— Видишь бутылочку? Это ингалятор. Чтобы снимать приступы астмы, понимаешь? Что-то вроде нитроглицерина для людей с больным сердцем. Энн все время забывает его, и мне приходится носить его с собой. Он нужен ей сейчас, понимаешь? Она пользуется им, когда начинает задыхаться.
Она сняла с шеи висевший на шнурке баллончик и осторожно сделала шаг вперед.
— Не двигаться! — рявкнул Нельсон. — Стой на месте!
Не обращая на него внимания, Кэролин медленно двинулась по проходу, держа перед собой баллончик, точно крест, которой поможет ей усмирить вампира — Тома Кросса.
— Я сказал — стой на месте! — повторил Нельсон.
— Не мешайте ей, — сказал отец Коллинз. — Может быть, она сумеет уладить дело мирно.
— Спасибо, — сказала Кэролин. — Ей не обойтись без ингалятора.
— Нет, — прохрипела Энн, — Кэролин…
— У меня твой ингалятор.
— Нет, не подходи.
— Не бойся. Всё нормально.
— Нет, — выдохнула Энн. — Прошу тебя.
Рядом с алтарной балюстрадой Кэролин остановилась и посмотрела вверх, на распятое тело Христа над дарохранительницей. Она ощутила странный всплеск ликования, недоброе торжество победы. Беспомощному Иисусу, распятому на кресте, было далеко до Кэролин, которая вот-вот произведет фурор.
— Вот и я, — сказала она.
Она посмотрела на Тома Кросса. На глазах у него были слезы. Кэролин не ожидала, что он так раскиснет. «Тоже мне, мачо, — подумала она. — Похоже, бедняга не устоял перед чарами Энн». Кэролин взглянула на маленькую ладошку Энн, лежащую поверх его больших, грязных пальцев. Изящная рука Энн дрожала от возбуждения. «Вот и еще один попался, — подумала Кэролин. — Очередная жертва гипноза».
— Энн, — сказала она, — я принесла твой ингалятор.
— Нет, — сказала Энн, — не приближайся, отойди.
— Что с тобой?
— Я вижу твою ауру.
— Возьми свой ингалятор.
— Теперь я понимаю, кто ты.
— Я иду к тебе, — сказала Кэролин.
Она подвинулась чуть ближе, готовясь отважно нанести решающий удар. Перед ее внутренним взором пронеслись предстоящий завтрак в Бэндоне, морское побережье Калифорнии с ее живописными закатами, мойка машин в Лос-Анджелесе, дорога на Сан-Диего и наконец Мексика с бесконечным кайфом от марихуаны. Кэролин опустила указательный палец на головку баллончика, проверив, куда направлено сопло.
— Ингалятор от астмы, — провозгласила она. — Смотри в оба, Энн.
— Славься, Царица… — начала Энн.
— Славься, Царица, — повторил Том.
Кэролин отвернулась и зажмурила глаза.
С клокочущим рычанием, которое непроизвольно вырвалось у нее из горла, она брызнула в лицо Тому перцовым аэрозолем, щедро оросив его нос, глаза и рот. В ту же секунду он отпустил плечо духовидицы и, закрыв лицо руками, упал на пол, скорчившись, словно чудовищный эмбрион.
— Томми, Томми, — повторял он, хрипя и кашляя. — Томми…
— Ну что, получил? — мстительно сказала Кэролин. — Со мной лучше не связываться, мерзавец.
— Томми… — послышалось в ответ.
Ни разу в жизни он не чувствовал себя таким беспомощным. Никогда его не подвергали подобному унижению. Непонятная, обжигающая боль с новой силой пронзала его при каждом вдохе. Воздух превратился в орудие пытки, несущее смерть. Боль не ослабевала и не уходила. Том погрузился в мерцающую тьму. Он шарил руками в поисках духовидицы, но казалось, окружающий мир попросту исчез. Куда все подевались? Почему он один? За что ему такие страдания? Внезапно его зажмуренные глаза увидели свет, такой же ослепительный, как и тьма. «Матерь Божия! — взмолился он про себя. — Прошу тебя, не оставь меня!»
Позади него на спине лежала духовидица. Точно во сне, она посмотрела наверх, где, как птица, парил Иисус. Она увидела его загадочное, искаженное страданием лицо, худые руки, распростертые подобно крыльям, грудь, живот, его раны, его белоснежную кожу и тихо сказала:
— Приди ко мне, Иисус, и очисти меня от всех грехов. Прости мне все дурные поступки. Спаси меня от преисподней. — И ей показалось, что еще чуть-чуть — и он спустится и подхватит ее на руки.
«Меня так и не окрестили, — при этой мысли она похолодела. — Я не попаду на небо».
Она почувствовала, как сочится ее горячая менструальная кровь, и в висках у нее застучало. Энн хотела еще раз попросить Господа сжалиться над ней, но в эту минуту она увидела перед собой лицо отца Коллинза — он опустился рядом с ней на колени и заслонил от нее Сына Божьего.
