праву Империума, и «белая» Лахта — созданный вокруг инфраструктуры двух небоскребов технополис северного берега. Рядом с этими островами благополучия находились и синие, и желтые, а также оранжевые и красные районы — прилегающие к Внутреннему Периметру, за которым находилась черная, не принадлежащая человеку территория.
В Санкт-Петербурге и вокруг него, несмотря на соседство с черными опасными территориями, кипела жизнь. А вот дальше на северо-запад — территории Ленинградской области и Кемской волости вплоть до Баренцева моря и Скандинавских гор, по факту были практически необитаемы. Люди заселяли там лишь три защищенных города-цитадели — Выборг, Хельсинки и Кемь. Еще дальше на северо-запад располагались только форты со сменяемыми гарнизонами, противостоящие набегам язычников-варваров из Норге и Свериге. Человеческая цивилизация и обитаемые территории начинались дальше к северу и востоку, по линии Мурманск-Кандалакша, где по оживленной трассе колонны грузовиков везли вглубь Империума китайские товары, идущие по Северному морскому пути.
Обо всем этом думал взбодрившийся от близости цели сегодняшнего пути Никлас, подъезжая все ближе к нависающей сверху огромной Стене. Пришлось покрутить рулем, петляя и объезжая гасящие скорость бетонные блоки, разложенные в шахматном порядке. Осматриваясь по сторонам, Никлас обратил внимание, что в соседних полосах для грузового транспорта и стоянках скопилось около сотни фур, а также горели красным габариты многих десятков легковых машин в проездах для гражданского транспорта.
Горчаков говорил, что «Гатчинский» пункт пропуска не столь загруженный, как «Московский». Но видя такое количество машин, Никлас просто не представлял, что тогда за столпотворение там может твориться, если здесь такая толкучка. Причем очереди ведь не стояли, заметно двигались — машины одна за одной проезжали внутрь периметра, за Стену.
В отличие от многочисленных соседних разделенных потоков, никакой очереди на приоритетный въезд не было. На КПП стояли будущие сослуживцы — Пограничная стража, отметил Никлас характерный камуфляж и береты яркого зеленого цвета. Сам он, как и Катрин на переднем пассажирском сиденье, сейчас были в скаутской форме, взятой в Супрасльском монастыре. Поэтому, когда Никлас остановился и опустил боковое стекло, Бергеры удостоились озадаченных взглядов пограничников.
— Похоже мажоры проезд перепутали, — услышал он, как один из неподалеку стоящих страхующих бойцов негромко сказал другому. Очень тихо сказал, но слух Никласа не подвел.
Судя по выражению лица, подошедший ближе и небрежно козырнувший сержант думал так же, но два офицерских патента снисходительность и насмешку из его взора убрали. Горчаков показал удостоверение, а документы у спящей баронессы фон Губер спрашивать даже не стали, имя ее записали со слов жандармского инспектора.
После того как императорские вензеля на бумагах патентов сверкнули золотым отсветом подтверждения идентификатора, сержант снова козырнул — уже без небрежения, как своим, и Никлас поехал вперед под открывающийся шлагбаум.
Отъехав от КПП, миновали огромную стоянку для грузовиков, на которой отстаивалось еще около сотни машин. После того как удалились от озаренной огнями прожекторов Стены, Никлас по указанию Горчакова не стал заезжать на поднимающуюся виадуком объездную широкую магистраль, поехал прямо по сузившемуся шоссе. Навигатор в планшете Горчакова уже выключили, сейчас инспектор показывал дорогу по памяти, потому что название и адрес ведомственной гостиницы он просто забыл.
Несколько минут и джи-ваген уже ехал по аккуратному и красивому городку под названием Гатчина. Фонарей по дорогам и улицам здесь стояло столько, что светло было как днем. В отличие от погруженных ночью в темноту городов Нового Рейха — разительный контраст, как отметил Никлас. Вскоре оказались в самом центре города, где и свернули к гостинице. Правда, со второго раза — пришлось разворачиваться потому что Горчаков поначалу просмотрел нужный поворот.
Выбравшись из машины и поняв, что на сегодня дорога закончилась, Никлас ощутил навалившуюся усталость. Встряхнуться даже не старался, наслаждался состоянием: осознанием того, что впереди удобная чистая постель, а все вопросы размещения возьмут на себя другие люди. Единственное, что требовалось себя заставить — это раздеться и принять душ, для чего Никлас и отправился практически на автопилоте в ванную комнату, когда ввалился в дверь своего номера.
В душе он оказался сильно удивлен отсутствию нормированных счетчиков воды. Поискал, и не нашел — это что, получается здесь расход не лимитированный? Не веря такому, Никлас принял душ очень быстро, как привык.
Когда вышел из ванной комнаты, взял курс на кровать и вдруг остановился как вкопанный. В кресле, закинув ногу на ногу и покачивая носком сапога, сидела Катрин. Комната тонула в полумраке — свет давали только отблески уличных фонарей сквозь окна, а также полоска из полуоткрытой двери ванной комнаты, так что силуэт девушки выглядел не совсем четко.
Все это очень неприятно напомнило Никласу картину, когда Катрин сидела в кресле кабинета Дитриха Брандербергера и точно так же покачивая ногой. Она что-то почувствовала в его взгляде, торопливо изменила вальяжную позу и села словно прилежная ученица, положив руки на колени.
— А ты… забыла что-то? — не сразу нашелся что сказать Никлас.
— Выспалась. Посижу книгу почитаю, — пожала плечами Катрин.
— Здесь? — развел руками Никлас.
— Да. Я не думаю, что культисты так просто отступятся. Мало ли, лучше поостеречься.
— То есть теперь постоянные ночные дежурства будем устраивать?
— Не знаю. Но сегодня я спать не хочу, так что почему бы и нет? Ты против?
— Да нет, конечно, — расслабившись, широко зевнул Никлас.
После того как зевнул из глаз брызнули слезы и он, не сдерживаясь, сладко зевнул еще раз. Кивнув Катрин, завалился на чистую кровать. Закрыв глаза, он отчетливо почувствовал, как проваливается в сладостную дрему.
— Ты спишь?
Несколько секунд Никлас не отвечал. Был соблазн промолчать и не возвращаться в реальность, но он с ним справился. Зевнул, проморгался от вновь брызнувших слез, посмотрел на Катрин.
— Нет, не сплю.
— Я не сказала тебе всей правды про информацию из твоего досье Брандербергера.
«Какого досье?»
Никлас не спросил, подавил импульс. Подумал и почти сразу вспомнил, о чем речь — та самая характеристика его отношения к девушкам, которой так сильно иногда была озабочена Катрин.
— И что ты мне еще не сказала?
— Кроме отметок в неприятии или сложности общения с противоположным полом в досье Брандербергера было указано, что ты крайне косноязычен. Либо же, опять же как вариант, что ты смущаешься перед аудиторией больше чем из нескольких незнакомых человек. Я пока не вижу ни единого подтверждения этой информации, в монастыре ты произнес такую речь, что…
— Если ты чего-то не видишь, это не значит, что этого не существует, — Никлас произнес это с заметным холодком в голосе. Тема была ему не очень приятна, поэтому он сейчас точь-в-точь повторил слова, которые Катрин как-то сказала Марше, причем говорил со схожей интонацией.
Катрин намек поняла, замолчала. Никлас действительно не хотел
