Иосиф называет его другом Тита и затем сообщает, что Никанор был и его «близким знакомым и давним другом»[50].
Видимо, в тот день с согласия Тита эти два его придворных еврея предприняли первую попытку убедить защитников города сдаться на милость победителей и таким образом спасти Храм и хотя бы часть жителей. Однако в тот момент, когда Иосиф с Никанором подъехали к стене и стали выкрикивать предложения мира, их начали обстреливать со стен. Одна из стрел ранила Никанора в левое плечо. Тит увидел в ранении своего еврейского друга еще одно доказательство того, что защитники собираются стоять до конца и понимают только язык силы, и велел поворачивать назад. Тем более что к этому моменту он окончательно утвердился в мысли, что брать город надо будет со стороны западной, наименее укрепленной стены.
После этого он дал указание 5-му легиону разбить лагерь всего в 400 метрах от западных ворот города, а 12-й и 15-й легионы расположились напротив башни Псефина.
Сразу после передислокации легионов Тит повелел завершить работы по расчистке местности и строительству валов и таранов. Чтобы защитить тех, кто был занят на таких работах, Тит выставил в промежутках между их рядами пращников и лучников, а на передний край выдвинул катапульты и громадные баллисты, которые по своему разрушительному действию вполне можно сравнить с современной артиллерией.
Баллисты могли запускать камни весом в 40 килограммов и больше; их ужасающий свист в воздухе был слышен сразу после запуска и по мере приближения невольно наводил ужас на иерусалимцев. Понятно, что, падая с огромной высоты, такие камни с легкостью проламывали крыши домов, а если попадали в толпу, то приводили к тяжелым потерям. Однако евреи, едва заметив летящий камень, тут же валились на землю, и потому потери среди них были минимальными. Чтобы усилить поражающую способность баллист, римляне стали окрашивать камни в темный цвет — так что евреям было трудно (особенно в ночное время) предугадать их траекторию и вовремя найти укрытие.
Как уже говорилось, боевые машины были и у евреев — еще те, которые были взяты в 66 году у армии Цестии Галла, но… защитники Иерусалима не умели толком ими пользоваться. Те же, кто научился, стреляли из них всё равно из рук вон плохо и не причиняли особого ущерба противнику.
Тем не менее евреи то и дело совершали стремительные вылазки за стены, каждая из которых приводила к потерям среди римлян и замедляла темпы их инженерных работ. И все же строительство валов и таранов неумолимо продвигалось — в этом состязании между «безумством храбрых» и хладнокровными действиями по всем правилам военной науки последняя явно побеждала.
Настал день — и сооружение трех таранов, способных достигать стен города, было завершено. Тит велел еще больше приблизить метательные машины к крепостной стене, чтобы не дать защитникам города помешать работе стенобитных машин.
В тот момент, когда три тарана одновременно с трех разных сторон ударили в стены и звуки этих ударов раскатились по городу, вселяя ужас в сердца всех его жителей, Симон бар Гиора и Иоанн Гисхальский поняли, что пришло время объединяться. Примирение между ними состоялось после того, как Симон пообещал бойцам Иоанна безопасность, если они выйдут вместе с его воинами защищать стены Иерусалима.
Рассказывая об этом, Иосиф на какое-то мгновение сбрасывает маску, и сам тон его повествования не оставляет сомнения, что при всей его личной ненависти к Иоанну в глубине души он страстно желал, чтобы Иерусалим устоял и римляне с позором отошли бы от его стен.
И ведь был момент, когда это показалось возможным: «Забыв всякую вражду и взаимные раздоры, они стояли теперь вместе, как один человек[51], заняли стену, бросали с нее массы пылающих головней на сооружения и поддерживали беспрерывную стрельбу против тех, которые заряжали стенобитные орудия. Люди посмелее бросались толпами вперед, срывали защитные кровли с машин и нападали на скрывавшихся под ними воинов большей частью победоносно, скорее всего по своей бешеной отваге, чем вследствие опытности. Но Тит ни на минуту не покидал рабочих: с обеих сторон машин он расставлял всадников и стрелков и при их помощи отражал поджигателей, прогонял стрелявших со стены и доставлял таранам возможность действовать беспрепятственно.
Стена, однако, не поддавалась ударам: один только таран пятнадцатого легиона отбил угол башни; но стена осталась нетронутой и не подверглась даже опасности, ибо башня далеко выдавалась вперед, а потому от ее повреждения не так легко могла пострадать стена» (ИВ, 5:6:4).
То, что стена выдержала первые удары таранов, вселило надежду в евреев, и они, чтобы усыпить бдительность римлян, устроили временное затишье. Поверив, что противник решил немного отдохнуть, римляне последовали его примеру, оставив у таранов и другой техники только караулы. Однако евреи внимательно наблюдали за этими маневрами римлян, и когда возле каждой из машин осталось лишь несколько десятков воинов, через какой-то тайный выход из Гиппиковой башни неожиданно появились у передовых римских позиций, сняли караулы и попытались поджечь всё, что римляне с таким трудом построили в последние дни.
Возле каждой из машин завязалась отчаянная схватка, и нападавшим в конце концов удалось поджечь многие из них. Еще немного — и они бы направились к римскому лагерю, но тут на их пути встал отряд александрийской пехоты Тиберия Александра, который сумел удержать позиции до подхода Тита с его конницей. Как мы уже не раз отмечали, евреи не умели эффективно воевать против кавалерии, а потому Тит без труда переломил ход сражения, и защитники Иерусалима начали отступать к родным стенам, неся тяжелые потери. В этом бою от стрелы арабского лучника погиб один из командиров идумейской армии Иоанн. Один из еврейских воинов был схвачен живым и по приказу Тита распят прямо напротив стены — с тем, чтобы иерусалимцы поняли, что их ждет, когда римляне войдут в город.
Но на следующую ночь римлян постигло еще одно несчастье: с грохотом рухнула одна из трех осадных башен, с которых римляне подавляли огонь еврейских лучников и обеспечивали прикрытие своих товарищей, работавших у таранов и баллист. Иосиф утверждает, что башня рухнула «сама собой», однако, скорее всего, это было результатом очередной вылазки евреев, видевших в башнях главную помеху обороне.
Само обрушение башни вызвало панику в римском лагере, так как легионеры не поняли толком, что произошло. Безусловно, воспользуйся восставшие этим моментом, они могли бы добиться многого, но этого не случилось.
Последующие дни происходили под мерные удары таранов и непрестанные попытки евреев им помешать. Однако в мае 70 года настал день, когда один из таранов проломил стену.
