И если я был проклят – то лишь я один. Отец правильно поступил. Он надеялся, что проклятие, павшее на меня, не заденет всю семью. Уж они-то, они наверняка не были виновны! И если все-таки погибли – значит, старуха точно была ведьмой. Значит, я защитил Пэгги.
В тот раз – защитил.
Я много думал о наших беседах с отцом Стивеном. Я по-прежнему не верю в милосердие, но я верю в справедливость. Солгала мне Кристина или нет, виновен я сам или же невиновен, но уж дочь… моя дочь – точно невиновна.
Я защитил ее. Спас. У меня есть целая ночь, чтобы все сделать как нужно. Когда она вернется, я заберу ее, и мы отправимся через пролив на материк. Туда, где ни Принц, ни его свита не сыщут нас.
Отправимся втроем.
Да, я наконец-то женюсь. Лизбет заботилась о нас все эти годы, и я не хочу расставаться с ней. Дочка не любит ее, но я уверен, что, если мы женимся, все переменится. Уверен, со временем она привыкнет к Лизбет, а потом… как знать…
Я ведь, в конце концов, хочу лишь одного. Я хочу, чтобы она была счастлива – моя доченька, моя кровиночка, моя Белоснежка.
26.06.05 – 20.03.09
Даниэль Клугер
Поединок в Лорбрульгруде
(Из цикла «Дела капитана Гулливера»)
1
Мои читатели знают, что в Бробдингнеге я оказался по вине товарищей-моряков. Насмерть напуганные появлением местного жителя, они бросили меня на берегу. В оправдание можно сказать, что испытанный ими страх был вполне естественным. При виде великана без малого 70 футов ростом, способного небрежным движением руки опрокинуть фрегат или легким щелчком убить человека, любой забыл бы обо всем на свете, кроме собственного спасения.
Так или иначе, 17 июня 1703 года я оказался на южной оконечности большого острова или даже континента, населенного сплошь великанами, чей рост двенадцатикратно превышал средний рост обычного человека. Мало того – я оказался пленен местным фермером. Хозяин мой не нашел ничего лучшего, кроме как показывать меня как диковинку на ярмарках за плату. Обходился он со мною, по его меркам, неплохо. Впрочем, в другом месте я достаточно подробно написал о своем пребывании у фермера; здесь лишь замечу, что из его домашних ко мне более других привязалась Лорич, девятилетняя дочь фермера, которую я, достаточно освоив здешний язык, называл «Глюмдальклич», что значит «нянюшка». Она же дала мне имя «Грильдриг», человечек.
После множества приключений, мы с Глюмдальклич оказались при королевском дворе. Представление привело в восторг королеву, ее величество Кломинтелич, и она настояла на том, чтобы я и нянюшка поселились в королевском дворце. Особенно понравилось ее величеству то, что я свободно говорил на местном наречии – причем на самые разнообразные темы. Вообще, язык бробдингнежцев показался мне весьма простым и легким в изучении, хотя и не имеет сходства ни с одним из европейских языков.
Правда, легкость эта касалась устной речи. С письменностью дело обстояло куда сложнее. В отличие от Лилипутии, у бробдингнежцев нет единого алфавита для всей страны. Жители разных областей и даже достаточно крупных селений пользуются своими правилами. Одни пишут поперек листа, другие – вдоль, третьи – справа налево, четвертые – слева направо. Имеются провинции, в которых при этом буквы больше похожи на китайские или японские; в иных принят алфавит, напоминающий латинский, но буквы при этом перевернуты вверх ногами, а где-то еще – лежат на боку. При всем том количество знаков, то есть букв, в алфавите не меняется от провинции к провинции; их всегда ровно 22.
Итак, мы с моей нянюшкой прибыли в Лорбрульгруд 26 октября, через четыре месяца и десять дней после моего появления на берегу Бробдингнега. Самым величественным сооружением здесь был главный храм столицы. Рядом с ним располагались покои их величеств – огромный трехэтажный дом, празднично окрашенный во все цвета радуги. Далее следовало более скромное здание, в котором проживали фрейлины и в котором две комнаты были выделены нам с Глюмдальклич. Мне же, как читатель, очевидно, помнит, личный столяр королевы соорудил деревянную комнату в 16 футов длиной и шириной и двенадцать футов высотой, в которой были размещены сделанные по моим рисункам шкафы, кровати, кресла с подлокотниками и комод. Моя комната легко превращалась в дорожный ящик, который Глюмдальклич могла брать с собой на наши совместные прогулки с ее величеством и придворными дамами.
Самой дочери фермера королева назначила гувернантку – пожилую женщину, склонную к морализаторству, а кроме того, двух служанок. Гувернантка оказалась уроженкой той же провинции Снотиснути, что и Глюмдальклич, что способствовало быстрому установлению теплых отношений между ними.
Легко и непринужденно вошла Глюмдальклич и в небольшой кружок придворной молодежи; составляли его младшие фрейлины ее величества, к числу которых была причислена моя нянюшка, и несколько столь же юных пажей и гвардейцев. Среди этих последних обнаружился знакомый Глюмдальклич, земляк и родственник назначенной ей гувернантки. Его звали Бедари, он был дригмигом (кадетом) королевской гвардии. При первом его визите Глюмдальклич выказала столько смущенной радости, что мне стало понятно: юноша ей небезразличен. В самом деле, молодые люди, чьи семьи жили по соседству, с раннего детства испытывали друг к другу искреннюю привязанность и даже влюбленность.
2
Под благовидным предлогом посещения тетушки-гувернантки Бедари бывал у нас чаще других. Но не он один искал общества девушки из Снотиснути. Она же, хотя и отдавала предпочтение встречам с другом детства, держалась в рамках благовоспитанности. Несмотря на это и на отсутствие откровенного кокетства, Глюмдальклич успела стать причиной нескольких размолвок между Бедари и некоторыми его друзьями – например, пажом Даргири, дригмигом Тизартом, – а также охлаждения в отношениях с шестнадцатилетней красавицей-фрейлиной Мирлич. Последняя, будучи дамой сердца Даргири, была раздосадована тем вниманием, которое ее рыцарь начал оказывать Глюмдальклич. Усмотрев в Глюмдальклич соперницу, фрейлина частенько едко насмехалась над провинциальностью Глюмдальклич, высмеивая ее скромные наряды и выговор. Однажды ее насмешки услыхала королева. Сделав фрейлине строгое внушение, она заставила девушек примириться. Не знаю, искренним ли было примирение, но внешне все успокоилось – возможно, и по той причине, что Даргири явно не пользовался особым расположением Глюмдальклич.
Дригмиг же Тизарт, как мне кажется, и ранее пребывал не в лучших отношениях с Бедари, частенько полагая себя незаслуженно обойденным и виня в том своего более удачливого сослуживца. Теперь же, с появлением Глюмдальклич, их отношения едва не переросли в открытое столкновение. Во всяком случае, позже я узнал, что молодые люди собрались выяснять отношения с помощью шпаг. По счастью, об этом вовремя узнал их непосредственный командир Голдири, которому удалось помирить двух дригмигов.
Во вторник 20 апреля 1704 года, после ужина, мы находились в спальне Глюмдальклич. Дорожный ящик, служивший мне домом, стоял на прикроватном столике. Я сидел в кресле, которое поставил на столике рядом с ящиком, и записывал в свой журнал все, что успел узнать за сегодня, – а день выдался чрезвычайно утомительным, изобиловавшим разными приключениями.
Глюмдальклич сидела напротив столика, на котором разместился я, и читала катехизис для девочек – обычное занятие моей нянюшки перед сном.
И тут раздался стук в дверь. Я содрогнулся, ибо стук этот более напоминал звук выстрела из девятифунтовой пушки. Моя нянюшка направилась к двери. Я поднялся со стула, спинка и сиденье которого были сплетены из волос ее величества.
– Кто стучится в столь поздний час?
– Это я, – послышался взволнованный голос Бедари. – Лорич, умоляю, скорее откройте! Впустите меня!
Глюмдальклич спешно отодвинула засов. Молодой человек, вошедший – а вернее сказать, ворвавшийся – в комнату, выглядел чрезвычайно необычно. Его ярко-синий широкополый кафтан с множеством золотых пуговиц и галунов по обшлагам и вдоль бортов был распахнут; плетеный шнур дригмига болтался на плече на одном крючке. Форменный парчовый тюрбан Бедари где-то потерял, белые широкие манжеты были покрыты какими-то бурыми пятнами. Черные пряди растрепанных волос подчеркивали бледность лица.
– Умоляю… тише! – сказал он сдавленным голосом. – Иначе я погиб! Впрочем, что я говорю – я погиб в любом случае. – С этими словами юноша опустил голову.
Тут я понял, что бурые пятна на манжетах – засохшая кровь. Обратил я внимание и на пустые ножны, болтавшиеся на перекрученной перевязи. Правая ладонь Бедари тоже была окровавлена.
Глюмдальклич заметила это.
– Что случилось? – встревоженно спросила она. – Вы ранены?
Бедари посмотрел на собственную руку, словно только сейчас заметил кровь. Покачал головой.