— Энн, — сказал он, — Энн, очнись.
Она почувствовала его ладони на своем лице. Осторожное прикосновение его пальцев. «Она вся синяя, — услышала она его голос. — По-моему, она не дышит. А лицо горит огнем. У нее жар. Она не дышит». «Так не бывает», — сказал другой голос. «Ее мышцы напряжены, — откликнулся священник, — точно тело свело судорогой. — Он положил два пальца ей на шею. — Пульс очень частый, — сказал он. — Вызовите врача». Священник приложил ухо к ее губам: «И все-таки она не дышит».
— Прости меня, — сказал он. — Прошу тебя, Энн, прости меня.
— Матерь Божия, — выдохнула Энн, — Матерь Божия, помилуй нас.
VI
Матерь Божия Лесная
12 ноября 2000 года
В новой ризнице были прекрасные чистые и просторные шкафы, благоухающие свежим деревом. Отец Коллинз, облаченный в подризник и епитрахиль, уже готов был взять с плечиков ризу, но помедлил, снял очки и наклонился, чтобы взглянуть повнимательнее на содержимое реликвария: два молочных зуба, прядь волос, лоскут выцветшей трикотажной ткани от спортивной куртки, осколок кости и крохотное пластмассовое распятие, из тех, что продаются в дешевых лавках. «Лживые и прекрасные, — подумал он. — Лживые и могущественные тотемы». Все эти предметы он нашел у себя на столе вместе с анонимным письмом, где подробно рассказывалось об их происхождении: осколок кости был обнаружен в кремационной урне Энн из Орегона, когда ее мать развеяла ее пепел неподалеку от Токети-Фоллз, по дороге в Кратер-Лэйк; распятие и лоскут ткани были приобретены у «заслуживающего всяческого доверия, но пожелавшего остаться неизвестным лица, которое проникло в офис окружного коронера»; молочные зубы и прядь волос уступил за 3500 долларов дед Энн, водитель-дальнобойщик. Пожелтевшие от времени зубы были размером с кукурузные зерна, а прядь волос, перехваченная круглой резинкой, имела весьма подозрительный цвет и структуру.
Отец Коллинз бережно положил на ладонь кость и потрогал ее пальцем. Разумеется, можно было в любой момент обратиться к судебно-медицинскому эксперту и определить подлинность останков, но что даст подобная проверка? Священник полагал, что кусочек кости вполне пригоден для поклонения, пусть это даже всего лишь обломок подвздошной кости чернохвостого оленя. Впрочем, здесь его мнение расходилось с точкой зрения Церкви.
Он бережно положил кость обратно в реликварий и тут услышал негромкий стук в дверь. В ризницу гуськом вошли взволнованные участники хора — им было пора одеваться. Отец Коллинз сердечно поприветствовал их и с улыбкой пропел несколько тактов «Глории». Сам он тоже ощущал легкое волнение. Сегодня ему предстояло участвовать в освящении храма — церкви Матери Божией Лесной. Он всей душой желал выполнить свои обязанности без сучка без задоринки. До недавнего времени отец Коллинз был несведущ в ритуальных тонкостях освящения храма, но за последний месяц он добросовестно проштудировал римский миссал и требник. Кроме того, он выучил наизусть правила торжественного богослужения и написал подробный сценарий церемонии. Несмотря на все эти приготовления, он был близок к нервному срыву, а в подобном состоянии его всегда мучила изжога. Отцу Коллинзу очень хотелось, чтобы на церемонии присутствовал епископ, но он понимал, что у того есть веские основания отказаться. «В сложившихся обстоятельствах, — сказал ему епископ, — мое личное участие исключается. Хотя вы можете передать от моего имени всем, что мне отрадно видеть возрождение интереса к вере и Церкви». Епископ благословил его, заметив: «Полагаю, принимая во внимание случившееся, вы поймете, почему я так поступаю». Недолго думая, он поручил провести церемонию генеральному викарию епархии, отцу Батлеру, как достойному и уважаемому духовному лицу. «Какая ирония судьбы, — заметил отец Батлер по прибытии в Норт-Форк. — Впрочем, Господь не зря посылает нам подобные испытания. А значит, мы должны исполнять свой долг с открытым сердцем». С этими словами он доверил большую часть подготовительной работы отцу Коллинзу.
Отец Коллинз еще раз повторил с хором этапы предстоящей церемонии. Он не преминул заметить, что в новых одеждах участники хора выглядят чрезвычайно нарядно и празднично. Двенадцать женщин и четверо мужчин под руководством Констанции Педерсен. Ее проникновенное меццо-сопрано волновало священника до глубины души. Архитектор Ларри Гарбер тоже пел в хоре, и его мягкое контральто было на удивление трогательным. Однако сегодня Гарберу отводилась иная роль: как архитектору проекта ему была поручена презентация здания, которая следовала за приветственной речью отца Батлера и предшествовала окроплению святой водой.
