– Приходится выжидать.
– Боже! Выжидать! Чего же ты выжидаешь?
– В старину один парень заявил, что тремя противоядиями от скуки являются сон, выпивка и путешествие, – сказал Биркин.
– Все это я уже перепробовал, – ответил Джеральд. – Ты ложишься спать, и тебя мучают сны; ты напиваешься и начинаешь сквернословить; а во время путешествия ты орешь на портье в гостиницах. Нет, существуют только два лекарства – работа и любовь. Когда ты не работаешь, нужно любить.
– Значит, так тому и быть, – изрек Биркин.
– Посоветуй кого-нибудь в этом случае, – сказал Джеральд. – А то мои варианты уже давно исчерпаны.
– Неужели? И что?
– А то, что осталось только умереть, – ответил Джеральд.
– Ну, так умри, – сказал Биркин.
– Это же ни к чему не приведет, – ответил Джеральд.
Он вынул руки из карманов и потянулся за сигаретой. Он нервничал и чувствовал скованность. Он наклонился к лампе и прикурил сигарету, крепко затягиваясь. Хотя он и был один, он переоделся к ужину, как было заведено в его доме.
– Есть и третье лекарство, не уступающее двум твоим, – сказал Биркин. – Работа, любовь и борьба. Ты забыл про борьбу.
– Пожалуй, да, – сказал Джеральд. – Ты когда-нибудь боксировал?
– Нет, насколько я помню, – ответил Биркин.
– Эх…
Джеральд поднял голову вверх и медленно выпустил струйку дыма в воздух.
– А что? – поинтересовался Биркин.
– Ничего. Я подумал, что можно было бы побоксировать. Возможно, я действительно хочу нанести сокрушительный удар. Это идея.
– То есть, ты решил, что с таким же успехом ты мог нанести этот удар мне? – поинтересовался Биркин.
– Тебе? Возможно! По-дружески, разумеется.
– Еще бы! – язвительно сказал Биркин.
Джеральд облокотился на каминную доску. Он посмотрел сверху вниз на Биркина и в его глазах мелькнул страх, который можно видеть в налитом кровью и возбужденном взгляде жеребца, обращенном с застывшим ужасом на седока.
– Мне кажется, если я забуду про осторожность, то совершу какую-нибудь глупость, – сказал он.
– А почему бы и нет? – холодно ответил Биркин.
Джеральд слушал с острым нетерпением. Он не сводил глаз с Биркина, точно что-то в нем выискивая.
– Когда-то я занимался японской борьбой, – сказал Биркин. – В Гейдельберге в одном доме со мной жил японец, он кое-чему меня научил. Но особых успехов я не добился.
– Интересно! – воскликнул Джеральд. – Я никогда такого не видел. Полагаю, ты говоришь о джиу-джитсу?
– Да. Но у меня плохо получалось – я никогда этим особенно не интересовался.
– Не интересовался? А я наоборот. Как это делается?
– Если хочешь, я покажу тебе то, что сам знаю, – предложил Биркин.
– Правда? – при этом на лице Джеральда появилась непонятная напряженная улыбка. – С радостью поучусь.
– Значит, будем заниматься джиу-джитсу. Только в накрахмаленной рубашке вряд ли что получится.
– Так давай разденемся и сделаем все, как положено. Подожди-ка минутку…
Он позвонил в колокольчик, и вскоре появился лакей.
– Принеси сэндвичи и сифон, – приказал он слуге, – и больше не беспокойте меня сегодня – да, и чтобы никто другой также не беспокоил.
Слуга ушел. Джеральд обратил на Биркина горящий взор.
– И вы с японцем боролись? – спросил он. – Без одежды?
– Иногда.
– Вот как! И каким он был, как борец?
– Думаю, хорошим. Но из меня плохой судья. Он был быстрым и вертким, каким-то наэлектризованным. Удивительно, кажется, что эти люди состоят из одной только жидкой энергии, хватка у них нечеловеческая, скорее, как у осьминога.
Джеральд кивнул.
– Да, – сказал он, – это понятно уже при одном взгляде на них. У меня японцы вызывают только отвращение.
– Они отталкивают, но одновременно и притягивают. В обычное время они кажутся мертвенно-бледными. Но когда они возбуждаются и распадаются, в них появляется определенная привлекательность, они словно наполняются непонятной электрической силой – как угри.
– Ну… да, возможно.
Слуга принес поднос и поставил его на стол.
– Больше не входите сюда, – сказал Джеральд.
Дверь закрылась.
– Итак, – сказал Джеральд, – давай разденемся и начнем. Может, сперва выпьем?
– Нет, мне не хочется.
– Тогда и я не буду.
