в кланах не так уж много. Разведка также донесла, что «волны» всегда приходят со стороны гор, из тех земель, что наиболее сильно пострадали в конце войны. Скажите, глава Цинь, что вам известно об этом?
Цинь Шаньин думал над ответом недолго:
– Мои адепты за минувшую пару лет нечасто посещали наши прежние земли, а в последний сезон я перенес дозорные посты ближе к Тайному Приюту, готовясь к перевороту. К сожалению, мне нечего вам сообщить.
– Думаю, я могу кое-что добавить, – подал голос Ючжэнь. Главы удивленно повернулись к нему, Цинь Шаньин сдвинул брови, явно намереваясь прервать чужака, но все же передумал. – По дороге в Сяньян мы с моей спутницей миновали Долину тысячи трав, и на выходе нас, очевидно, и накрыло той «волной», о которой вы говорили, глава Вэй. Я почувствовал кратковременное недомогание, и только; рискну предположить, что простым людям «волны» не так страшны, а вот моей спутнице повезло меньше. Она потеряла сознание, примерно половину суток ее бил озноб, как при простуде или лихорадке, и баланс энергий в теле оказался нарушен в пользу инь.
– Глава Вэй, девушка, о которой говорит сяошуцзы, – довольно сильная заклинательница, – поддержала его молчавшая до этого Цинь Мисюин. – Если ее реакция оказалась подобной, явление и вправду опасное.
– Благодарю за уточнения, даочжан, дева Цинь. Разведывательные отряды продолжают свою работу. Возможно, вскоре мы будем знать больше. Однако со своей стороны, глава Цинь, мы попросили бы вас и ваших людей уделить внимание тем землям. Все же вам известно о них больше, вдруг вы сумеете обнаружить то, что мы упустили.
– Сделаю что смогу, глава Вэй, – кивнул Цинь Шаньин. – Говорилось ли на Совете что-то еще, о чем мне необходимо знать?
– Если вам интересно, глава Чу Юн крайне скептически отнесся к возможной угрозе в виде «волны» и удалился с видом оскорбленного достоинства, напоследок обвинив всех присутствующих в недальновидности и склонности к преувеличению. – Вэй Юнмэй сощурился, не то зло, не то смешливо.
– Иного и не стоило ожидать от сына змеи и скорпиона, – выплюнул Цинь Шаньин.
– Все остальные кланы готовы к разговору, кое с кем мы уже осторожно побеседовали о возможной смене власти и об истинном виновнике Сошествия гор, – добавил Вэй Юншэн. – Добудь вы печать или хотя бы сведения о ней, мы были бы более вольны в своих действиях, но пока что, увы, все по-прежнему. Мы не рискнем даже лазутчиков во дворец отправить: это тоже может быть расценено как нарушение присяги, а жизнью брата я рисковать не намерен.
– Как и я. – Вэй Юнмэй придвинулся ближе к близнецу. – Мудрые учат: «Чтобы победить противника, не стремись стать сильнее его, а сделай его слабее себя». Единственная возможность ослабить императора – добыть печать, но как теперь это сделать?
– Я более чем уверен, что нашлись бы те, кто наплевал бы на печать и радостно побежал со знаменами на императорский дворец, – хмыкнул Вэй Юншэн. – Мы же считаем, что избежание столкновения с большими силами свидетельствует не о трусости, а о мудрости, ибо принесение себя в жертву никогда и нигде не является преимуществом[339].
– Вы совершенно правы. – Цинь Шаньин поднялся и сделал знак дочери и адептам остаться на месте. – Мой сын жаждет войны, жаждет вернуть все отобранное у нас силой, но, если я что и понял за эти годы, – развязывание войны не приведет ни к чему хорошему. Вы лучше понимаете это, главы Вэй, чем он, хотя ни он, ни вы не застали ту, прежнюю, войну всех со всеми. Тогда избегание открытых сражений мне не помогло, дальнейшие годы уединения лишь позволили накопить силы, и я все еще полагаю, что дипломатия, союз с другими кланами и уменьшение, насколько это возможно, принесенного ущерба и бедствий[340] – главное, о чем следует думать. Мы все подготовили, мой названый сын должен был выполнить важное поручение, но из-за чужой злой воли он не справился.
