И еще одно личное впечатление. Я вспомнил об одном своем предварительном опасении. Меня беспокоила перспектива увидеть уже знакомые по книгам переписок (Илья Репин, Юлиан Оксман, Лидия Чуковская) и отдельным «двусторонним» публикациям письма Чуковского, последовательно разнесенные по канве его жизни. Мне чудилось, что потеряется какая-то важная драматургия и энергия отношений, что рассеянные по течению судьбы послания Репину, Брюсову или Горькому «ослабят напряжение». Нет, они его только усилили. Двусторонность отношений ушла в умелые комментарии, и на первый план вышел одинокий, измученный эпохой человек с (как это точно и просто сказано в предисловии) «судьбой литератора, который двигался во времени, не выпуская пера из рук».
Юрий Каряки н. Перемена убеждений (От ослепления к прозрению).
М., «Радуга», 2007, 416 стр.
Для того чтобы не растеряться в карякинской исповеди (а эти мемуарные записки, фрагменты из дневника и давних статей, соединенные в одно издание, — прежде всего исповедь), переполненной событиями, именами, оценками и десятками фотографий, надо знать, мне думается, три вещи. Юрий Федорович — невероятно целомудренный, скромный и мужественный человек. Я говорю об этом так же просто, как если бы говорил, что дождь идет сверху, а вулкан извергается из чрева земли.
Писатель-философ, политик (впрочем, это определение применимо к нему условно), гениальный читатель-совопросник, Юрий Карякин может говорить о себе, только говоря о других. О тех, живых и ушедших (и многих — задолго до его рождения, как Достоевский или Гойя), которые и помогли его главному прозрению, сняли с глаз пелену привязчивого мифа, сформированного многолетней, почти сказочной верой в очищенную от сталинизма идеологию придуманного (и им самим, вероятно, тоже) социализма «с человеческим лицом». Поэтому здесь так много голосов и биографий. Без них и его бы — такого, каким он стал, — не было бы. Эта книга очень похожа на его рабочую комнату, до потолка увешанную любимыми фотографиями, портретами, репродукциями. Они — всегда рядом, он должен смотреть на них, находя подтверждение своим мыслям, не прекращая с ними своего диалога.
Его отношения с искусством, с культурой никогда не теряют, при всех догадках и открытиях, чувства соотнесенности, понимания масштабов. Ему и в голову не пришло бы сказать о себе: я исследователь. В лучшем случае — внимательный читатель. Он не устает радоваться чужим удачам, может посреди ночи позвонить автору понравившейся статьи или тронувшего его стихотворения именно для того, чтобы поблагодарить, — вы меня расширили, обогатили, сказали мне правду.
Чтение этой насыщенной книги с ее бесконечными — на первый взгляд — прозрачно-ясными открытиями требует, представьте себе, абсолютного доверия к автору. Он работал над ней, не разрешая себе ни грамма фальши или самолюбования (а ведь сколько, вы увидите, выпало на одну эту судьбу громогласных событий и невероятных имен!). Так вот, если довериться, читателю откроется уникальный музыкальный строй карякинской души — целомудренный, доверчивый, в чем-то даже по-высокому детский. Это в его книге для меня самое главное.
Владимир Губайловски й. Судьба человека. М., «Центр современной литературы», 2008, 104 стр. (серия «Русский Гулливер»).
Не мною первым было замечено, что в каждом стихотворении Губайловского —будь то философский этюд, любовное или дружеское послание, почти «готическая» поэма, венок сонетов, баллада или ироническая стилизация — при всем богатстве жанров, размеров и тем везде слышится его и только его голос.
По-моему, это довольно редкое при подобном раскладе качество, обеспечиваемое — в моем понимании — талантом и совестью. Однако мы же говорим о поэте, так что их (таланта и совестливости) стихотворное выражение замешено, как всегда, на древнем лирическом веществе, столь же старинном, сколь и ценимый Владимиром Губайловским автор «Науки любви» и «Скорбных элегий». После того как благодаря поэтическим вечерам, представляющим эту книгу, я узнал о любимом поэте Губайловского, жившем на рубеже двух эр, — мне стал понятнее мемуарный фрагмент из дневников Чуковского, относящийся к его детству. «Я казенничал. То есть надевал ранец и, вместо того чтобы идти в гимназию, шел в Александровский парк. Помню один день — туман, должно быть октябрь. В парке была большая яма, на дне которой туман был гуще. Я сижу в этой яме и читаю Овидия, и ритм Овидия волнует меня до слез».
