Все вокруг было спокойным и тихим, но ему вдруг показалось, что кто-то тщательно обыскал их комнаты и что кто-то специально выманил Шепе Нойона и Касара, чтобы было легче обыскивать комнаты. Его острый животный нюх обнаружил чужой вражеский запах. Темуджин мрачно усмехнулся, догадавшись, что искали его враги, приложил руку к груди, проверив, на месте ли черный локон и кусок ожерелья жены Талифа. Пока у него хранятся эти талисманы, эта женщина не посмеет его предать.
Кюрелен рассказывал, что китайцы считали, что от женщин исходит самая большая опасность в мире, что они — вечная угроза миру мужчин и империй. Говорили также, тот, кто долго любуется женским лицом, теряет свою мужественность и становится слабым рабом, одетым в шелка, «подружкой» женщины. Темуджин чувствовал ненависть степняка-кочевника к тем, кто живет в городах. Он их презирал. Мужчины в шелковых одеждах, увешанные драгоценностями, не были настоящими мужчинами, а были изуродованными женщинами, наряженными в мужские одежды. Монголы презирали женщин, но их похоть была выше и сильнее похоти мужчин из других племен и народов. Женщины были нужны для того, чтобы рожать мужчин и служить своим хозяевам. Кроме того, они умели ткать ковры и изготавливать войлок.
Он вспомнил, что говорил его отец: «Мужчина должен желать женщину, но никогда не должен ее любить. Мужчина любит коня, меч, лук, своих сынов и друзей. И эта любовь дает мужчине силы. Но если он полюбит женщину — он пропал! Его сила вытечет из него, подобно воде, и его закуют в цепи красивых волос, и у него не будет силы, чтобы их порвать…»
Так Темуджин пытался убедить самого себя в том, что он поступает неправильно. Презирая себя, он расхаживал по комнате, и его зеленые, как у кота, глаза сверкали.
«Я околдован», — думал Темуджин и знал, что нет напитка, могущего утолить его жажду и утешить сладкую и жгучую боль сердца. Он наконец опустился на ложе и в этот момент понял, что должен забрать Азару с собой.
Как только Темуджин пришел к окончательному решению, он почувствовал, как к нему возвращаются силы, и это его позабавило. Все советчики ошибались: тот, кто любит женщину, становится вдвое сильнее и не ощущает страха.
Он отвезет Азару к себе в орду, и она родит ему сыновей. Темуджин верил в свою судьбу. Духи его любят и подскажут правильную дорогу. Может быть, его семя уже растет в теле Азары. Судьба дала ему сказочную девушку и не смеет его предать или посмеяться над ним!
Занавес раздвинулся, и появился Талиф в тунике из золотистого шелка, в красных шелковых шароварах и в серебряных туфлях. Его тюрбан украшали пушистые перья. Он мило улыбался Темуджину. Тот сначала нахмурился, но вдруг обнаружил знакомое выражение Азары в улыбке Талифа и решил вести себя достойно.
— Приветствуя тебя, — сказал Талиф. — Я хочу предложить тебе проехаться со мной по городу. Я обожаю город в это время.
Темуджин неожиданно обрадовался визиту брата Азары, но чувствовал презрение к Талифу, потому что его любимая жена была предательницей. Кюрелен говорил, что лучшее выражение доброты всегда смешано с тайным чувством превосходства. Вероятно этим объяснялось то, что он хотел сейчас проявить к Талифу дружеские чувства.
Он вышел с Талифом во двор, где их ожидали два громадных белых верблюда, окруженных слугами в синей с алым одежде. На западе небо быстро окрашивалось в багрянец. Воздух был теплым и пах жасмином и розами. Темуджин решил, что запахи вокруг были запахами города, смешанными с вонью разложения и налетом сладостного распада.
Мужчины важно следовали по узким улицам. От поздних жарких лучей солнца их защищали небольшие красные зонты с золотыми кистями. Погонщики верблюдов с длинными палками в руках оглашали улицы пронзительными и хриплыми криками, расчищая путь.
Темуджин с интересом глазел на низкие белые домики с плоскими крышами. Белые стены огораживали сады, и не было никакой возможности за ними ничего разглядеть внутри, кроме лохматых верхушек пальм. Солнце отражалось оранжевыми бликами на белых стенах. Они оказались на улицах, где жили обеспеченные люди. Дома в этом районе были построены по персидской моде. Черные с коричневым, огромные с искусной резьбой колонны стояли перед медными дверями. Стены вокруг домов были невысокими, чтобы прохожие могли заглянуть в роскошные зеленые сады и полюбоваться синими бассейнами и прудами, но выходящие на улицу окна были забраны частыми деревянными решетками. Темнолицые охранники в шароварах и с тюрбанами на головах стояли у ворот с обнаженными мечами. Воздух был напоен сильными цветочными запахами, веера пальм раскачивались от западного ветра.
