– Красноречиво, – сказала Гвен.
У нее были сомнения. В тоне Лероя было что-то очень личное, какой-то оттенок искренней горечи, возможно направленной против себя. Он не себя ли только что описал?
***
Я себе говорю – не надо, Гвен, не ходи в эти потемки. Давай просто притворимся, что этой возможности не существует. Это просто паранойя. Если же все-таки здесь и есть какая-то страшная тайна, и если все, что происходило и происходит является всего лишь средневековой пьесой со зловещим содержанием, поставленной для меня и еще кое-кого бесстрастным негодяем … тогда что? Все эффекты, им придуманные, ждут поднятия занавеса, третий акт, все по местам! Я сижу, и смотрю на него, и меня охватывает чувство … нет, не апатии как таковой, но покорности, наверное. Я не знаю – ощущение близкой развязки – оно приходит ко мне из-за пресловутой мазохистской любви жертвы к палачу, или же черной трагической неизбежности … того, что вскоре должно наступить … Я трепещу, я преклоняюсь перед гением режиссера … я понимаю, что как главная героиня я должна красиво умереть, раз уж мне дали эту роль. А что мне делать? Выйти из игры в данный момент – неэтично. Я ведь люблю его. Я люблю его вне зависимости от того, кто он такой, и какие у него в отношении меня планы. Ухаживать снова за Винсом – немыслимо, после всего того, через что меня протащил Лерой. Я нахожусь на совершенно другом уровне. Рутина, скука, повседневные заботы ушли, о них невозможно теперь ни думать, ни даже помнить, что они бывают. Нравы обычной Гвен, Гвен из прошлого, кажутся мне сейчас такими далекими, такими непрактичными, и нелепыми – как японский чайный ритуал. Я почувствовала вкус наслаждений совсем иной категории, я успела побывать на тех вершинах морального превосходства где грех и святость, добродетель и порок, правда и ханжество существуют в их изначальной форме, где добро и зло сталкиваются не смущаясь тремя тысячами условностей, которые нам навязала экономическая и политическая псевдо-реальность. Большего и просить нельзя!
Нет, можно. Можно просить, и много. Можно попросить несколько лет, или столетий, пребывания в одной постели с Лероем, постель из соломы в пещере сойдет. Можно попросить, робко, ребенка от Лероя. Денег тоже можно попросить, поскольку в данный момент их, вроде бы, нет, никаких. Можно попросить, чтобы университетская история, которую рассказал мне Лерой, оказалась правдой. Можно попросить любви Лероя. И чтобы все остальные куда-нибудь делись на месяц или два, и пусть будет время, много времени, дабы насладиться моментом. Или же, если все вышесказанное совершенно невозможно, можно попросить Лероя, чтобы он быстро положил всему конец.
Глава девятнадцатая. Племянник
В Метрополитане давали «Жидовку», удивительно прелестный, редко исполняемый опус Фроменталя Галеви. У Итана Кокса была к этой опере слабость и он никогда не упускал возможности услышать ее вживую. Новая постановка оказалась технически безупречна, оркестр играл с подъемом, певцы превосходные, темпы приемлемые. А вот минималистские декорации (концепция, все еще рассматриваемая стареющими администрациями оперных театров мира как новая и пикантная) выбивались из общей гармонии и раздражали ужасно. В представлении Итана Кокса, величие оперного искусства следовало подчеркивать всеми возможными (в случае Метрополитана немалыми) средствами. И тем не менее, ему понравилось. После спектакля он решил, что проведет ночь в своей манхаттанской квартире. Хотелось побыть одному. Для людей, могущих ссужать ближних большими суммами денег, одиночество – роскошь.
Выйдя из машины на углу Саттон Плейс и Пятьдесят Седьмой, он отпустил шофера и прошел оставшиеся три квартала пешком. Он кивнул портье, который ответил на приветствие коротким кивком в профиль – был чем-то расстроен. Может у него были проблемы, как у многих. Мистеру Коксу до проблем портье не было дела.
Зайдя в квартиру, он быстро разделся и принял душ, напевая основную тему дуэта из третьего акта. Продолжая мычать мелодию себе под нос, он надел шелковую пижаму, зашел в спальню, поставил будильник на десять утра, и выключил свет. Забравшись в постель он с наслаждением потянулся и вздохнул удовлетворенно. И повернулся на правый бок.
Голос у него за спиной сказал, —
– Не двигайтесь. У меня с собой пистолет.
– Кто вы? – осведомился мистер Кокс более или менее спокойно, не двигаясь.
– Угадайте.
Голос показался Коксу знакомым.
– Как я могу угадать? Я…
– А вы попытайтесь.
– Голос у вас…
– Вы на правильном пути. В темноте угадывают по голосу. Ну, дальше?
– Не может быть.
– Именно. Я рад, что вы все еще помните мой голос.
– Джордж? Я думал, тебя нет в живых.
– Это именно так и есть, дядя Итан, – сказал голос. – Я на несколько дней вернулся с того света, чтобы заплатить налоги. С ребятами из налогового управления не шутят. Они человека где угодно найдут, в том числе и на том свете.
Итан Кокс ждал. Племянник не торопился.
– Так что же тебе нужно? – спросил наконец Итан.
– Знания нужны, – сказал племянник. Щелкнул затвор. – Добротные знания. Информация.
– Странный способ получения информации. Мягко говоря.
– Специальная информация. Прямо от источника.
– Я – источник, да?
– Да, вы источник. В основном источник горестей. У вас хорошо получается досаждать людям. Сто миллионов человек в данный момент рассержены, и пятьдесят миллионов несчастны. Вы эксперт. Посмотрим, умеете ли вы еще что-нибудь делать – вот, например, давать информацию.
– Не понимаю. Джордж? Это действительно ты?
– Вот я думаю, к примеру, – сказал племянник, понижая голос, – действительно ли именно вы разорили моего отца. Хотя, конечно, ему это пошло на пользу – он моет посуду в Лионе и временами счастлив. Женился на официантке. Но мама моя, ваша сестра – ей все-таки нужна была помощь после того как, благодаря вам, брак распался. Что плохого в том, что она оперная певица? Следовало ей дать тысяч двадцать, тридцать. Она ведь член семьи. Сказать вам, где она сейчас? Дает уроки музыки жеманным мужчинам в Сан Франциско. Впрочем, это к делу не относится. Хватит сентиментальных глупостей, хватит. Вставайте. Медленно. Обойдите кровать и сядьте вон в то кресло, лицом к окну.
Итан повиновался. Его племянник стоял спиной к окну, черным силуэтом с пистолетом в руке, а затем сел напротив дяди. Черный силуэт.
– Что теперь? – спросил Итан.
– Я знаком с одним парнем, который любил в свое время нанимать сорвиголов с мадьярским подданством. Вот я и думаю – занимается ли он этим по сию пору или нет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