Вот я читаю себе вслух стихотворение Губайловского «Помоги мне смириться…», в одной из журнальных публикаций прямо названное как «Молитва», и ритм его, целиком совпадающий с ритмом моего внутреннего состояния, волнует меня до слез.
На таком языке, с такой открытостью со мною давно не говорили ни в каких стихах.
Я нарочно не затрагиваю тему мастерства , это дело литературоведческое и, кстати сказать, в случае с Владимиром Губайловским весьма благодарное. Потому что он, человек, пропитанный мировой поэзией, философией и филологией, шел к этой книге слишком долго, чтобы можно было говорить о какой-либо обязательности и даже иерархии текстов. Он отвечает здесь за каждую букву, за каждый музыкальный обертон, за все формальные и неформальные постройки. Он «выращивал» этот небольшой лирический сборник в прямом смысле слова своею судьбой человека , всеми своими «умениями», коих — от занятий высшей математикой до знания античности.
Не в отменном его мастерстве сейчас дело, хотя, опережая себя, замечу, что Губайловского-лирика вы без труда расслышите и в его литературных статьях (свежий пример — недавний отклик на стихотворный сборник Сергея Гандлевского). Действительно, кто сейчас решится внутри рецензионных впечатлений вдруг круто остановиться и признаться в своем оцепенении, рождаемом горячей читательской благодарностью?
…Дело в беспощадности к себе и в договаривании почти всего до конца. Местами ты словно бы заглядываешь в личный, не предназначенный для чужих глаз дневник, записанный так, что не соответствовать ему — невозможно. Многие стихи Губайловского — это невольное испытание читателя ответной честностью.
И тогда захватившее, очаровавшее тебя трагическое стихотворение ты переживешь как собственный опыт. Здесь по большей части все очень грустно и открыто, как ножевая рана. Это совсем не лирика «прямого высказывания», но — прямого действия, равного усилию самооценки. И пусть на одной из презентаций я, наверное, излишне «красиво» назвал героя многих этих стихов сегодняшним «русским Гамлетом», отважно проживающим бесконечный пир во время чумы (и чуму во время пира), — останусь, пожалуй, при вырвавшемся сравнении, что-то в нем есть.
А еще найдите и прочитайте стихотворение «Подробный анализ мыслей и поступков героя…»:
Нет выше таланта таланта труда.
Душа твоя, словно долбленая чаша,
наполнится влагой, быть может, горчайшей.
Пока еще можно вернуться туда
путем не прямым, но, возможно, кратчайшим
туда, где поселок прибило дождем,
спасибо на том.
Мата Хар и. Пудинг из промокашки. Хиппи как они есть. М., «Форум», 2008, 192 стр.
Я знаю, кто написал эту книгу с празднично оформленной обложкой — под настоящие хипповские джины (джинсы). Ее зовут совсем не «Мата Хари», однако на этих страницах могут звать только так, а не иначе. «Автор книги — не сторонний исследователь с микроскопом в руках, но сам представитель Цветочного племени. Эта книга — подробный отчет о многолетнем полевом эксперименте, смело поставленном на самом себе». Убежден, это ее собственная рукотворная аннотация.
Более заботливого отношения к читателю и представить нельзя. Мата Хари не поленилась на нехилые экскурсы в историю, культурологию и современную музыку. Она подключила и подробный лексический словарик. Не позабыла и о самых обыденных определениях-состояниях, вроде «отходняка» и «выфакиваться». Но опять же не в этом дело.
Читая по второму кругу, я постарался всей этой заботливой аранжировки не замечать и погрузился в роман-признание. Речь о памятливой признательности своему прошлому, о трагической и счастливой любви, которая не прекратилась и не может никогда прекратиться, потому что она — в судьбе.
А вообще — это лучшая (а для меня — и единственная) настоящая книга об отечественных хипах. Имейте в виду, они еще собираются в день защиты детей.
В том числе те, кто выжил, как и сама Хари.
+ 1
Владимир Николае в. Русский дьявол. Водка в судьбе России.
М., Издательство НЦ ЭНАС, 2008, 304 стр. («Зеркало истории»).