У западных городских ворот располагался огромный базар, открытый ветрам и палящему солнцу. Острый нюх Темуджина издалека различил мощные запахи. Еще до того, как он услышал отдаленный шум или увидел массу спешащих куда-то людей. Вонь базара перекрывала и сладкие запахи садов, мимо которых они проезжали, и свежий запах фонтанов, и сладкий запах травы. Его волновал этот запах. Он был сильным, острым и живым, как сама жизнь.
Базар занимал огромное пространство, и Темуджин был очарован им. Ему приходилось много слышать о подобных городских базарах, но он не мог себе представить, что же это такое. Шум, царящий на базаре, оглушал, хотя они еще были за его пределами. Лучи солнца светили на скопище людей и товаров. Словно понимая, что людям не обойтись без своей веры даже в таком кипящем месте, служители всех мастей возвели поблизости свои храмы: базар окружали мечети с позолоченными куполами и высокими минаретами, простые, невысокие еврейские синагоги, забавные буддистские храмы, пагоды и таоистские храмы. Были здесь и неприметные церкви христиан-несторианцев. Базар находился сразу за множеством этих культовых сооружений.
Окутанный облаками золотистой пыли, базар оставался говорливым, шумным, вонючим и постоянно менялся. Отовсюду доносились звуки цимбал, смех, гул разных наречий. Глина, утрамбованная сотнями тысяч ног, стала ровной, будто пол, и твердой, как камень. Базар казался небольшим городом в городе. Через него проходили изогнутые узкие переулки и улочки, вдоль них стояли открытые прилавки, у которых хозяйничали громкоголосые торговцы и мелкие ремесленники. Рядом располагались высокие отгороженные пристройки, где за небольшие деньги можно было удовлетворить свою похоть в объятиях дешевых женщин. Тут же виднелись рынки рабов, загоны для лошадей, верблюдов и мулов.
В открытых взору лавочках продавались ковры, украшения, птицы, фрукты, шелковые шали и разные легкие одежды, музыкальные инструменты, сладости, вина, оружие, сандалии, мясо диких птиц, кожаные пояса, тюрбаны, веера и тысячи других товаров. Шум не давал возможности услышать стоящего рядом человека, а от вони перехватывало дыхание. Мухи роились плотными черными облаками, ползали по фигам, финикам, винограду и сладостям. Торговцы с темными лицами, лоснившимися от пота, скрестив ноги, сидели у входов своих лавочек, хитрыми взглядами осматривали прохожих, зазывали, торговались или оскорбляли потенциальных покупателей, хрипло хохотали над выходками соседей, препиравшихся с ругательствами с дешевыми проститутками, или встревали в споры молодых людей, которым было некуда девать энергию. Тут и там среди толпы бродили, громко предлагая товар, юноши, у которых на руках, плечах и даже на голове сидели привязанные за лапки яркие волшебные птицы. Птицы кричали, трепетали желтыми, синими, красными и белыми перьями, били крыльями по лицам прохожих. Девушки с неприкрытыми лицами протягивали встречным корзинки цветов и фиников, выкрикивали дерзкие ругательства в адрес прохожих. Тут же находились заклинатели змей, фокусники и жонглеры, и неподалеку в клубах пыли вертелся с пеной на губах дервиш.
Были на базаре и лавочки, где продавались персидские, турецкие и китайские манускрипты. Хозяева лавок сидели внутри среди писцов, которые ни на секунду не отрывались от своей работы, и ждали посетителей, чем-то напоминая затаившихся в ожидании жертвы пауков. Лавки, где продавались благовония, также были чище остальных, из темных низких провалов дверей на улицу вырывались жаркие и одуряющие запахи этого дорогого товара.
На этих улицах было не так уж много народа. Большинство толпилось на других улицах, где молодые обнаженные по пояс рабыни извивались на помостах в такт сладкой и резкой мелодии. Девушки вскидывали руки, трясли грудями, блестящими от втертого в них масла, размахивали длинными черными волосами. Хозяева тихо, но настойчиво предлагали шустрых девиц, обещая неземные удовольствия за совсем небольшую сумму, которыми можно было насладиться, устроившись с красавицей за ветхими почти прозрачными занавесками хлипких закутков. Время от времени они ударяли в свои маленькие цимбалы и бросали на танцующих девиц притворные взгляды, полные желания и похоти.
