— А что, и мяч тоже пинать будем? — весело спросил сидевший впереди Кристины актер — кажется, он должен был играть роль священника Лоренцо.
По залу прокатился смех. Однако Гермесов и здесь всех удивил.
— Да! — язвительно проскрипел он. — И мяч тоже! Думал меня подловить? А вот хрен тебе! С мячом у нас будет целая эпопея — уж будьте спокойны. Красный мяч… — Гермесов с мечтательным видом прошелся по сцене. — Он станет у нас символом, так сказать, благопристойности… Устоев общества, рамок приличия… Словом, всего того, что заставляет нас как попугаев повторять изо дня в день одни и те же затертые фразы… Врать, глядя друг другу в глаза… Делать всякие гримасы и показывать кукиши под столом… — Гермесов недвусмысленно выставил перед собой толстый средний палец с обкусанным, как у мальчишки, ногтем. — Вы будете перекидывать мяч друг другу, произнося только лицемерные реплики. Если же кому-то придется говорить что-то искренне, от души, то он просто выбросит этот мяч, отшвырнет его… или, если сможет, стыдливо спрячет за корсаж. — Режиссер неприлично захихикал, а актеры зашумели, обсуждая услышанное…
Больше всего Кристина волновалась, когда ее знакомили с главным партнером — Ромео. Конечно, она понимала, что надеяться встретить в его лице настоящего возлюбленного — глупо и бессмысленно. Но ничего поделать с собой не могла. Наверное, в молодых девушках это чувство живет независимо от их воли. Стоит ли говорить, что в этом вопросе ее ждало глубокое разочарование…
Не то чтобы Ромео не понравился ей — напротив, это был очень даже милый и симпатичный юноша. Но он был женат! Да на ком — на «матери» Кристины, синьоре Капулетти!
Даже у Гермесова этот факт постоянно вызывал смех.
— А что? — говорил он. — Это было бы круто — поставить так, чтобы Ромео тайно ухлестывал за матерью Джульетты… Ведь мамашка, в сущности, была совсем еще молодой и привлекательной женщиной. А? Если она признается Джульетте, что в ее годы уже была ее матерью, то получается, что ей нет еще и тридцати лет! В наше время некоторые дамочки в этом возрасте только изволят начинать, так сказать, карьеру… — иронически замечал он.
«Ромео» и «синьора Капулетти» поженились совсем недавно, поэтому, лишь только выдавалась свободная минутка, бросались друг другу в объятия. Кристине все время казалось, что во время репетиций нежных сцен между Ромео и Джульеттой настоящая жена ревностно следила, чтобы они ничего не «превысили». Свою обиду по поводу того, что не она, а Кристина получила главную роль, ей пришлось спрятать поглубже, дабы не вызывать у других актеров насмешек…
Как бы там ни было, что бы кто ни говорил, но с каждой репетицией спектакль нравился Кристине все больше и больше. Хитрость с мячом, придуманная Гермесовым, выделяла две заглавные роли, возвышая их, так сказать, «над суетой». Он намеренно требовал от других актеров немного притушевывать свои партии, чтобы Ромео и Джульетта казались двумя нежными созданиями, которых пытаются заставить играть в жесткий футбол.
Всего в спектакле участвовали двадцать пять человек, не считая массовки, изображающей горожан, родственников, стражу, часовых и слуг. Кристина была занята в десяти сценах, но пересекалась не со всеми персонажами. Основными ее партнерами были Ромео и кормилица. Кроме них, встречались и другие: синьора Капулетти, брат Лоренцо, нелюбимый жених Парис.
Если Ромео вне сцены «изменял» Джульетте с ее матерью, то сама Джульетта стала предметом ухаживаний… священника Лоренцо. Это было вполне в духе Гермесова. Ему, как завзятому цинику, нравилось, когда попирались святые устои — пусть даже таким изощренным способом.
Вообще на все амурные истории внутри своей труппы Гермесов смотрел как на необходимый атрибут театральной жизни. Даже когда во время одной из репетиций он случайно обнаружил «Ромео» с потенциальной «тещей» между двумя кулисами, где они, усевшись на стул, самозабвенно занимались любовью, то он, вопреки своему обыкновению, не сказал любовникам ни слова.
— Подождем, пока он кончит… — шепотом сказал он ничего не понимающим актерам, и в наступившей тишине все отчетливо услышали монотонный скрип половицы за сценой. Через пять минут из-за кулис вышли красные и смущенные молодожены.
— Вот теперь можно продолжать, — удовлетворенно сказал Гермесов, как будто с женщиной только что был не Ромео, а он сам.
С актером Петром Сивожелезовым, который играл брата Лоренцо, у Гермесова были отношения, напоминающие опасное панибратство между королем и его шутом. Петюня — как все называли Сивожелезова — постоянно вел себя на грани фола, рискуя вызвать у тирана гнев. Но он-то как раз вызывал его меньше всего.
Петюня был несколько старше основной массы актеров — пожалуй, единственный из всей труппы. Гермесов предпочитал работать с «молодняком», к которому причислял людей в возрасте около двадцати лет. Всех, кто перерастал этот возраст, он безжалостно увольнял.
— У меня все, как в модельном бизнесе, даже круче, — говорил он. — Поработал — выходи в тираж.
Никто не знал, почему для Сивожелезова было сделано такое исключение, но никто и не был против. Петюню любили за веселый и «отвязный» нрав, за галантное отношение к женщинам. Что и говорить, мужчина он был видный. В свои тридцать он выглядел лет на двадцать шесть. Высокий, плечистый, с кудрявыми черными волосами и хитрыми морщинками возле глаз, он не пропускал ни одной новенькой актрисы. Разумеется, Кристина тоже не явилась исключением…
«Брат Лоренцо» не стал тратить время на пустые заигрывания и дешевые комплименты. Дождавшись, когда Гермесов пригласит их на репетицию шестой сцены второго акта, в которой участвуют только юная парочка и священник, Петюня перешел в наступление.
Всю репетицию он занимался тем, что, перехватив взгляд Кристины, подмигивал ей и делал какие-то непонятные знаки руками за спиной у Гермесова. Смысла в них было ровно столько, сколько в жестах сумасшедшего, но заинтриговать ими можно было любого.
Произнося свой короткий монолог, обращенный к Ромео, Петюня с важным видом расхаживал по сцене и то и дело оказывался лицом к лицу с Кристиной, которая стояла между кулисами и ждала своего выхода.
— «Таких страстей конец бывает страшен, — философски замечал он, а сам, незаметно для всех, строил Кристине рожу. — И смерть их ждет в разгаре торжества. Так пламя с порохом в лобз-з-занье жгучем… — со смаком произносил он и бросал на нее пламенный взгляд, — …взаимно гибнут. И сладчайший мед нам от избытка сладости противен… — В этом месте Петюня снова поворачивался к Кристине и делал такое гадливое лицо, как будто его вот-вот вырвет. — Излишеством он портит аппетит…»