Мне не стыдно сейчас объявить, что я устал. У меня нет больше сил вести клан, изнемогая под грузом прошлых потерь и нынешних ошибок. С древних времен есть правило, согласно которому глава клана имеет право сложить с себя полномочия и назвать преемника в присутствии хотя бы одного главы другого клана. Главы Вэй, вы свидетели, как я, – он снял с шеи амулет: коготь хищной птицы в пасти у серебряного тигра с нефритовыми глазами, – передаю власть и судьбу Цинь Сяньян в руки своей законной дочери Цинь Мисюин и клянусь во всем быть ей опорой и поддержкой, помогая советом. Подойди, Ми-эр, и прими то, что твое по праву.
Во время всей его речи Цинь Мисюин бледнела все больше, а под конец, пошатнувшись, упала бы, если бы уже не сидела, опираясь на спинку скамьи. Ючжэнь поддержал ее, помогая встать, и подвел к отцу. Благодарно погладив его пальцы, молодая женщина выпрямилась и с учтивым поклоном приняла амулет.
– Эта заклинательница принимает оказанную честь и клянется оправдать доверие главы и отца. Моя жизнь и мой клинок с рождения принадлежат моему клану, и пусть боги не дали мне достаточно сил, чтобы сражаться мечом, я сумею применить его тот единственный раз, который требуется для восстановления справедливости. И это стоит того, чтобы всю жизнь носить этот меч[341]. – Надев амулет, она подняла на отца затуманенные слезами глаза и тихо спросила: – Ты уверен, фуцинь?
– Если и не был уверен, убедился после недавних событий, – ответил Цинь Шаньин, тяжело опускаясь на свое место. Лишившись амулета, он словно резко постарел еще на десяток лет. – Твое сердце полно огня, Ми-эр, вопреки всем перенесенным испытаниям. Оно горит, как горело сердце Цзю-янцзы, а в моем – только пепел. И я вижу, что твой огонь восстановит, а не разрушит, словно сама Хо Фэнхуан ведет тебя… Огонь гасят огнем, и пусть тебе хватит сил, чтобы остановить брата.
Сжимая амулет, Цинь Мисюин низко поклонилась отцу. Ни ноги, ни губы ее больше не дрожали.
– Глава Цинь, – хором сказали близнецы, кланяясь ей как равной.
– Свидетельствуем добровольную передачу власти, – добавил Вэй Юншэн.
– Все договоренности с прежним главой остаются в силе, – продолжил Вэй Юнмэй.
– Благодарю, господа. – Цинь Мисюин чинно уселась, расправив складки простого темно-серого ханьфу с белыми узорами. – Продолжим наш разговор. Спешка, страх или трусость, а также гнев и ненависть при принятии решений недопустимы[342]. Наше преимущество в том, что противнику неизвестно о наших планах. Будь это не так, за все это время наши лазутчики добыли бы хоть какие-то сведения – не верю, что император не бросил бы нам приманку. Первоочередной задачей все еще остается печать.
– Как известно, есть пять условий для победы, глава Цинь, – откликнулся Вэй Юншэн. – Знать, когда можно сражаться и нельзя; уметь пользоваться и большими, и малыми силами; проявлять осторожность и ожидать промаха противника; а еще побеждают, когда желания высших и низших совпадают и есть талантливый полководец, свободный от произвола правителя[343]. Знание у нас есть, желания совпадают, осторожности нам не занимать, силами пользоваться умеем. Полководца разве что не хватает. Однако после неудачи с печатью разве найдется кто-то достойный, чтобы рискнуть вновь?
Пока главы обсуждали насущные вопросы, Ючжэнь размышлял, глубоко уйдя в себя. «Собственные лишения можно стерпеть, но вид чужих лишений терпеть нельзя»[344] – учили его наставники в монастыре. Прежде он думал, что это касается лишь больных, которым нужно лечение; потом увидел пустые глаза Сяньцзаня после смерти старшего брата и осознал, что душа нуждается в лечении не меньше тела; а теперь вот встретился и с лишениями многих и многих людей с заклинательским даром, несправедливо обвиненных и вынужденных влачить жалкое существование в далеких горах. И не просто встретился, а узнал, что именно этим людям дагэ дарил столько любви и заботы, сколько не хватало его родной семье. На смену обиде и недоумению пришла решимость. Отдать дань памяти Шоуцзю, чтобы его душа успокоилась и быстрее ушла на перерождение, помочь восстановить
