Затем начались мучения с выходом. Пан Мальчевский считал, что мы не умеем держаться на сцене.
— Выход, маэстро, выход — самое главное. От него зависит успех артиста.
По его команде мы выбегали из-за сцены и раскланивались с публикой.
— Где улыбка? — кричал Адам. — Улыбайтесь же!
И снова гнал нас за кулисы.
— Как ты выходишь? — доставалось Белке. — Что ты топчешься, как русский медведь?
И пан показывал, как топчется русский медведь. Толстый, на коротких ножках, он поднимал к голове руки и, переваливаясь с боку на бок, медленно поводя головой, топал навстречу зрителю.
Если б мы не устали и не злились, то, наверняка, хохотали бы. Но нам было не до смеха. Следовало обязательно дать сегодня представление. Ведь за него причиталось восемь процентов выручки!
Перед самым вечером, примерив костюмы, мы отправились в кафе перекусить.
Все тело ломило, и я спросил:
— Димка, а ты сможешь сегодня выступать? Что до меня, то я почти готов…
Он только махнул рукой.
К цирку уже валил народ — всё женщины с ребятами, иногда старики.
— Сбор сегодня, видно, будет большой! — оживился Димка.
— Как же, «Три — Бульди — три!» — засмеялась Белка, кивая на афишу, где красовались какие-то наряженные пыжики, должно быть, мы.
Представление назначалось на восемь часов, было уже около девяти, а у кассы все еще волновалась очередь. В зале стоял шум, все громко кричали: «Время, время!» Не только скамейки, а и все проходы были забиты зрителями. Зачем же пан Мальчевский продает еще билеты?
Я побежал в кассу, постучался.
— Сколько билетов продали, пан Мальчевский?
— А что ты ходишь сюда? — заорал на меня разгневанный пан. — Получишь свои деньги, не беспокойся. Ступай на арену!
Ах, вот чего он боится! Деньги! Ну хорошо же, я сейчас и потребую расчет.
— Давайте наши восемь процентов сбора! — посмотрел я на кассу.
Хозяин воровато задвинул ящик, где виднелись металлические и бумажные деньги.
— Потом, маэстро, потом! — не глядя на меня, скороговоркой ответил он.
— Нет, сейчас! — грубо крикнул я и стукнул по столу.
— Пся крев, о матка боска! — пробормотал пан и, схватив несколько бумажек, ткнул их мне. — Пожалуйста!
Я видел, что Мальчевский дал мне всего тридцать марок, и продолжал стоять.
— Хорошо, хорошо! Еще десяток марок! — в мою руку полетела бумажка. — Иди и готовься к выступлению.
Я убежал за сцену. Димка и Белка посматривали в кипящий зал. Я отдал деньги Белке, которая была у нас кассиром. Спустя несколько минут заиграл аккордеон, и пан Мальчевский провозгласил:
— Единственный в мире детский аттракцион! Три — Бульди — три!
В тот же момент мы с Белкой выскочили с улыбками на арену и встали по сторонам, подняв руки вверх, а Димка перекувырнулся несколько раз и встал между нами, тоже подняв руку.
Зрители дружно аплодировали.
В первых двух рядах сидели, словно проглотив палки, военные и, хмуро улыбаясь, смотрели на нас. В третьем ряду… Что за черт! В третьем ряду сидели Паппенгейм и Карл Фогель! Карл толкал под руку Паппенгейма, показывал на нас.
Выход закончился, мы убежали, и я шепнул второпях:
— Паппенгейм и Карл!
А пан Мальчевский уже приглашал:
— Первый номер на сцену!
Димка, не успев разобраться в том, что я ему сказал, бросился на арену. Он ошарашил зрителей бурным выступлением: сделал несколько кругов по арене на руках, потом прыгнул, перевертываясь в воздухе, и встал перед зрителями, раскинув в стороны руки.
Зал взорвался аплодисментами.
А мы с Белкой потихоньку наблюдали за нашими противниками. Я увидел, как Паппенгейм встал и начал пробираться к выходу. И тут Димка, заметив Паппенгейма, прервал выступление. Крикнув нам «бежим!», помчался к выходу. Мы с Белкой бросились следом.
У выхода никого не было. Стояла такая темнота, что хоть глаз коли.
— Где же Белка? — испуганно спрашивал меня Димка.
В самом деле, Белка исчезла. Мы прислонились к стене сарая и стали ждать. Цирк истошно шумел. И вдруг из ворот выскочила Белка с узелком в руках, ее преследовал Карл. Он схватил Нюру. Мы ринулись к ним.
Димка с разбегу дал Карлу такого тумака, что барончик упал и крикнул во все горло:
— Помогите! Вот они!
Я выхватил у Белки узелок и потащил ее за собой. Послышался свисток. Из темноты навстречу нам мчались двое полицейских.
