Так возникло решение формировать под командой Федора Коляды отряд, а затем полк «Красных орлов». Данилов вместе с Трунтовым сами подбирали не только командиров батальонов и рот, но и личный состав подразделений. А когда речь зашла о комиссаре полка, Данилов с сожалением сказал:
— Эх, были бы у меня ноги здоровые, с удовольствием бы стал комиссаром в этом полку!
Трунтов улыбнулся.
— На войне приходится забывать об удовольствиях. — И добавил: — А этот полк мы и так закрепим за тобой — ты его породил, ты его и воспитывай. А комиссаром пошлем туда Тищенко Ивана. Как ты смотришь?
— Самая подходящая кандидатура…
В первые же дни, как только началось формирование отряда, Данилов поставил жесткие условия — никакой пьянки. И стал строго следить. Он не упускал даже мелочи — во все вникал. Однажды ночью велел Коляде по тревоге поднять отряд и выстроить на площади в полной боевой готовности. Не таилось двадцать человек. Разыскали пятнадцать — пьяные были до бесчувствия. Пять оказались в отлучке. При свете факела выступил Данилов. Таким сердитым его еще не видели партизаны. Он произнес всего несколько слов. Спросил:
— А если бы сейчас противник напал? Что бы мы стали делать? Двадцати человек нет. Третья часть отряда — пьяные стоят.
А потом приказал:
— Не явившихся по тревоге отдать под суд! Впредь за пьянку будем расстреливать!
И все.
Так было сделано начало. Данилов знал, что ослаблять внимание нельзя. Будут еще вывихи, тем более, что и командир полка не изжил еще в самом себе кое- какие замашки полуанархической партизанщины. Поэтому Данилов с неослабевающей напряженностью следил за жизнью полка.
После гилевского боя Данилов угадывал в письмах Ивана Тищенко какую-то скрытую тревогу. Особенно насторожило его последнее письмо. За скупыми корявыми фразами друга Аркадий Николаевич разглядел, что в отношениях комиссара и командира полка что-то назревает. И он в тот же день выехал в полк.
— Что у вас здесь случилось? — вместо приветствия спросил он Тищенко.
— А ты уж учуял? Ну и нюх у тебя!
Сидевший тут же помощник комиссара Субачев захохотал:
— Обжегшись на Милославском, теперь дуешь и на Федора?
Данилов, опираясь на палку, прошел к столу.
— Рассказывайте, — приказал он.
— Да нечего, Аркадий Николаевич, и рассказывать- то. Просто мы с Субачевым начали наступление на остатки партизанщины.
Тищенко неторопливо, с присущей ему невозмутимостью поведал о том, как за последнюю неделю в полку появились случаи мародерства, невыполнения приказов, случаи отдельных пьянок. Рассказал о своем первом серьезном столкновении с командиром.
Данилов пробыл в полку двое суток. Потом, минуя Куликово, проехал в Облаком к Голикову. О чем они говорили, никто не знал. Через три дня Данилов вызвал весь руководящий командный состав полка к себе на заседание военно-революционного штаба…
До начала заседания Коляда сидел в центре своих командиров. На нем была новая поскрипывающая кожанка, через плечо перекинута широкая шелковая красная лента — новый знак отличия командира полка, введенный недавно Облакомом. Он был бодр, подшучивал над Кузьмой Линником, своим комбатом, который во вчерашнем бою насмерть загнал лошадь, но так и не смог догнать уланского офицера.
— Ты, Кузьма, дюже богато сала ишь, — басил Федор, — пото и тяжелый: у коня силов не хватае таскать тебя. А их благородие кофием питаются, вот вин такий и легкий — его кобыла не чула, чи вин е, чи его вже нэма… Надоть и тебя на кофий перевесть легче будешь…
Командиры похохатывали, улыбался и сам Линник. Но вот вошел Данилов — он еще заметно припадал на раненую ногу. Смешки сразу прекратились. Командиры задвигались, рассаживаясь, сгоняли с лиц благодушные улыбки — побаивались они начальника районного штаба.
Данилов сел за стол. Обвел своими карими внимательными глазами собравшихся, открыл заседание.
— На повестке сегодня один вопрос, — сказал он тоном, не предвещающим ничего хорошего, — вопрос грубого нарушения революционной дисциплины и законности в седьмом полку.
Кое-кто удивленно переглянулся.
— Дело в том, — продолжал Данилов, — что за последнее время в нашем полку появились случаи мародерства, офицерских зуботычин и попоек.
— Шо-то мы таких страстей нэ бачилы, — заявил Коляда.
— Вот об этом мы сегодня и будем говорить: о том, что вы бачили и чего не бачили. — Данилов поднялся за столом. Строго спросил: — Товарищ Коляда! Почему ты самовольно забрал фураж у крестьян села Гонохово?
