Дженни мчалась сквозь темноту к берегу. Показались очертания дамбы, и одновременно она услышала плеск волн, набегавших на галечный берег лагуны. Небо над головой расчистилось, последние седые пряди тумана таяли, и сверкали во всем великолепии созвездия, напоминающие роскошные византийские светильники. С моря дул ветер, отбрасывая с лица Дженни развевающиеся пряди волос. Сердце колотилось как бешеное, но она чувствовала себя лучше, чем когда-либо. У нее была цель, и, пожалуй, впервые в жизни она была уверена в себе.
Дженни увидела впереди светящееся окошко рубки, почувствовала резкий запах дизельного топлива. Моторный катер Цорци все еще стоял у причала. Паоло и несколько его людей были заняты последними приготовлениями. Они зачем-то придали судну вид полицейского катера, снабдив борта соответствующими эмблемами и подняв флаг. Когда Дженни подбежала к воде, отшвартованный катер заурчал мотором; звук становился все выше.
Она бросилась в воду и принялась грести, изо всех сил помогая себе ногами. Добравшись до судна, она услышала, как заработали на полную мощность двигатели. Нос катера задрался вверх, лодка тронулась с места, и Дженни уцепилась за один из бамперов. Почувствовав рывок, она расслабилась, скомпенсировав тягу катера. Она должна была запыхаться, но дышала совершенно ровно. Она снова была хозяйкой своей жизни, — что, несомненно, одобрила бы Арханджела, — и ее переполняло вдохновение.
Глава 20
Браво и Рюль высадились на берег вытянутого в длину, полностью заросшего лесом острова Лазаретто Веккьо. Было очень темно, но на небе появились звезды; далеко на западе, над горизонтом, висело кучевое облако, театрально подсвеченное снизу восходящей луной. Оно напоминало древнего бога, пробуждающегося от длившегося не одну вечность сна и неторопливо разминающего огромные, переплетенные реками вен бугры исполинских мышц.
— Некоторое время изменник не давал о себе знать, — произнес Рюль. — Он по крупицам передавал информацию рыцарям святого Клемента. Но теперь ты вышел на след Завета, и он проявил себя.
— Вы говорите о Цорци?
Рюль кивнул.
— Боюсь, что так. — Он включил фонарик, найденный в каюте. — Цорци был одним из близких знакомых Декстера. Он знал о твоем отце почти столько же, сколько и я. Сейчас его цель — ты. Он коварен, умен и очень опасен. Есть причины подозревать, что все его люди теперь обернулись против ордена. Они подчиняются ему, и только ему. Боюсь, никому из них уже нельзя доверять.
Рюль растянул над катером брезент, который монахи, очевидно, использовали для защиты от влаги доставляемых на Сан-Франческо продуктов.
— Нам повезло, что мы успели добраться сюда. Монахи наверняка уже сообщили в полицию о пропаже катера. Когда вернемся на берег, придется быть очень осторожными.
Они направились прочь от катера. Конечно, при беглом осмотре берега из патрульной лодки тщательно укрытое брезентом судно вряд ли заметят. Однако в конце концов дотошные полицейские его найдут, сомневаться не приходилось. Нужно было успеть убраться подальше до того, как начнется облава. Браво понимал, что это значит. У него было очень мало времени на поиски следующего шифра.
— Я отведу тебя к разрушенной церкви, — сказал Рюль, когда они отошли от берега.
— Как вы узнали, куда они меня увезли? — спросил Браво.
— Следовал интуиции. Я давно подозревал Цорци и какое-то время за ним наблюдал.
— Снова вы выручаете меня, как в былые времена.
Рюль улыбнулся, бросив на Браво такой знакомый взгляд.
Деревья здесь росли густо, в воздухе стояла сырость; под их ногами чавкала мокрая земля.
— Я хочу поблагодарить вас, дядя Тони, — сказал Браво.
— Это я должен благодарить тебя. Ты спас мою шкуру.
— Вы справились бы и сами, — ответил Браво, — но я сейчас не об этом.
Рюль заинтригованно посмотрел на него.
— Той зимой, когда погиб Джуниор, я чуть было не возненавидел вас.
— Ага, и, насколько я помню, ты со мной особо не церемонился.
— Мне очень жаль.
— Я знаю.
— Нет, вы знаете не все. Я злился на вас за то, что вы увезли от меня отца.
— Ну…
— Нет, дядя Тони, послушайте, я должен объяснить. Я тогда был еще совсем ребенком, я мог думать только о себе, о своей собственной боли. Я не понимал, каково, должно быть, пришлось отцу… — Браво помолчал. Он ждал, что дядя Тони скажет что-нибудь, подтвердит его слова. Но тот молчал. — Вы ведь поняли, что ему нужно уехать, так? Что он сломается, если останется дома.
— Когда я позвонил, у него был такой голос… Я понял, что нельзя позволять тебе смотреть на то, как его скрутило. Ребенок не должен видеть родителей в таком горе. Тебе и без того досталось.
— Куда вы с ним уехали?
— В Норвегию. Охотились, в основном на лосей и оленей. Твой отец выглядел ужасно, он, казалось, был окончательно сломлен… Как-то раз, — помнится, в тот день была кошмарная вьюга, настоящий буран, впрочем, Декстеру, похоже, было все равно, — мы наткнулись на незнакомые мне следы, совсем свежие — иначе их засыпало бы снегом. Деке оживился, и мы до изнеможения петляли с ним по этим следам, пока солнце не скатилось к горизонту и на снег не легли голубоватые тени. Наконец мы увидели зверя — россомаху. Уже тогда они довольно редко встречались.
— Вы ее подстрелили?
— Шутишь? Декстер пришел в такой восторг! Он убрал ружье и уселся прямо на снег, как маленький ребенок. Просто сидел и смотрел. Знаешь, я думаю, россомаха тогда заметила нас, или, по крайней мере, Декса, потому что разок она взглянула в нашу сторону и вздрогнула. Но не зарычала на нас и не убежала. Мы добрались до небольшой рощицы тонких, искривленных ветрами сосен. Я отвел с дороги упругую колючую ветку. Запоминающееся было путешествие. Я видел, как твой отец опустился в глубины отчаяния и вновь поднялся. Там, в снежной глуши, безмолвно говоря с росомахой, он снова почувствовал вкус жизни.
На мгновение на плечи Браво снова навалилась чудовищная тяжесть безвозвратного ухода отца. Однако теперь эта ноша казалась ему не такой тяжкой, как прежде, словно крылья опустившейся сверху огромной невидимой птицы разгоняли непроглядную ночную черноту. Мы в некотором роде белые вороны, аутсайдеры… Тем более трудно нам найти себя. Иногда я задаю себе вопрос: «Что я могу сделать, чтобы спастись?» Теперь Браво увидел в этих словах отца, сказанных далеким летним днем за столиком ресторана в Джорджтауне, совсем иной, прежде скрытый от него смысл. Теперь, когда он сам столкнулся в полной мере с тяготами и одиночеством в мире, так непохожем на привычный…
— Вы были добрым другом, — наконец хрипло выговорил он, чувствуя, что в горле пересохло, а сердце болезненно сжимается, — и моему отцу, и мне.
Рюль ласково потрепал его по плечу.
— Иногда ты так походишь на отца, что становится не по себе… — Он помолчал, а потом очень серьезно продолжил: — Я знаю, что смерть Джуниора всех вас потрясла, и особенно тебя. Ты сделал все, что мог. Это не твоя вина.
Браво вздрогнул, услышав эхо слов Дженни. Невольно он снова мысленно увидел ее, их номер в отеле, душ, огромную кровать… Услышал голоса за окном, плывущие над каналом, словно утренний туман. Он почувствовал ее ласковое прикосновение, услышал шепот над ухом. А потом снова — зловещий хруст ломающегося под ногами льда… Она так же ласкала его отца, так же шептала ему что-то на ухо… Браво охватила почти осязаемая тоска, по спине пробежал неприятный холодок. Его передернуло, и он ускорил шаги, спеша через лес вслед за Рюлем.
Они подошли к осыпающемуся фундаменту старой церкви. Кругом не было ни души. Часть церкви относительно недавно была переделана в приют для бездомных псов. Над ними возвышалась уцелевшая стена, темная, тускло отсвечивающая в свете звезд, расколотая гигантской трещиной надвое.
— Что теперь? Как видишь, от церкви мало что осталось, — сказал Рюль. Они стояли рядом и разглядывали руины.
Браво посмотрел на расколотую стену. Вспомни, где ты был в день твоего рождения. Он вспомнил святую Марию Назарейскую, и это привело его на остров. Ладно, а где же находился тот госпиталь в Чикаго? Браво напряг память. Улица Западного Отделения, 2233.
Браво подошел к трещине в стене — вот и отделение — и отсчитал десять шагов, сумму цифр в адресе больницы, на запад. Он опустился на траву у основания стены. Рюль присоединился к нему, и вдвоем они принялись раскапывать землю руками. На глубине в три фута они обнаружили сверток, обернутый непромокаемой пленкой.
Вдалеке, за Лидо, над лагуной задрожали и вытянулись в их сторону, точно скрюченные пальцы, огни прожекторов. Несколько раз протяжно и жалобно прокричала чайка; ветер подхватывал и уносил прочь заунывные звуки.
Немедленно вспомнив об облаве, без сомнения, уже начавшейся, они торопливо двинулись назад, к берегу. Браво на ходу развернул сверток. Внутри был маленький греческий крест, обмотанный тонкой красной пряжей; конструкция напоминала крошечное осиное гнездо.
