила и мало сделала для того, чтобы рассчитывать хотя бы на часть причитающегося вам по праву, но смею надеяться, желание сохранить жизнь своим невиновным подчиненным и раскрыть так долго замалчиваемую правду зачтется мне другими кланами. Кошке не стоит оплакивать мышку[352], я хочу лишь правды. Я устала жить во лжи.
– Благородное намерение, трудно поспорить, – отозвалась Янь Хайлань, также поднимаясь. – Что ж, У-фужэнь[353], ваше доброе
