Я долго не могла понять, в чем причина какого-то необъяснимого дискомфорта при общении с этим Вадимом. Потом неожиданно поняла. Наверное, я боялась себе в этом признаться и гнала эту мысль от себя. Впервые за время нашего знакомства с Морозовым я поняла, что могу изменить ему. Я вздрогнула лишь от мысли об этом и тут же попыталась ее прогнать. Было поздно. Вадим «поймал волну».
— Наверное, будет лучше, если вы подъедете к нам в офис ближе к концу недели. Я подготовлю недостающую информацию.
— Если у меня будут вопросы, я позвоню. Сначала постараюсь освоиться с тем, что есть.
Он не был хорош собой, как Морозов, не обладал его гипнотическими способностями. Возможно, в другой ситуации, например, встретив Вадима на улице, я бы его просто не заметила. Но сейчас происходило что-то невероятное.
Нас с Морозовым связывало многое. Слишком многое. Порой мы уставали друг от друга, но через какое-то время опять были вместе. Этот человек ворвался в мою жизнь, круто изменив ее. Он многое дал мне. Те, кто давно меня не видел, говорили, что я изменилась. Что же теперь будет? Что мне с этим делать?
Вадим не сводил с меня глаз. Морозов то ли не замечал этого, то ли делал вид, что не замечает. «Что же будет потом?» — этот вопрос не давал покоя. Я старалась даже не думать о том, что будет, если мы расстанемся, поэтому делала все возможное, чтобы не провоцировать Вадима на слишком откровенные знаки внимания. Конечно, он мог не знать о наших отношениях с Морозовым. А если и знает… Я пыталась убедить себя, что мне не нужен роман с ним. Ведь все только-только наладилось. Что-то радикально менять я была просто не готова. И в общем-то боялась. Почему всегда все так некстати? Я гнала от себя эти мысли. Было странно и страшно одновременно. И казалось, выхода нет. Это угнетало еще больше.
Через час мы распрощались.
Мне почему-то вспомнились мои первые заказчики. Тогда все было в новинку, многого я не знала и не умела. Наверное, поэтому зачастую все тогда шло наперекосяк.
Первые мои клиенты были очень своеобразные. Творцы, поглощенные процессом, не интересующиеся ничем другим, словно, кроме работы, не существует вовсе ничего. Все было подчинено Идее, Великому Замыслу, которому надо следовать неукоснительно и всеми силами претворять в жизнь. Объяснить, что я не работаю за идею, даже очень хорошую, мне удалось не сразу. К тому же это были знакомые сестры, а своим отказывать труднее всего. Но тогда я еще не предполагала, во что вляпалась. Это был детский спектакль. Мюзикл. Тогда они еще не шли на каждом углу, и мало кто знал, с чем это едят. Режиссер, понятное дело, был весь в творчестве и мало чем мог мне помочь, но чем занимался директор — я так и не поняла. Похоже, этого не знал никто.
Мы с сестрой придумали гениальный ход. Но эти малахольные творцы все испортили. Причем в последний момент. Как и любая сказка, наш спектакль заканчивался свадьбой, а актер, играющий главную роль, собрался жениться. Мы уговорили молодых расписаться утром в день премьеры, а перед спектаклем об этом объявить зрителям и посвятить спектакль молодоженам. Несмотря на непростой характер невесты, у нас получилось ее уломать. Но накануне премьеры я узнала, что спектакль отменяется, потому что, по словам директора, было продано мало билетов. В общем, та еще сказка! Сделать былью нам ее, к сожалению, не удалось. И, несмотря на эти мытарства, три материала все-таки вышло. Потом я сказала ребятам «до свидания» и стала заниматься своими делами. Они не предъявляли претензий, вроде даже все поняли. В общем, расстались без эксцессов.
Где-то через полтора года они объявились снова с восклицаниями: «Ну куда же ты пропала?» На этот раз они даже были готовы платить нормальные деньги. Я приехала на переговоры. Начался бестолковый торг, суть которого я, наверное, никогда не смогу понять.
— На какую сумму ты рассчитываешь?
— Давайте начнем с того, сколько вы готовы платить.
— Нет, назови свою цену.
— Если я назову двадцать тысяч гринов, вам же легче не станет. Вы же рассчитывали, какие деньги готовы заплатить. Есть определенная «вилка» цен.
И так десять минут. Я не выдержала первой. Но была та еще картина. Из серии: «За три копейки не буду, а за четыре — буду». Потом мы составили список изданий, в которых реально было бы разместить материалы. Я указала расценки, о которых мне было известно, рассказала о таком взаимовыгодном виде сотрудничества, как договор об информационном спонсорстве. В общем, был составлен бизнес-план, который в принципе оплачивается отдельно. Я положила эту распечатку на стол директору.
— Вот расценки. Посмотрите, готовы ли вы по ним работать. Надумаете — позвоните.
Звонят до сих пор.
Следующие заказчики тоже выпускали детский спектакль. И тоже меня «сосватали» знакомые. Я до сих пор думаю: за что мне все это? А может, через этот дурдом все-таки надо было пройти…
Экзальтированная дама постбальзаковского возраста руководила этим предприятием. Одинокая дама предклимактерического периода. Несостоявшаяся актриса. В общем, умри все живое. До этого театр выпустил три спектакля, своего помещения в центре не имел, а офис находился на краю географии. Так и хотелось спросить: а время там московское? Все суетились, создавая видимость работы, но при этом никто ничего не делал. И каждый раз я выслушивала жалобы о том, что все только и хотят всё развалить. Если я звонила, чтобы уточнить какую-то мелочь, выслушивала тираду минут на десять. Она, казалось, лучше меня знает, что и как мне надо делать, кому и когда звонить, как и что писать. По ее логике, позвони я в редакции, театральные критики вереницей потянулись бы на спектакль, а уж телевизионщики сами вставали бы в очередь. Объяснить ей, что спектакль «продать» практически невозможно, было нереально.
— У вас в спектакле нет звезд, нет интриги и скандала. За что зацепиться?
— Но ведь спектакль такой многогранный! И зачем обязательно устраивать скандал?
— Чтобы об этом написали.
— Это же детский спектакль. В конце концов, президент обозначил детское и юношеское направление как одно из самых приоритетных. А на деле — все по-прежнему.
— Гонорары мне тоже президент будет выплачивать?
— А это здесь при чем?
— При том. Если я приношу «горячий» материал, он оплачивается дороже. А театральные рецензии сейчас мало кому нужны. Разве что в специализированных изданиях.
— Ужасное время!
Правда, со мной был заключен договор на месяц. Все, как у больших. Когда срок моих полномочий подошел к концу, я облегченно вздохнула. Но не тут-то было! Мне поведали, что объем выполненной мной работы недостаточен для выплаты гонорара. К тому же они — бюджетная организация, и при любой проверке неприятности им гарантированы. Причем деньги мне должны были выплатить просто смешные. Начав говорить о моем безответственном подходе к делу, шефиня принялась мне рассказывать, что я получаю больше, чем она, не делая при этом практически ничего. Я, как могла, попыталась объяснить, что не стоит так откровенно вешать мне на уши спагетти. Не для того они у меня, уши то есть, существуют. Не подействовало. Потом дошло до смешного. Бухгалтер стала рассказывать, что входит в мои обязанности и каким образом они должны выполняться! Оказывается, в рекламе у нас все доки. Только непонятно, зачем сдернули меня…
