от тяжелой ноши. Так они относились к жителям города. Римлян же, если только те пытались вновь вторгнуться в город, они вооруженной рукой отбивали и своими телами затыкали отверстия в стене. Три дня они так держались, храбро сопротивлялись. Но на четвертый день геройский удар Тита был для них слишком силен: они были отброшены и потянулись на свою прежнюю позицию, Тит тогда опять овладел стеной и на этот раз приказал снести всю северную ее часть. В башнях южной стены он поместил гарнизон и стал подумывать о взятии приступом третьей стены» (ИВ, 5:8:2).
Обратим внимание: Иосиф уже не в первый раз изображает руководителей восстания как совершенно аморальных, беспринципных людей, готовых воевать, забрасывая врага трупами своих соотечественников и даже якобы радуясь большим потерям среди своих.
Но следует помнить, что сами эти лидеры не оставили нам никаких записей, ничего не сказали и уже ничего не могут сказать в свою защиту. Позиция же Иосифа — это позиция коллаборациониста, и он, безусловно, пристрастен и с личной, и с политической, и с военной точки зрения. Да и вдобавок ко всему подцензурен.
Вне сомнения, у лидеров восстания были и принципы, и высокие идеалы, главным из которых был идеал свободы и независимости своего народа. И, вне сомнения, им было что сказать — и они еще это скажут устами руководителя обороны Масады Элазара. Но сказано это будет опять-таки словами Иосифа, в душе которого, как мы уже не раз отмечали, шла тяжелая борьба рационально мыслящего сторонника «партии мира» и беззаветного патриота, временами мечтавшего оказаться по другую сторону фронта и встать на стену Иерусалима вместе с другими его защитниками.
Но когда он говорит, что над столицей его Иудеи в те дни уже замаячил призрак голода, с каждым часом все больше обраставший плотью, он, безусловно, говорит правду. Хотя эта правда все еще не означала, что судьба Иерусалима была предрешена.
* * *
Это, кстати, понимал и Тит. Он решил на какое-то время приостановить боевые действия и начать раздавать жалованье своей армии, превратив этот процесс в грандиозный военный парад, призванный продемонстрировать иерусалимцам всю мощь стоящей под их стенами армии.
Для раздачи жалованья легионы были выстроены в боевой порядок, расчехлив обычно зачехленные щиты и до блеска надраив амуницию. Всадники, также в полном вооружении, стояли, взяв под уздцы коней, накрытых попонами и выглядевших очень эффектно. Все это происходило всего на расстоянии полета стрелы от стен города, и евреи высыпали на них и на северную стену Храма, чтобы затаив дыхание следить за разворачивающимся на их глазах зрелищем.
Было ли им страшно? Вне сомнения — причем как за себя, так и за свои семьи.
Готовы ли они были после такого устрашения сдаться на милость победителей? Как выясняется, нет, и можно долго спорить о том, было ли это связано с безумным упрямством их предводителей, безжалостно подавлявших любые пораженческие настроения, или же они были солидарны со своими лидерами, убежденные, как и последние, в правоте своего дела и в том, что Бог выступает на их стороне и в конце концов обязательно пошлет им спасение.
Как бы то ни было, парад с раздачей жалованья продолжался в течение четырех дней, и все эти дни Тит ждал, когда же возле его лагеря появятся парламентарии от иудеев. На пятый день, так этого и не дождавшись, он отдал приказ строить осадные валы, но одновременно поручил Иосифу попытаться еще раз вступить в переговоры с осажденными и убедить их сдаться в обмен на сохранение жизней.
Иосиф, обойдя стену в поисках места, с которого он, с одной стороны, был бы в безопасности от выстрела из лука, а с другой — его было бы хорошо слышно находившимся на стене людям, приступил к длинной речи, которую подробно излагает в «Иудейской войне».
Автору этой книги остается лишь повторить, что крайне маловероятно, чтобы эта речь и в самом деле была произнесена в действительности в том виде, в каком она изложена в «Иудейской войне», — Иосиф стоял не в зале перед кафедрой, а в чистом поле напротив тех, кто не скрывал по отношению к нему своей ненависти, так что на столь долгие упражнения в ораторском искусстве у него просто не было времени — многие словесные фигуры появились в речи явно потом, в процессе написания книги. Но основные тезисы этой речи почти наверняка совпадают с тем, что было произнесено Иосифом в тот день перед соплеменниками.
Ее начало в целом совпадает с той речью, которую Агриппа Второй произнес перед иерусалимской толпой накануне восстания: Иосиф говорил о бесперспективности восстания, что доказывают предшествующие осаде события; о том, что речь отнюдь не идет о войне за независимость, которую евреи проиграли еще сто лет назад; что власть Рима явно от Бога, иначе они бы вряд ли покорили столько народов, куда более могущественных и многочисленных, чем евреи и т. д. Он взывал к разуму иерусалимцев, напоминая, что часть города уже завоевана, и римляне не остановятся на полпути; что в городе уже начался голод, и потому римляне могут его даже не штурмовать — голод сделает свое дело за них, так как с ним невозможно бороться силой оружия.
Далее Иосиф прибегнул к тому доводу, что римляне очень рациональны, и им нет никакого смысла уничтожать город и его жителей, если тот может принести им выгоду в виде налогов, — значит, нужно всего лишь сдаться и выплатить эти налоги. Но затем он пускает в ход антитезис с открытой угрозой: «Потому Тит и теперь предлагает вам помилование. Если же он после того, как вы даже в самой крайней вашей нужде не последуете его милостивым предложениям, должен будет взять город силой, тогда он не пощадит никого. А что вскоре падет также третья стена, за это ручается взятие обеих первых; да если бы даже эта твердыня была бы несокрушима, то ведь голод борется против вас за римлян!» (ИВ, 5:9:3).
В ответ на эти слова со стены раздались насмешки и оскорбления, но, не обращая на них внимание, Иосиф продолжил, перейдя от чисто практических доводов к историческим и теологическим, и вот эта часть его речи чрезвычайно важна со многих точек зрения.
Иосиф напоминает, что согласно базовой концепции иудаизма победа и поражение евреев определяются не столько их силой и мужеством, да и вообще не их силой и мужеством, а исключительно волеизъявлением Бога в зависимости от нравственного и духовного состояния народа, и в этом и заключается суть союза,
