Эсер и политкаторжанин, Куликовский всю свою жизнь бросался из одной крайности в другую — в поисках приключений. Было время, когда он считал себя борцом против самодержавия, находился в подполье, играл в конспирацию. Но постепенно, и сам того не замечая, он растерял все революционные идеи и стал злобным врагом Советской власти. Подступившая старость стерла в нем остатки былых увлечений.
Бывший политкаторжанин работал рядовым экспедитором кооператива «Холбос» в захолустном поселке Нелькан, когда разразился мятеж в необъятных таежных просторах. И когда к нему обратились за советом главари бунтовщиков, Куликовский воспылал вновь жаждой политической деятельности. Он предложил офицерский мятеж превратить в «народное восстание». А левацкие загибы ревкомов, губчека, ревтрибуналов помогли антисоветчикам. Якутские руководители, извратив решения Совнаркома, начали принудительное кооперирование таежной бедноты. Шаманы и правители местных племен — тойоны — лишались гражданских прав и высылались за Полярный круг. Звероловов заставляли гонять оленьи стада. Оленеводов прикрепляли к золотым приискам… Это вызывало у коренных жителей ропот и недовольство. И в такой обстановке совсем нетрудно было с помощью продажных местных вождей и хитроумных шаманов поднять неграмотных людей против Советов.
…— Сколько таежников поднялось против власти большевиков? — спросил Дитерихс после того, как услышал от бывшего политкаторжанина подробности о ходе восстания на Охотском побережье.
Куликовский замялся. Он превосходно знал, что число мятежных якутов, эвенков, коряков и тунгусов совсем незначительное. Большинство восставших — зажиточные люди, перекупщики пушнины, рыбы и добытого тяжким трудом старателей золота. К мятежникам примкнула небольшая часть бедняков, которых ловко сумели спровоцировать на вооруженное выступление шаманы. Вот эти-то слабые силы и были первоначальной опорой так называемого губернатора Якутской провинции — Куликовского.
— Тыщи три наберется в наших рядах звероловов и охотников во всех улусах, — солгал Куликовский.
— И что же вы, как губернатор, намерены делать теперь? — осведомился Дитерихс.
— Планируем собрать все имеющиеся военные силы в единый кулак и двинуть их на Якутск, пока не опомнились большевистские комиссары и не прибыла к ним помощь по Лене. — Куликовский глубокомысленно наморщил лоб, задумался. — Вот только с оружием у нас туговато, да и патронов мало, — произнес он после продолжительного молчания.
— Винтовок тысячи три и патронов сотню тысяч я отправлю в Охотск на первом же пароходе, который скоро выйдет из Владивостока, — пообещал Дитерихс.
— Еще нам потребуются крепкие офицерские части, закаленные в прошлых сражениях, — неуверенно произнес новоявленный губернатор Якутии.
— На днях из Харбина прибыла во главе с генералом Анатолием Николаевичем Пепеляевым тысяча добровольцев, и все они в основном офицеры, — объявил Дитерихс. — Я собирался сколотить из них еще одну земскую рать для борьбы с красными, чтобы поскорее освободить Хабаровск, но теперь изменил свое первоначальное решение. Это будет «священная» дружина, которая составит основной костяк повстанческой армии, чтобы сокрушить остатки большевизма в Якутском и Охотском таежных краях.
— Премного благодарен вам, господин генерал, — низко поклонился воеводе бывший эсер. — С такими-то силами да с таким опытным воителем, как Анатолий Николаевич Пепеляев, мы таких дел понаделаем…
— «Священная» дружина генерала Пепеляева спаяна крепким братством прошлых сражений с антихристовым воинством, — подхватил Дитерихс. — Господа офицеры и рядовые солдаты прошли вместе со своим славным генералом тяжкий путь до самой матушки Волги…
— Мы были недостаточно жестоки и не умели как следует ненавидеть, чтобы победить большевиков, — резюмировал Куликовский. — Слишком много с ними церемонились.
— Настало время, когда простой русский мужик спасет нас от окончательной гибели, — Дитерихс молитвенно поднял запавшие глаза и продолжал: — Большевистские комиссары не успели испоганить его светлую православную душу.
— Я думаю, летом будущего года земские рати и «священные» дружины двинутся на Москву. А вам следует как можно быстрее очистить весь таежный край от антихристовых слуг.
3
На берегу бухты Золотой Рог, где покачивались возле причала военный транспорт «Защитник» и канонерская лодка «Батарея», выгружали с японских грузовых автомашин ящики с эмблемами Страны восходящего солнца. Несколько сотен добровольцев в солдатских шинелях, по выправке напоминавших офицеров русской армии, столпились возле корабельных сходен. Шла погрузка десанта на транспорт и канонерскую лодку.
В центре добровольческой дружины, которую по настоянию Дитерихса стали называть «священной», находился генерал Анатолий Николаевич Пепеляев в окружении своих помощников. Двое из его приближенных — в генеральских шинелях с золотыми погонами, четверо — полковники.
Сквозь плотную массу добровольцев, суетясь и горделиво вскидывая седую голову, пробирался губернатор Якутской провинции Куликовский. Рядовым дружинникам неизвестен этот тощий с виду, немолодой уже человек с красными пятнами на худощавом лице, и они не торопились уступить ему дорогу.
Плотный, невысокого роста, с открытым, мужественным лицом, генерал Пепеляев разительно отличался от окружающих его людей в военной форме. Когда Куликовскому удалось наконец пробиться сквозь строй добровольцев, Пепеляев встретил его сдержанной улыбкой и представил губернатору своих соратников:
— Знакомьтесь, Петр Андреевич, это мои верные помощники: генерал Ракитин, генерал Вишневский!
Куликовский пожал им руки и начал суесловить восторженным голосом:
— Настал знаменательный час, господа! Этот памятный момент историки огненными буквами запечатлеют в своих анналах! Ваши имена, господа генералы, будут вычеканены в золоте, и кто знает, быть может, ваши фигуры отольют из бронзы и благодарные потомки поставят их на Красной площади в Москве?! Там же, где стоит монумент Минину и Пожарскому…
«Какой бред! Какие могут быть памятники, когда вся эта затея — безумие, — сдерживая клокотавшее в нем возмущение, думал генерал Ракитин. — Из холодной и безлюдной тундры пробиться к Москве — об этом могут мечтать лишь полоумные или отъявленные авантюристы…» Ракитин, некогда добравшийся со своей дивизией до самой крайней точки на оперативной карте в штабе Колчака — города Глазова, теперь мечтал о немногом: только бы упокоиться в русской земле, а не на чужом харбинском кладбище! Деятельный русский генерал, проделавший с белой армией тяжкое отступление от Волги до Тихого океана, не мог сидеть в Харбине сложа руки, когда отважный воин Пепеляев объявил набор добровольцев в этот безумный поход.