— Не у крестьян, а у богатеев…
— Я спрашиваю, почему взял самовольно? — сделал ударение на последнем слове Данилов.
— Потому шо мэни воювати надо.
В глазах у Данилова сверкнули недобрые искорки.
— Почему — самовольно?!
Коляда пожал плечами.
— Конфисковывать может только сельский комиссар по решению Совета. Тебе это известно?
— Его, комиссара-то, с тремя собаками не сыщешь, — возразил не очень твердо Федор.
Данилов смотрел на Коляду, как учитель на нашкодившего школьника. И так же, как учитель, был строг к нему.
— Дальше, — с нарастающей жесткостью в голосе продолжал Данилов. — Мне известны факты избиения плетью ротных и эскадронных командиров и даже батальонного командира. Кто дал право рукоприкладствовать?
Коляда сделал последнюю слабую попытку оправдаться:
— Ни за што ни про што бить не стал бы.
— А кто тебе дал право вообще бить?! — Данилов сделал паузу, посмотрел на членов штаба и скороговоркой закончил, усаживаясь: — Вот пусть товарищ Коляда здесь объяснит свою точку зрения не только на это, но и на случаи пьянки в полку. — Он протянул руку к Коляде, приглашая того высказаться.
Федор секунду-две медлил, потом решительно встал, расправил ремень на кожанке, откашлялся.
— Ось товарищ Данилов кажеть, шо я мародерствую и плетюганами бьюсь. Могет быть. Ему с каланчи виднее, як це дило назвать — чи мародеры мы, чи ни. Мы в политике не дюже разбираемось. А як мы бьемось, це товарищ Данилов не кажеть. Люди жизни кладуть за народну власть, а коняку погодувать нема чем. Ось нехай товарищ Данилов позаботится об этом. А шо касаемо плетюганив, так я ж ими, ежели когда и бью, то тилько командиров. А рядовых — боже избавь, за рядового сам морду набью. Ну, а пьянка — так я ж не свекровка, за каждым не услежу. Вот усе.
— Все? — прищурил глаза Данилов.
— Усе, — кивнул Коляда. Потом оглянулся на свой стул и, усаживаясь, как бы между прочим добавил: — Из-за двух пудовок овса шуму, як будто я пивгуберни ограбил…
— Значит, так ты ничего и не понял?
Коляда опять пожал плечами:
— Я ж кажу, шо неграмотный и в политике не дюже разбираюсь.
И тут Данилов впервые не сдержался, ударил ладонью об стол.
— Врешь! — Он побледнел, зрачки колючими иголками впились в Коляду. — Милославщину разводить не позволю. Ты самовольно приказал взять пудовку овса, а пятно мародерства ложится на всю Красную Армию. Ты ударил плетью партизана, а наши враги на этом строят пропаганду: большевики, мол, избивают своих подчиненных и насильно заставляют их идти воевать против правительственных войск…
Коляда удивленно захлопал глазами.
— Да ты шо, Аркадий Николаевич! Кого это я силком заставлял воюваты? Чайникова плетью разков несколько огрел, так вин даже доволен був, кажет, дай я полушубок скину, бо не чую. Неборака в гилевском бою стебанул за то, шо вин белякив проворонил, — вин тоже доволен зараз. В науку пишло.
— Ты считаешь, что это в науку, а не поймешь, что вреда от таких дел в сто раз больше, чем пользы. Ты своими анархическими замашками помогаешь врагу. Тищенко с тобой говорил об этом? Говорил. Предупреждал тебя? Предупреждал. Ты не хотел понять. Значит, что? Значит, ты делал это умышленно.
Коляда смущенно оглянулся на своих командиров. Те сидели потупясь: кто теребил темляк шашки, кто мял в коленях шапку. Глаз не поднимали. Чувствовали, что виноваты были все.
— Так я ж, Аркадий Николаевич…
— Ты своими действиями, — не сбавляя тона, продолжал Данилов, — вольно или невольно играешь на руку Милославскому, нашему общему врагу, которого ты же сам разоружал. Врага обезоружил, а сам стал делать его же дело — самовольно забирать фураж у мирного населения, с закрытыми глазами проходить мимо пьянства.
— Та я ж…
— Чего — «я ж»? Мы тебя слушали, а теперь ты слушай, — резко перебил его Данилов. — Предлагаю за поощрение мародерства и пьянки, за применение рукоприкладства к подчиненным снять товарища Коляду с командования полком… и перевести в батальонные.
В комнате наступила тяжелая, давящая тишина. У многих командиров выступил пот на лице. Коляда сразу как-то обмяк, нагнул голову. Данилов, осматривавший присутствующих, встретил тревожный взгляд Ивана Тищенко. Но не задержался на нем, перескочил дальше. Кузьма Линник сидел насупленный, о чем-то старательно думал, Субачев, недоумевающе поднял брови, смотрел прямо на Данилова. Некоторые судорожно лезли за кисетами.
