показалось, что она — мышка под внимательным взглядом змеи.
— Ну мало ли, — она небрежно дернула плечами. — Не все следователи готовы помогать.
— С теми, кто не готов, у нас свой метод договариваться, — он зашелся лающим смехом, переходящим в кашель.
«Это он про Лукро или про что-то, что происходит прямо сейчас? Это угроза или брюзжание старика?» — Дина замерла, судорожно формулируя в голове следующий вопрос так, чтобы не вызвать подозрений.
— Я устал, — пробормотал Эстет себе под нос. — Я чувствую в тебе лживость, вряд ли ты пришла сюда с благими намерениями. Уходи.
«Нет времени, у меня совсем нет времени». Она не представляла, как разговорить его, и решила пойти ва банк.
— Я уйду, если вы поможете мне. Мне не помешал бы свой человек в Бюро, с которым можно договориться.
Эстет едва заметно дернул уголками губ, ухмыляясь.
— Есть ли смысл продолжать плохую игру? Вам недолго осталось.
— А моему сыну — долго. Он молодец, хорошо работает. Хотя, конечно, еще молод, склонен к импульсивным поступкам, многое делает из-за глупого нарциссизма, а не из мудрого расчета. Я был такой же в молодости, но хочу, чтобы Маттиас поумнел раньше меня. Последний год я наблюдаю за тем, как он ведет дела, и, к сожалению, не всегда им доволен. Надеюсь, ему хватит благоразумия не разрушить то, что я строил всю жизнь.
— Маттиас все равно скажет мне, просто позже, — разговоры про импульсивного мальчика раздражали до ломоты в висках. — Сэкономьте нам обоим время.
— Времени не существует. Двенадцать лет прошло с тех пор, как умер твой дед, а я помню, как этот пёс до последнего водил меня за нос. Помню так, будто мы разговаривали вчера.
— Зачем вы мне это говорите?
— Ты пройдоха, один в один как он. У вас даже глаза похожие.
В коридоре послышались голоса, и Дина занервничала.
«Пора уходить» — пронеслось у неё в голове. Она попятилась в сторону двери.
— Я сегодня умру, — едва слышно прошептал Эстет, и Дина остановилась, прислушиваясь. — Я знаю это. Смерть уже ждет меня, я вижу её тень. Вон там у стены.
Она невольно обернулась, но никакой тени за спиной не было.
— Я в жизни много разного совершил: что-то хорошее, что-то плохое. Боги дают нам в руки меч и огонь, а мы используем их дары так, как можем.
— Не хотите попросить прощения у тех, кому вы сделали что-то плохое?
— Не хочу. Каждый человек сам вправе выбрать, какие чувства ко мне испытывать. Я все их заслужил, но мне нет до них дела, — он снова закашлялся, но в этот раз Дина не подала ему салфетку. Она замерла, не в силах оторваться от того, как слова вылетают из его рта, перемешанные с кровью. — Я уйду и ничего из этого не заберу с собой. Я уйду, но останусь жить в головах этих людей: а хорошо или плохо обо мне помнят — не важно. Пока меня помнят, я бессмертен.
Последнюю фразу Эстет договорил одними губами. Заносчивая улыбка скользнула по синеющим губам, зубы окрасились красным от крови, как у дикого зверя. Он медленно поднял ладонь, но рука ослабла и рухнула поверх одеяла.
Дина стремительно приблизилась к кровати, склонилась над подрагивающим телом. Сбивчивое рваное дыхание старика дрожало в воздухе между ними.
— Тогда я просто надеюсь, что на Последнем суде тебя на части разорвут псы загробного мира, — зашипела она. — Хочу, чтобы ты страдал вечно за каждую загубленную душу, особенно детскую.
— Да будет так… — а потом он стал задыхаться.
В эту секунду Дина вздрогнула и обернулась — затылком ей почудился острый взгляд, но в комнате никого не было.
Ей хотелось, чтобы он умер прямо сейчас, у неё на глазах. Эстет захрипел, но она не смогла на это смотреть. Остолбенев на секунду, она стремглав выбежала в коридор.
Дверь оглушающе хлопнула о стену, бугай подскочил на стуле. Дина пронеслась мимо него, выскочила на лестницу, на ходу срывая халат. Схватилась за косяк на повороте первого этажа и залетела в сестринскую.
— Там, в тридцать пятой палате, — задыхаясь от бега, выплюнула она. — Он там умирает…
Внутри оказалось три женщины: одна уже в штатском, две только переоделись в халаты и застегивали пуговицы. Все трое, не задерживаясь ни на секунду, ринулись вон из кабинета; сбивчивый стук босоножек донесся из-за стены, отпечатываясь на каждой ступени.
Дина обняла себя руками и прижалась к стене.
Вдох — выдох. Вдох — выдох.
Его не спасут. Она знала наверняка.
«Здесь нельзя оставаться», — уговаривала она себя, но перед глазами растекались кровавые разводы. Она похлопала себя по щекам, стараясь прийти в себя.
Дина отлипла от стены, окинула взглядом пустую сестринскую, зацепилась за открытый журнал на столе. Она пробежала глазами по странице: имена пациентов и номера палат, столбик из имен визитеров, время прихода и ухода.
«Это может быть полезно», — прошептала в голове рациональная часть Дины, и она, от шока растеряв все толковые мысли, просто сунула журнал под блузку и вышла из сестринской.
Часть 9
«Рубашка с белой вышивкой». Глава двадцать первая
— На развилке налево… А, вот и он, — сказал Руфин, расправляя усы одной рукой.
Вода в измельчавшей реке замерла огромным продолговатым зеркалом, отражая яркое лазурное небо и поросль молодых деревьев на противоположном берегу. Куст, у которого припарковался Алек, выгорел и приобрел непримечательный желтоватый цвет. Всем своим пожухлым видом он вызывал жалость, а, ноги, торчавшие из-под него, добавляли скорбности всему пейзажу. Пятки покрылись пылью, но не грязью; с правой ноги свисал домашний тапок, второй тапок валялся посреди дороги.
Руфин выпрыгнул с пассажирского сидения и потянулся, хрустнув позвонками. Алек выбрался следом, хлопнул дверью и ощупал взглядом лежащие на дороге ноги — остальная часть тела все еще скрывалась в высокой, подсохшей траве. Вокруг вились ленивые от жары мухи. Запах стоял смрадный.
— Господа следователи, — сбивчиво заговорил полицейский, неприлично молодой для того, чтобы работать в одиночестве. — Поступил звонок, найдено тело. Я приехал, перевернул его и понял по характерным признакам, что это ваш подозреваемый.
— А чего тело спиной вверх лежит, если вы его перевернули? — уточнил Руфин, хлопая по карманам в поисках пачки сигарет.
— Так это… Вернул, как было. Вдруг там что важное?
— Ну, все важное вы уже затоптали, — Алек подметил примятую траву с обеих сторон от тела. Теперь уже невозможно угадать, что из этого оставил полицейский, а что — убийца. — Где старший, почему вы здесь один?
Полицейский как-то резко обмяк и потупился:
