— Таша, смотри на меня, смотри на меня, слышишь?
…поздно…
…мгла не расстанется с ней…
…не отпустит её…
…никогда.
И стала тьма.
Где-то в маленькой детской тоненькая светловолосая девушка обмякла на руках мужчины в чёрных одеждах. Безжизненно откинула голову, разметав кончики волос по деревянному полу.
Свет лампадки разноцветьем разбился в тусклом серебре её неподвижных глаз.
…тьма.
Бархатисто-чёрная, беззвёздная, без разделений земли или неба. В них не было необходимости. Здесь не существовало пространства и не существовало времени.
Она стояла во тьме… и не боялась. В этой тьме ничего не таилось. Она не была зловещей — в ней не существовало зла или добра, она была выше этих понятий.
"…а ты когда-то боялась темноты?"
Она ничего не боялась. Здесь не было страхов. Здесь не было памяти.
Здесь был только покой.
А впереди сиял чистый, ослепительно белый свет. Не холодный, не тёплый. Не рассеивающий тьму, лишь струящийся мимо. Она видела его на своих руках, чувствовала, как он играет странными потусторонними бликами в её зрачках — и, сколько ни смотрела на этот свет, глаза к нему не привыкали.
Свет сиял в зеркале. Может, это было и не зеркало вовсе, но ей проще было думать, что это зеркало. Прямоугольное, чуть выше человеческого роста, как дверной проём.
"Свет в конце туннеля?"
Это место не могло быть реальным… но оно было таковым. Оно было куда более реальным, чем сама жизнь.
…иди ко мне…
"Кто здесь?"
…иди…
Голоса. Зовущие — из света.
…иди к нам…
…иди, и больше никогда не будет боли…
Множество голосов, сливающихся в один.
…никакой боли, никакой печали, никаких тревог…
Она не чувствовала, что двигается — но она двигалась. Вперёд. К свету.
…лишь покой, один лишь покой…
…навсегда…
Почти у самой грани, у самой черты тьмы и света…
И вдруг — чья-то ладонь, удержавшая её за руку.
— Таша, стой.
Голос — незнакомый…
— Таша, не надо. Не уходи. Останься.
Или забытый?
…не слушай его, не слушай…
…не его дело…
— Нет, моё.
Свет тянул её за рукава.
…какое тебе дело до неё и её жизни, человек?
— Я никому её не отдам. Даже тебе.
…она заслужила покой…
— Она видела слишком мало, чтобы уходить.
…но как ты можешь знать, что лучше для неё?
— Я знаю её лучше, чем ты думаешь.
…ей было бы легче уйти сейчас…
— Не всегда правильно то, что легко.
…она видела столько боли…
— Да.
…и по твоей вине тоже…
— Да.
…ты не мог её уберечь…
— Да.
…а сейчас или через несколько лет — итог ведь будет один, так не всё ли равно…
— Нет. Смерть есть плата. Наша плата за жизнь. Как и боль есть плата за право быть людьми, быть — живыми. Это сделка с тем, кто выше нас. Да, за смертью боли нет, и нет чувств, что ранят. Но там нет ничего.
…цена слишком высока…
— Нет. За наши слёзы и нашу боль нам сторицей воздаётся. Мы живём, порой страдая, но живём, и с радостью отдаём часть себя тем, кого любим. Отдаём любовью, и получаем в ответ любовь. И боль наша — от любви. Потому что теряем. И умирая, мы помним жизнь, которую прожили, и жизнь, которую подарили другим. Мы не всегда можем это понять, но, как бы дорога ни казалась цена — получаем мы всегда больше.
Голоса шумели взволнованным прибоем темноты.
…время…
— Делать выбор.
Он разжал пальцы.
…свет или тьма…
— Жизнь или смерть.
…или покой…
…выбирай…
— Выбирай, девочка.
Ослепительный свет плескался перед ней.
Она оглянулась. Совсем чуть-чуть — лишь чтобы увидеть, кто…
Тьма растворяла черноту его одежд, скрывала черты, размывала лицо. Лишь сияли небесной ясностью глаза… Отражённый свет? Должно быть. Не может ведь быть иначе…
— Ради того, что связывает нас, — тихие слова поднимались из тьмы, подобно пушинкам тёплого сияния, — останься. Идём со мной. Прошу.
Он стоял с опущенными руками и смотрел на неё. Ждал.
Время узнать, чего ты хочешь на самом деле…
Она отвела взгляд от человека за своей спиной и повернулась лицом к белому сиянию. Свет затягивал, как зыбучий песок, так близко, так заманчиво близко…
Она приняла решение. Она выбрала.
Ещё миг она смотрела на свет, впитывающийся в её зрачки.
А потом сделала шаг назад.
…всего шаг — но почему свет тут же отдалился, так быстро, так стремительно, превратившись в крошечную далёкую точку…
Исчезнув. Оставив их висеть в абсолютной тьме, в высшей степени тишины.
Она оказалась в кольце прохладных надёжных рук, прижавшись спиной к нему, широко распахнутыми глазами вглядываясь во мрак. Двигаться куда-то было бессмысленно: понятия "куда-то" просто не стало.
Сколько они висели так, в безпространстве и беззвучье — неизвестно. Но по прошествии этой неизвестности они услышали голос.
— О чём молить тебя, чего просить у тебя…
Не бесплотную и вкрадчивую часть многоголосья.
— Ты ведь всё видишь, знаешь сама…
Чуть дрожащий, ломкий.
— Посмотри мне в душу и дай ей то, что ей нужно…
Снизу?
— Ты, всё претерпевшая, премогшая — всё поймёшь…
Снизу. Из темноты, вдруг обернувшейся бездной.
— Ты одна знаешь всю высоту радости, весь гнёт горя…
Они стояли на краю воздуха.
— Услышь же меня, Пресветлая, в час нужды…
Но зато… появилось хоть какое-то направление, верно?
— Готова? — спросил он.
Она кивнула, поняв без слов — и шагнула вперёд.
И полетела вниз, вниз, не то падая, не то паря, теряя ощущение своего тела; не переворачиваясь, не кувыркаясь, не чувствуя биения ветра по лицу. Стоя, абсолютно вертикально — а он не выпускал её из спокойных, ненапряжённых рук.
А потом она поняла, что смотрит на виднеющийся впереди свет. Не белый, как от зеркала, а мягкий, золотистый, тёплый…
Свет, наполняющий солнечными лучами надежды.
Свет был совсем близко. Ещё мгновение — и они пролетят сквозь него…
Вот сейчас…
Свет вдруг дрогнул, мигнул, уменьшился в размерах, из всеобъемлющего став странной формы — слепяще-яркий квадрат с размытым вокруг разноцветным сиянием.
А потом Таша вдруг поняла, что уже никуда не летит, а лежит и смотрит на просачивающийся сквозь жёлтое стёклышко огонёк светильника на тумбочке.
Осознание, что ей не хватает воздуха, пришло малость с запозданием — заставив Ташу вдохнуть так глубоко и жадно, как никогда в жизни, наверное.
Молитвенный шёпот осёкся на полуслове:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
