Декоммунизации в России вовсе не проводилось, статуи наших гитлеров и геббельсов — лениных, кировых, дзержинских — до сих пор на площадях российских городов, и потому мы через полтора десятилетия после краха коммунистического государства еще составляем послесоветское, а не российское общество. Оттого Россия и отторгает права человека, демократию, западный «либеральный» мир, Европейский союз, НАТО. Все это чуждо ее советскому естеству. А воспроизводит она все ту же властную вертикаль, насилие над личностью, гражданскую безответственность, продажность коррупционеров, бесконечное своекорыстие власти и неисправимую тягу к режимам, по духу подобным советскому, — к континентальному Китаю, Северной Корее, Ирану, Венесуэле Чавеса, да к среднеазиатским послесоветским автократиям.
Рената Гальцева скорбит о том, что почти никто не поднимает в России вопроса о расторжении связи с СССР и восстановлении преемства с докоммунистической Россией. Да, это второе лекарство, уже из области политической практики, остается невостребованным. И не востребовано оно потому, что нынешние правители России и подвластный им народ органически выросли из советского, которое ценой страшного насилия и кровопролития разорвало всякую связь наших людей с досоветским, русским обществом. Восстановление этой связи — утверждение преемства с докоммунистической Россией и расторжение пагубной самотождественности с советским строем жизни — главная задача России нынешней. В этом Рената Гальцева совершенно уверена, и в этом я полностью согласен с ней. В области мысли, в сфере духа Рената Александровна совершила сама этот разрыв с советским еще в советское время и в советское же время воссоединила себя с духом России несоветской — дореволюционной и эмигрантской, России христианской, честной, умной и ответственной.
Переход из сферы духа в область политической практики — уже не дело философа. Но философы открывают пути в грядущее. Избирать же, присматриваясь к «знакам эпохи», открытые мыслителями стези — дело всех нас.
Андрей ЗУБОВ
КНИЖНАЯ ПОЛКА ПАВЛА КРЮЧКОВА
+ 8
Священник Анатолий Жураковски й. «Мы должны вс ё претерпеть ради Христа…» Проповеди, богословские эссе, письмо из ссылки к своей пастве. Составление, биографический очерк и комментарии П. Г. Проценко. М., «Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет», 2008, 348 стр. («Слово исповедников XX века»).
Вглядываясь в судьбу молодого человека (а герою этой книги было отпущено всего только 39 лет), в жизнь, окончившуюся насильственной гибелью, невозможно не думать о том, в чем содержался высший смысл этой судьбы.
Ради чего человек пошел на смерть, сразившую его не в бою, не в спасении, казалось бы, ближнего, — а упал с чекистской пулей в голове на превращенную в советский концлагерь монастырскую землю, и следа не осталось? Однако же — нет, и след остался, и тайна этого ответа жива. Он умер — поверим прочитанному и узнанному — за-ради христианской веры и Того, Кто ее непрерывно освещает. И мы — те, кто этого захочет, — можем вглядеться в его земное наследие, пропитанное этой верою, возможно, что-то осознается и станет помощью в нашем повседневном.
…Странно, я часто думаю о том, что именно в сегодняшнее, невыносимо фальшивое время, так живо отдающее распадом всего и вся, подобные книги как-то особенно поднимают и раздражают. Поднимают, потому что независимо от того, как ты сам веруешь, нужда в чужом, укрепляющем тебя духовном опыте только возрастает.
И — «раздражают», потому что вольно или невольно ставят тебя рядом с подобной судьбой. Поразмыслив, видишь: я бы не смог, не решился, пал бы духом, а вот они — святые мученики, на которых почила Благодать, — они другое дело. Но в лучшие свои минуты думаешь: а разве не было моления о чаше, разве не трижды отрекся от Учителя Петр, разве не было предсказано об Иуде и разве не простонал Распятый об оставленности, перед тем как воскреснуть и вознестись к Отцу?
Свет снова вспыхивает, и душа понемногу крепнет.
Земной путь киевлянина Анатолия Евгеньевича Жураковского (1898 — 1937, Соловки) был удивителен: очень раннее озарение религиозностью в обычной интеллигентной семье (просвещенные родители даже водили его к психиатру). Ранняя сила воли и активное отношение к жизни. Блестящая учеба в университете (под руководством богослова и философа Зеньковского написал работу «Жозеф де Местр и Константин Леонтьев» и получил золотую медаль). Мужание на мировой войне, «собирание себя» в свете Евангелия, благочестивое и неуспокоенное стихотворчество, испытание отчаянием и депрессиями от грубой «непоэтичности» окружающего мира…
И вот, подкрепившись счастливыми встречами с «людьми действия» (первым и главным тут следует назвать архимандрита о. Спиридона Кислякова), осознав свою веру как движение к человеку, он начинает свой жертвенный миссионерский труд внутри общества, охваченного тотальной дехристианизацией, служит укреплению связи прихожан с Церковью, оздоровлению приходской жизни.
