оказались под утро, и Волк пропустил поезд на Москву, послав к чёрту поднявшего тревогу Жеку. Коллектив и директор уехали в столицу без него, а Леонид Витальевич остался в городе на Неве со своим внезапно свалившимся счастьем.
Он уже тогда понял, что встретил особенную женщину. Она не была похожа ни на одну его пассию. Начать хотя бы с того, что через два дня их петербургской сказки, ночных прогулок по мокрому от постоянных дождей городу и дневных забав за тщательно запертыми дверями гостиничного номера, на третье утро Настасья вдруг заявила:
— Тебе пора домой.
Будничным таким тоном, помешивая ложечкой сахар в чашке кофе, который он ей принёс в постель. Что тоже было крайне необычно для Волка, он привык, что кофе в постель подают ему, а тут вдруг самому захотелось услужить, проявить заботу.
Леонид Витальевич прекрасно помнил, что в Москве осталась жена, которой не мешало бы позвонить, и что послезавтра его ждут в Пензе. Планировал поменять билеты и отправиться в Пензу прямо из Петербурга, и уже прикидывал, сможет ли потом вернуться к Насте, или всё-таки надо поиметь совесть и показаться в Москве. Но обо всём этом он думал молча, не посвящая Настасью в свои планы. И никак не ожидал такого заявления.
— Домой? — переспросил он.
— Ну да. — Настя пожала плечами и закурила, и, что странно, впервые сигарета в женской руке вызывала у него не отвращение, а вожделение. — К жене.
У Леонида Витальевича было правило — не обсуждать Натали с любовницами. Никогда, ни в каком контексте. И он открыл уже рот, чтобы озвучить свою позицию, но Настасья вдруг продолжила:
— Она наверняка переживает. И, признаться, ты мне наскучил. Кстати, ты варишь отвратительный кофе.
Леонид Витальевич дар речи потерял. Кофе он отвратительный варит! Да он вообще первый раз в жизни его варил! Они здесь что, ради кофе встретились? Он два дня демонстрировал всё, чему научился за годы богемной жизни, и те звуки, которые слышал от Насти, можно было смело считать овациями. И даже вызовы на бис были. А во время ночных прогулок он рассказывал ей актёрские байки, в которых упоминались самые известные имена эпохи. Настя, правда, слушала без особого интереса, переводя разговор то на петербургскую архитектуру, то на поэтов серебряного века, то на Блаватскую, книгу которой он всё-таки купил и вручил высокопоставленному приятелю, и у того глаза на лоб полезли — вероятно, тому имя автора о чём-то говорило. И вот теперь «наскучил»?
Волк привык, что женщины сами за него цепляются, звонят, хотя он всегда запрещал это делать, спрашивают о новых встречах и он снисходит до них, выбирая удобное время в гастрольном графике. А тут его фактически выставляли за дверь. Его же собственного номера.
Он сделал вид, что обиделся. Сухо спросил, куда её отвезти. Настасья отмахнулась: «Ты, главное, сам не заблудись. Петербург ты совсем не знаешь». Допила кофе и ушла, поцеловав его на прощание. В щёку.
Волк был возмущён до глубины души. Хотелось напиться, подцепить какую-нибудь смазливую девчонку и самоутвердиться, подлечить задетое самолюбие. Первым же рейсом он улетел в Москву, намереваясь там и осуществить задуманное, но вместо этого приехал домой, заперся в кабинете и написал новую песню «Придуманная любовь», которая потом стала настоящим шлягером и даже дала название целому альбому.
Он бесился недели две: срывался на музыкантах и директоре, организаторах гастролей и даже жене. Всё ему было не так, всё раздражало и выводило из себя: барабанщик играл слишком громко, бэк-вокал, наоборот, пел слишком тихо, зрители хлопали вяло, а вода, которую подносила ему к кулисам Ленуся, была слишком горячей. Как раз Ленуся первой и догадалась, что происходит. И когда перед очередным выступлением он сидел перед ней на стуле в концертной рубашке, но еще без пиджака и ждал, пока его загримируют, Ленуся, укладывая волосок к волоску его уже изрядно посеребрённую шевелюру, тихо сказала:
— Позвони ей. Сам позвони, первый. Ты же мужик.
Из всего окружения Волка такое могла себе позволить только она. Ну и Борька, но его Леонид Витальевич пока в курс дела не ввёл.
— Кому — ей? — Леонид Витальевич пристально посмотрел на костюмершу.
— Ну которая тебе всю спину расцарапала, той и позвони, — усмехнулась Ленуся. — И хватит уже народ терроризировать, разбегутся, где будем новых музыкантов искать?
— Да лабухов нанять как раз не проблема, — проворчал Волк. — А вот такое сокровище, как ты, существует только в единственном экземпляре.
И он действительно позвонил первым, но не из Череповца, где происходил их с Ленусей разговор, а из Петербурга. Прилетел в Северную столицу, снял номер в той же гостинице и позвонил. Она ответила через три гудка — он считал. Спокойным своим невозмутимым голосом произнесла: «Здравствуй», как будто они были знакомы сто лет и ничего необычного не произошло. И он сразу забыл, что собирался сказать, и ляпнул первое, что пришло в голову:
— Я прилетел!
Она тихо засмеялась.
— Рада за тебя. Петербург — красивый город, в нём стоит бывать чаще.
— Настя, прекрати! Я хочу тебя увидеть!
— Только увидеть?
Волк едва не шваркнул телефон об пол. Но Настасья продолжила:
— Я сегодня немного занята, ты мог бы предупредить, что прилетаешь. Вечером, в семь, на Марсовом. Тебя устроит?
— К чёрту Марсово! — рявкнул Леонид Витальевич. — Нашла место для встреч! На улице холод собачий! Скажи, куда за тобой приехать?
Он только сейчас осознал, что ничего, в сущности, о ней не знает. Ни где она живёт, ни чем занимается. У неё ведь могла быть работа, а может, и семья. Он же не задал ни одного вопроса о её жизни, старый эгоист! Но Настя снова рассмеялась в трубке.
— Вечером, в семь, на Марсовом.
И он как дурак мёрз на Марсовом, размышляя, что более странное место для свиданий трудно найти. Даже если бы он был лет на тридцать моложе и без денег, всё равно выбрал бы местечко поромантичнее и потеплее. Она появилась в половине восьмого, в длинном развевающемся плаще и высоких сапогах-ботфортах. Было в её облике что-то демоническое, хотя, казалось бы, он уже привык к театральным эффектам и необычным нарядам. Она приблизилась к нему, вся такая воинственно-недоступная, и вдруг совершенно по-детски прижалась к его груди и сказала:
— Сегодня такой жуткий ветер. Я совсем продрогла.
И Волку тут же захотелось спрятать её от всех напастей недружелюбного мира, согревать, ласкать и защищать, как и положено мужчине.
Как начался их роман, странно, неправильно, так он и развивался дальше. Леонид Витальевич