Мы свернули в темный проулок и остановились. Один полицейский проскочил мимо:
— Ганс, где они?
— Где-нибудь здесь… Надо искать.
Вспыхнули фонарики. Мы бросились бежать.
— Стой! — кричали нам вслед. — Стрелять будем!
Раздался выстрел. Еще один…
Но мы все же бегали быстрее полицейских. Они стали отставать.
Только очутившись на окраине города, мы отдышались.
Темень, грязь… Идти приходилось на ощупь. Изредка из окон какого-нибудь домика пробивались чуть заметные полоски света. Слышалась немецкая или польская речь. Мы спешили скорее убраться подальше: неизвестно, чем нас могли встретить в этих домиках.
— Тс-с, — шептал Димка. — Идут!
Тяжело шлепая по грязи, к нам подходила какая-то тень. Мы прижались к стене, замерли. Едва не касаясь нас, мимо прошагал высокий военный в черном плаще. Под руку военный вел маленькую, одетую в белее, женщину. Наверно, оба были в цирке!
— Вот здесь и живу, — услышали мы приятный женский голос.
— Далековато, — громко произнес бас. — Особенно по такой грязи…
— У нас третий дом от края… Может, зайдете?
— С удовольствием.
Щелкнула калитка, пролаяла собака.
Третий дом от края!
Мы потопали за пределы города по скользкой дороге неизвестно куда…
ПОД СВОИМИ БОМБАМИ
Сжав зубы, с замолкшей душой и судорожно хлопающим сердцем, прополз он под несколькими рядами вагонов, бесшумно и быстро, среди криков, скрипа шагов и мелькающего по рельсам света.
А. Грин. «Сто верст по реке»
Все-таки хорошая светомаскировка у этих фрицев! Мы отошли совсем немного от города, и вот уже не видно ни огонька.
Впереди двигались белые фигуры Димки и Белки. И на мне висело некое подобие спецовки акробата: белая безрукавка и длинные штаны вишневого цвета, затянутые в щиколотках. Мы так и не успели переодеться в свои костюмы. А в этих цирковых одеяниях было очень холодно.
— Черт бы побрал пана Мальчевского! — ругался я. — Вот и ходи теперь в его костюмах!
— А что ты держишь в руках, Молокоед? — откликнулась Белка. — Я же специально возвращалась за нашей одеждой.
Молодец, все-таки, Белка! Мы быстренько переоделись, вернее натянули прямо на цирковые свои обычные костюмы, и сразу нам стало теплее.
Дорога была очень плохая. Все время приходилось прыгать через лужи, скользить по грязи. По сторонам иногда виднелись смутные очертания каких-то деревьев, кроны которых были подрезаны под самые стволы.
Послышался шум автомашины. Мы отошли в сторону, и грузовик, тихо переваливаясь и скользя на колдобинах, прошел мимо нас.
— Садимся, ребята! — скомандовал я и помчался за грузовиком.
Мы быстро вскарабкались с Димкой в кузов, а Белка болталась на вёсу, ухватившись за борт. Мы схватили Белку, втащили в машину.
— Куда она идет? — спросил Димка.
Я пожал плечами:
— Все равно куда. Лишь бы подальше от города.
Грузовик выбрался с дороги на шоссе, свернул вправо и быстро помчался вперед. Шоссе было очень оживленным. Грузовики, автобусы и изредка легковушки двигались целой вереницей, а навстречу шли такой же вереницей другие машины. Я уж догадался, куда мы ехали. Это было шоссе Берлин — Варшава или Познань — Варшава, и мы мчались в сторону польской столицы. Все-таки хоть немного, да ближе к дому!
Мимо прошмыгнули здания какого-то города, потом — мост, железнодорожное полотно, и вдруг машина затормозила останавливаясь. Мы поспешно выскочили из кузова, спрятались в канаву. Хлопнула дверца, водитель пнул ногой скаты, громко сказал:
— Придется качать! Фридрих, ты бы полез в кузов за домкратом.
— Сейчас, — послышался голос из кабины.
Шофер остановился около дверцы, стал закуривать.
— Ты не слышал, Гельмут? Вроде кто-то спрыгнул с машины? — произнес тот же сонный голос.
— Чего ты возишься? — кричал Гельмут. — Давай скорей домкрат!
Что-то тяжелое упало на землю.
— Возьми! А все-таки кто-то спрыгнул…
Когда машина ушла вперед, мы выбрались на полотно. Впереди виднелась какая-то пашня.
— Куда идти в такую темь? — брюзгливо заметила Белка.
Я хотел ей возразить, когда услышал вдруг шум. Он быстро нарастал и, оглушая нас грохотом, мимо промчался состав.
— Поезд? — изумился Димка.
Я живо вскочил на ноги, посмотрел туда, куда проследовал состав. Красный огонек виднелся совсем недалеко.
