«Ты переживешь это, — сказала она себе. — Ты сделана из прочного материала. Этот мужчина тебе не нужен».
— Знаешь, — подходя к ней, мягко сказала Альма Блисс, — у меня репутация человека, который вечно вставляет свое слово, и делает это не всегда вовремя. Люк знает меня достаточно хорошо, чтобы понять: если я заговорю с ним о тебе, это, вероятно, потому что я снова хочу сунуть нос не в свое дело. Он не подумает, что это ты попросила меня об этом, дорогая.
Шарлотта почувствовала, как печаль сжала ее сердце, и зажмурила глаза, чтобы сдержать слезы.
Но когда она вновь открыла их, она снова была полна решимости быть сильной.
— Я всегда буду любить его, Альма. Но так быть не должно. Я никогда не буду с мужчиной, потому что должно быть именно так. К тому же Люк меня не любит.
— Откуда ты знаешь, дитя мое?
— Взгляните на него, — мягко сказала Шарлотта.
Альма перевела взгляд туда, куда кивала Шарлотта. Молодая женщина заметила, как изменилось выражение ее лица, когда та увидела, что Люк обращается с Эммой так же нежно и внимательно, как раньше обращался с Шарлоттой.
— Мне, может быть, и больно, Альма, но это не имеет значения. Потому что ему хорошо. Бидди Ли учила меня всегда держать перед глазами главную цель, а для меня это означает постоянно помнить о маленьком Джейкобе, расспрашивать о нем, стараться найти новых людей, которые могли его видеть, а также всеми способами помогать Бидди Ли скрыться от Смитерсов. Все остальное — несущественно, — закончила она, понимая, что еще ей также надо придумать, как сбить Смитерсов со следа подруги. И в этом она могла положиться только на себя.
Шарлотта двигалась в темноте, и то немногое, что она все-таки могла видеть, из-за подступавшей тошноты крутилось у нее перед глазами. Ей казалось, что каждый ее шаг отдается эхом, как удар грома, грозя разбудить Молли или кого-то из ее единомышленников.
Отыскав фургон Молли и ее матери, на бортиках которого были нарисованы белая и желтая розы, заметные даже в полуночной тьме, она присела, похвалив себя мысленно, что взяла с собой свой самый острый нож. Ей была ненавистна мысль, о том, чтобы испортить такую красивую упряжь, — Альма узнала, что Смитерсы купили лошадей и эту упряжь два дня назад, — но это была лучшая возможность их задержать. Если бы она украла упряжь, они заметили бы это с первыми лучами солнца. А вот если ее порезать, это даст ей больше времени… если, конечно, ей повезет.
Пока она резала, металлические части упряжи со звоном соприкасались, и каждый раз при этом сердце Шарлотты замирало. Вот, готово. Шестью глубокими надрезами она привела упряжь в негодность, но беглым взглядом обнаружить повреждения было невозможно. Фургон, может быть, даже проедет несколько миль, прежде чем упряжь порвется.
Вдруг у нее перед глазами возникла картина: маленький Джейкоб, плачущий в поломанном фургоне. «Господи, сделай так, чтобы мои проступки не отразились на моем мальчике», — попросила она. Шарлотта понимала, что поступила очень плохо. Может быть, это был один из самых низких поступков, который она могла совершить по отношению к людям, которым предстояло длинное и тяжелое путешествие.
Но у нее действительно было такое чувство, что выбора нет. Когда она снова и снова вспоминала страшные угрозы Молли в отношении Бидди Ли, она делала все новые надрезы, чтобы быть абсолютно уверенной, что Молли и ее мать не уедут далеко.
А потом, когда она опять нагнулась, чтобы сделать для верности еще один надрез, она почувствовала на своем плече железную хватку чьей-то холодной руки.
Все было кончено.
Конечно же, это был один из охранников, или друг Молли, может быть, тот мужчина, с которым она ехала вместе, а возможно даже, один из охотников, живущих в форте.
Шарлотта попыталась сообразить, что именно она скажет в свое оправдание, но скоро осознала всю тщетность своих усилий.
— Вставай, — сказал мужской голос.
Люк подхватил ее под мышки и, встряхнув, словно мешок с мукой, грубо поставил на ноги.
— Ты должна была предоставить мне позаботиться об этом, — сказал он.
— Я тебе уже говорила, что не нуждаюсь в твоей помощи, — прошептала она. Сердце ее подсказывало совсем другой ответ. «Расскажи ему правду, — говорил ей внутренний голос. — Расскажи, как тебе трудно довериться мужчине». Но в чем, собственно, дело? Он сделал свой выбор, она — свой.
Она была рада, что темнота скрывает от нее его лицо. Однако Люк пытался поймать ее взгляд.
— Ладно, — сказал он наконец. Прошло несколько долгих минут, прежде чем он смог оторвать взгляд от ее губ. — Сегодня твое желание исполнится, Шарлота.
И с этими словами он ушел в темноту по направлению к палатке Эммы Грей.
Утром Шарлотте пришлось находить в себе силы, чтобы справиться не только с приступом тоски. Она ужасно нервничала по поводу того, что кто-то мог видеть ее ночью у фургона Смитерсов и вся ее затея могла обернуться большой бедой. И почему она была такой суровой с Люком?
Насколько ей было известно, капитан Тайлер планировал оставаться в форте еще по крайней мере сутки. А что, если он передумал, и упряжь порвется не в дороге, а здесь?
Альма и Зик Блиссы пригласили Шарлотту на завтрак. Усевшись у костра, Шарлотта сразу же выложила им все подробности своей ночной вылазки просто, чтобы снять напряжение. Потом она поделилась с Блиссами еще одной важной новостью.
— Я решила изменить свои планы, — сказала она, когда Альма протянула ей тарелку с аппетитно выглядевшими маисовыми лепешками.
Альма открыла рот от удивления.
— О чем, Бога ради, ты говоришь, дорогая?
— Я собираюсь направиться в Калифорнию, хотя раньше планировала поселиться в Орегоне, — сказала Шарлотта, с каждым произнесенным словом чувствуя все больше уверенности в правильности принятого решения. — Олив Клусен рассказала мне, что Маркус и Пенни направились в Сакраменто, так что я знаю, куда мне следует ехать, если я хочу найти Джейкоба. Да и Бидди Ли едет в том же направлении.
Альма взглянула на Зика.
— Как интересно! Все вокруг меняют планы! — мягко сказала она. — Пит и Нора с детьми тоже собираются отделиться от общей группы. Когда они рассказали нам об этом, мы и сами подумали, что, может быть, Калифорния понравится и нам.
— Мне лично нравится, что Калифорния даже звучит теплее, чем Орегон, — сказал Зик, пережевывая кусок бекона. — Для моих старых костей тепло — это главный аргумент.
Альма внимательно смотрела на Шарлотту.
— Как же ты будешь путешествовать, дорогая? Без упряжки, без фургона, без провизии?