Анатолий Жураковский и священником-то стал, казалось бы, случайно: заболевшего туберкулезом, еще недоучившегося студента отец Спиридон передал крестьянам одной из деревень, которую он окормлял («помогите выходить его, и среди вас будет присутствовать Христос»). Анатолий поправился, его полюбили и упросили остаться священником. Перед рукоположением он окончил университет и, будучи уже батюшкой, встретился как-то в городе с бывшими сокурсниками. Тут и начался разговор, который длился, можно сказать, до самой гибели отца Анатолия. В двадцатые годы каждый его приезд в Киев сопровождался афишами о визите выдающегося молодого проповедника, несущего свет Истины.
Он неутомимо создавал христианские сообщества, общины и братства и писал, впервые арестованный, в 1923 году своей пастве: «До тех пор я не успокоюсь, до тех пор не скажу своего „Ныне отпущаеши”, пока не почувствую, что в сердце каждого из вас рухнули до конца перегородки, отделяющие Церковь и Ее мир от жизни и праздники от будней, служение Богу от обычного делания. Община наша должна стать особым мирком, который обнимает, собирает под одним куполом жизнь каждого из нас во всей полноте ее проявлений… И детская улыбка, и обыденный труд, и светлая юность, и насыщенная жизнью старость, и все должно освятиться и просветлеть от Церкви и Церковью. Жизнь в Церкви и Церковь в жизни всех — это должно стать нашей задачей. И на пути к решению этой главной задачи, задачи нашей работы и нашей жизни, мы обретем потерянную тайну любви и единения друг с другом».
Обретению этой потерянной тайны и посвящено его свидетельское слово о Христе.
В книге два больших текста: почти художественные, богословские эссе «Иуда» и «Илья Фесвитянин», а также — несколько проповедей.
Обе большие вещи, коротко говоря — о малом.
Признающий и любящий Спасителя Иуда не может по Его слову «оставить все» и просто следовать за Учителем. Он печется о своей личной свободе, пусть малой, крохотной, но отдельной от Бога, желающего, как он думает, пленить Собою мир. Через это малое и свершается неотвратимое. Мысленные предгибельные монологи Иуды, воображенные 25-летним священником, поразительны: «И от безумия этого чуда обезумеет мир, изнеможет, как и он, Иуда, в неравной борьбе. Одни отдадут Ему всю полноту своего сердца. Это те, кто пойдет за Ним всюду, куда бы Он ни пошел. Блаженны они, потому что в Его крови они убелят свои одежды. Но это будут только избранники. А другие? Бесчисленные множества, легионы маленьких иуд, отравленные не до конца, не умеющие жить и боящиеся умереть? Как и он, будут биться они в невыразимой муке, верить и сомневаться, восходить и падать, благословлять и проклинать, любить и ненавидеть, преклоняться и, отрекаясь, предавать. Но горе предающему Сына Человеческого…»
Важнейшая для меня мысль второго рассказа — та, что за «маленькими», казалось бы, «трагедиями» полно и выпукло отражается весь этот Божий мир, как солнце в капле росы. И оба эссе — о безмерности свободы.
Наконец, напомню себе, что далеко не в первый раз писатель и ученый Павел Проценко служит своими трудами прославлению продолжающих идти за Христом подвижников. Спасибо ему.
Елена Макаров а, Сергей Макаров. Крепость над бездной. Искусство, музыка и театр в Терезине, 1941—1945. М., Gesharim / «Мосты культуры», 2007, 496 стр.
Передо мной четвертая, заключительная книга «терезинской эпопеи» супругов Макаровых, впечатления о трех предыдущих отразились в прежних «Книжных полках» [21] . Терезин — это созданный нацистами на чешской земле город-лагерь, «образцовое еврейское гетто» со своими законами самоуправления, со своим — в основном — подпольным искусством и своим ежедневным запахом смерти. Все без исключения жители этого города отлично знали: в любой день их могут отправить «на транспорт» — то есть в газовые камеры одного из освенцимов.