Джеральд закрыл дверь и отодвинул мебель к стенам. Комната была большой, на полу лежал толстый ковер. Затем он быстро сбросил одежду и стал ждать, когда Биркин сделает то же самое. Последний, бледный и худой, разделся и подошел к нему. Он походил скорее на призрак, чем на существо из плоти и крови, поэтому Джеральд скорее чувствовал его присутствие, а не видел его собственными глазами. В то время как сам Джеральд был реальным и осязаемым, сгустком чистой идеальной материи.
– Давай, – сказал Биркин, – я покажу тебе, чему я научился и что я помню. Разреши, я возьму тебя вот так…
И его руки сомкнулись на обнаженном теле другого мужчины. В следующее мгновение он опрокинул Джеральда и уложил его спиной на свое колено, головой вниз. Джеральд, расслабившись и сверкая глазами, вскочил на ноги.
– Забавно, – сказал он. – Повторим.
Мужчины начали бороться. Они были абсолютно разными. Биркин был высокого роста, узким в плечах, хрупким и изящным. Джеральд был крупнее. Он был крепким и плотным, с округлыми бедрами и лодыжками; контуры его тела были полными и необычайно рельефными. Казалось, он давит на землю одновременно всем своим телом, в то время как у Биркина центр тяжести был только один – в самом центре его существа. Хватка Джеральда была очень крепкой, он вкладывал в нее все силы, рассчитывал свои внезапные и неукротимые броски. Биркин же напротив, ориентировался на ситуацию, поэтому ему всегда удавалось выскальзывать. Он сталкивался с Джеральдом так, что, казалось, их тела почти не соприкасаются, подобно тому, как свободная одежда едва касается тела, и внезапно осуществлял жесткий, напряженный захват, мощь которого Джеральд ощущал всеми фибрами своего существа.
Они останавливались, обсуждали методы, отрабатывали захваты и броски; они приспособились друг к другу, подстроились под ритм соперника – между ними возникло некое подобие физического взаимопонимания. И затем устроили настоящий бой. Их бледные тела сплетались все теснее, казалось, они вот-вот сольются в одно целое. Биркин был необычайно ловок, что позволяло ему обрушиваться на партнера со сверхъестественной силой, сковывать его своими объятьями, словно волшебными чарами. Затем волшебство пропадало и Джеральд оказывался на свободе, взбудораженно устремляя вверх свое ослепительно белое тело.
Тела борцов сплетались в одно целое, прижимаясь друг к другу все плотнее и плотнее. Они были бледными и призрачными, но на теле Джеральда в местах касания возникали красные отметины, а Биркин оставался все таким же бледным и напряженным. Казалось, он проникает в более плотное, раскинувшееся тело Джеральда, что его тело пронизывает тело другого мужчины, словно стремясь ненавязчиво подчинить его себе, с быстрым колдовским предвидением сковывая каждое движение другой плоти, направляя ее и нейтрализуя, словно сильный ветер на струнах, играя на ногах и туловище Джеральда. Казалось, весь физический разум Биркина проник в тело Джеральда, словно плоть более крепкого мужчины наполнилось неуловимой, возвышенной энергией, неким могуществом, тонкой сетью, оковами опутывая мышцы Джеральда и проникая дальше, в глубины физической сущности Джеральда.
Они боролись стремительно, в каком-то экстазе, сосредоточившись и позабыв обо всем на свете – две лишенные покровов белые фигуры, сливающиеся в тесном, близком единении борьбы. И в приглушенном свете комнаты можно было разглядеть какой-то похожий на осьминога ком, связку конечностей; напряженный белый телесный клубок, молчаливо катавшийся между уставленными старыми порыжевшими книгами стенами.
Время от времени судорожно вырывалось дыхание или раздавался звук, похожий на вздох, и затем вновь продолжался быстрый стук по устланному толстым ковром полу, и звук разлепляющейся плоти. Порой в этом белом сплетенном узле полных ярости живых существ, медленно раскачивавшихся, не видно было голов – только быстрые, напряженные ноги, твердые белые спины, физический союз двух тел, впившихся друг в друга. Затем внезапно, когда борцы менялись местами, появлялась светлая, взъерошенная голова Джеральда, а в следующий момент пепельно-каштановая, похожая на тень, голова другого мужчины поднималась над клубком с широко раскрытыми, полными ужаса глазами и бессмысленным взглядом.
Скоро Джеральд без сил лежал на ковре, дыханье медленно и тяжело вздымало его грудь, а Биркин неосознанно стоял над ним на коленях. Биркин утомился сильнее. Он часто и судорожно хватал ртом воздух, он едва мог дышать. Казалось, пол раскачивается и уходит из-под его ног, и его разум застилала полная мгла. Он не понял, как это произошло. Он потерял сознание и упал на Джеральда, а Джеральд не обратил на это внимания. Затем сознание наполовину вернулось к нему, но он видел, что все перед его глазами кружится и раскачивается. Мир кружился, все уплывало в темноту. И он постепенно, постепенно также погружался во мглу.
