— Может, вернемся, — предложил Баян, — да расспросим его?
Только вертаться мы не стали. Над дорогой опять полетела песня огнищанина, а это было для парня хуже ножа вострого.
— Добрый, — жалобно подгудошник на меня взглянул, — давай я к тебе снова за спину сяду. Да Буланого твоего поторопим, не то у меня не хуже этого, — кивнул он назад, — уши внутрь завернутся да хлебными станут.
— Садись, — пожалел я Баяна.
Не обманул тугоухий. Вскоре мы и впрямь увидели деревянные стены стольного града Муромской земли. По всему было видно, что совсем недавно здесь произошло побоище.
Посад раскурочен. Одни дома по бревнышкам раскатаны, другие и вовсе палом пожжены. Только печи сиротливо торчат. Разор и запустение. Да еще гарью все вокруг провоняло. Но сам град, видать, взять не смогли. Выдержали осаду крепкие стены.
— Уж не тот ли долговязый жердяй тут войной прошелся? — то ли меня, то ли самого себя спросил Баян.
— Мало ли таких по землям бродит, — ответил я ему.
— Немало, — согласился он.
А вокруг ни души. Словно вымерло все. Или, может, забрали в полон посадских жителей? И от пустоты этой оторопь берет. Страх холодком противным спину морозит. Поежился я невольно, на Баяна взглянул. Ему, видно, тоже не по нраву эта тишина. Озирается. Насторожился весь, точно беду встретить приготовился. Идет рядом крадучись, готов в любой миг либо в драку кинуться, либо в бегство пуститься.
Вдруг как будто промелькнуло что-то. Или примерещилось? Нет, не морок это. Вон там как будто кто-то копошится. Вгляделся я — точно. Есть, выходит, живые.
Сначала я кочета [83] увидел. Странно он среди этого разорения смотрелся. Гребень на нем большой. Мясистый. Красной кровью налитой. Перья яркие, с карего в лазоревый переливают. Глаза-пуговки чего-то в руинах высматривают. Осторожно ступает он по развалинам. Головой не хуже нас с Баяном крутит. Остановится, присмотрится и дальше идет. И не кричит, крыльями не хлопает, несушек своих не зовет. То ли от испуга голос у него пропал, то ли знает, что никто на его зов не откликнется.
Подошел кочет к печи обрушенной, замер. Возле нее землю клюнул, точно зернышко какое нашел. Тут его и сграбастали. Выскочила из печки девчонка. Лохмотья на ней грязные, волосы всклоченные, лицо сажей черной перемазанное. Схватила девчонка кочета и шею ему — хрясть.
Жалко мне стало птицу. Да только людей жальчее.
— Вон, видишь, девка? — показал я Баяну рукой на замарашку. — Спроси иди, что тут стряслось?
А девчонка нас заметила и наутек припустила. Прямо к городским воротам спешит. Кричит что-то, на визг срывается. Что кричит? Не разберу никак. А она кочета к груди прижимает, точно драгоценность великую несет.
— Догоню я ее, — сказал подгудошник и кинулся следом.
— Зачем пугать? Она и так перепуганная, — крикнул я Баяну вдогон.
Чумазая увидела, что за ней бегут, заверещала. Споткнулась она, упала, кубарем покатилась, но добычу из рук не выпустила. Вскочила и еще быстрей понеслась.
Остановился Баян. Понял, что ему девчонку не догнать. Дождался, когда я подъеду, и говорит:
— Вот глупая девка! Я же ей ничего плохого не хотел. Чего она так?
— Ну… хотел, не хотел… — отмахнулся я. — Давай-ка лучше к городу поближе подбираться. Там-то уж, наверное, нам расскажут, чего да как…
— Ага, — кивнул Баян. — Ну а коли не расскажут, то стрелами продырявят точно.
— Да что мы? Вороги какие? Нас всего-то двое. Небось не убьют.
И мы двинулись вслед за девчонкой.
Поднялись мы на косогор, у ворот остановились. Видели мы, как створка приоткрылась, девку внутрь пропуская, да затворилась тут же. Запоры только лязгнули.
— Не сильно ждут нас в граде Муроме, — сказал я подгудошнику, спешился, чтобы горожане нас за недругов не приняли.
Подошли мы ко граду. Я в ворота постучал.
— Эй! — крикнул. — Впустите! Мы пришли с миром!
Никакого ответа.
— Сдается мне, Баян, не пустят нас в город, — сказал я подгудошнику. — Чую, что наблюдают за нами, а не показываются. Убить не убьют, но и к себе не допустят.
— Это мы сейчас посмотрим, — ответил он. — Никто бычиться не станет, если к нему в гости с радостью пришли, — достал из сумы свой бубен, ударил в него и закричал: — Эй, люди хорошие, отопритеся, отворитеся! Не со злом мы пришли, а с радостью! Я спою вам и спляшу, чудо-юдо покажу! — И с этими словами он кинул бубен мне.
Я поймал его на лету и недоуменно уставился на Баяна.
— Подстучи, Добрый! — подмигнул он мне и встал на руки.
Такой прыти я от него совсем не ожидал.
— Давай, Добрый! Давай!
И я застучал по натянутой коже.
Конечно же, у меня получалось не так красиво, как у Баяна, но я очень старался не сбиться с ритма. И вспомнился мне хевдинг Торбьерн, который все пытал — не играю ли я на арфе? Вот бы посмеялся он, когда бы увидел меня, стучащего в бубен…
А Баян между тем принялся выплясывать, стараясь попасть в мой не слишком четкий ритм. И так ловко у него получалось, словно он сызмальства не на ногах, а на руках бегал.
— Вот так чудо из чудес, — подпевал он, проделывая свои выкрутасы, — вздыбил ноги до небес! Что за странная случилась у меня хвороба? Поменялися местами голова и жопа!
Я едва сдержался, чтобы не расхохотаться. Но, похоже, на сидящих за стенами града людей выверты подгудошника не произвели особого впечатления. Ворота Мурома попрежнему оставались закрыты. А за стенами стояла полная тишина.
— Слушай, Баян, — я опустил бубен, — может, они тоже с глушью? Ну, как тот мужик, что нам в дороге встрелся?
— Карась, что ли? — снизу вверх взглянул на меня он.
— Ага, — кивнул я.
— Тогда все бесполезно.
Подгудошник оттолкнулся от земли и встал на ноги.
— Тьфу! — смачно сплюнул он. — Только руки в грязи изгваздал.
— Держи, — протянул я ему бубен.
Он отряхнул ладони, подобрал с земли свою суму и запихнул в нее бубен.
— Ну? И что теперь? — спросил подгудошник.
— Не знаю, — пожал я плечами.
А тут и помощь подоспела. На дороге появился наш давешний знакомец. Мужик-огнищанин проехал через разоренный посад и направил свой воз прямо к нам.
— Что? — спросил он, натягивая вожжи. — Не хотят вас впускать?
— Не-а! — крикнул ему что есть мочи Баян.
— Чего орешь-то? — Огнищанин засунул мизинец в ухо. — Я же сказал, что не глухой, а только с глушью.
— Ну, извини, — поклонился ему подгудошник.
— Ладно, — махнул в ответ мужик рукой.
— Добрый человек, — обратился я к нему. — Подскажи, что делать нам? Как в град попасть?
— Погоди. — Огнищанин слез со своих бочек, подошел к воротам, задрал голову вверх и закричал что-то на непонятном мне языке. [84]
