— Ваше величество, какой кошмар! Я немедленно позову медиков, а пока что выпейте настоя! — подсказанный приемной матерью травяной сбор из раза в раз оказывался чудесным противоядием.
— Не надо никого звать. Сядьте! — король кивнул на низкий пуфик у постели, и когда Ханна выполнила приказ, капризным хриплым голосом пожаловался: — Не хочу никого видеть. Мне все опротивели! «Не все, — подумала фрейлина, — а твой регент тебе опротивел. А уж ты ему… он бы с большим удовольствием обошелся без тебя, но вот беда — печати должно ставить твое величество…»
— Если мне будет позволено сказать, ваше величество слишком много времени проводит во дворце. К услугам вашего величества лучшие кони, лучшие ловчие и сокольничьи, егеря и загонщики…
— Ненавижу охоту, — король наморщил нос.
— Тогда отчего бы вашему величеству не велеть устроить бал? — идея была рискованной, Араону еще полагалось соблюдать траур по отцу, но он, кажется, про это забыл еще до назначения девицы Эйма старшей фрейлиной. — Все красавицы Собраны будут танцевать для вас!
— Фу! — величество состроило рожу; Ханна про себя воззвала к Сотворившим, прося ниспослать ей толику терпения.
— Турнир фехтовальщиков? Поездка на воды? Большая королевская ярмарка? — «Да занял бы ты себя хоть чем-нибудь вместо бесконечного винопития и жалоб… допиваешься ведь до бесов и демонов!» Капризный мальчишка вновь прижал ко лбу полотенце и застонал. Ханна тихонько вздохнула, посмотрела на затканный золотом балдахин над постелью. Багровое чудовище вызывало у нее желание взять в руки метлу и выколотить из него всю пыль, так, чтобы в королевской спальне перестало вонять перегаром вперемешку с затхлостью; жаль, что король шарахался от свежего воздуха и дневного света, как Противостоящий от доброй молитвы.
Самого же Араона ей уже давно хотелось макнуть сперва в горячую воду, а потом в ледяную, и туда-сюда — раз десять; так в Къеле издавна лечили острую меланхолию, которую еще называли «столичной придурью». Почтительности юный король у нее не вызывал с первого дня службы старшей фрейлиной. Обиженный на весь свет мальчишка, по которому плачут розги — вот и все величество; никакого величия. Кларисса говорила о том, что, вполне вероятно, этот тщедушный паренек отравил свою двоюродную сестру и по уши погряз в заговоре с убийством короля. Ханна в это готова была поверить. Такое величество с перепугу натворит чего угодно, а напугали его, наверное, еще в день родов — накрепко и навсегда. Его даже стоило бояться, но у девицы Эйма это никак не получалось. Трудно бояться того, кого можешь пришибить одним подзатыльником; а еще труднее — почитать того, кого хочется выпороть розгами, потом вытереть сопли и слезы платком, прижать к груди и гладить по голове. Сумей кто-нибудь во дворце прочитать непочтительные мысли старшей фрейлины — не миновать ей топора и плахи за подобные оскорбления, но Ханна была умна и никогда не подавала виду, что узкоплечий подросток не внушает ей ни восхищения, ни желания преклонить колени и лобызать его спальные туфли и три седмицы немытые ноги… Травяной сбор подействовал, король велел подавать утренний наряд. Ханна кликнула камердинеров, а сама удалилась, проделав положенное число реверансов. Сейчас Араона приведут в надлежащий вид и он двинется в Золотой кабинет, где заседает королевский совет. К обеду величество вернется и опять начнет терзать подданных сиюминутными капризами, придирками и совершенно неожиданными взбрыками. У Ханны же были другие дела: в ее обязанности входило выпасать восемнадцать коров-фрейлин, половина которых досталась королю в наследство от отца, а другая недавно прибыла из Скоры и Брулена. Западные владетели при первой же возможности пристроили своих дочерей ко двору, а регент им в этом всячески способствовал. Единственной вразумительной из фрейлин оказалась, к изумлению Ханны, Фелида Скоринг, родственница регента. Поначалу девица Эйма была уверена, что скорийка не потерпит того, что патент старшей фрейлины достался менее знатной северянке, но Фелида то ли не была честолюбива, то ли понимала, что не стоит стремиться залезть на такую шаткую стремянку, как двор короля-самозванца. Скорийка не была ни заносчивой, ни надменной. Мягкая, терпеливая, всегда улыбавшаяся, она не только украшала собой стадо сварливых фрейлин, но и подавала им достойный пример. Ханна опасалась ее — уж больно острый ум читался в огромных светло-карих глазах; кто знает, насколько Фелида близка с родичем-регентом… но во всех делах, касавшихся короля и дворцовых будней, на девицу Скоринг всегда можно было положиться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Мы должны придумать, чем занять короля, пока он не казнил нас всех! — поймала ее за руку Ханна, когда скорийка причесывалась у зеркала. Густые каштановые кудри ниспадали до самого пола. — Его величество изволят скучать.
— Не казнит, — улыбнулась Фелида. — Регент подобного не допустит. Однако ж, ты права. Праздность — мать греха. Подобных благонравных пословиц фрейлина знала множество, и, в отличие от остальных товарок, всегда употребляла их к месту, а легкая усмешка при этом избавляла ее от занудности святоши. Фелида задумалась, обвела взглядом свою комнату. Все покои фрейлин были устроены и обставлены сходным образом: спальный закуток, отделенный высокими ширмами, тяжелый шкаф, туалетный столик с высоким зеркалом и пара кресел. Стоя при входе, можно было увидеть, что творится в любом уголке: отрады уединения фрейлины были лишены, а двери никогда не запирались изнутри, на них и щеколды-то не было. У девицы Скоринг все было заставлено вазами с цветами. Они стояли и на полу, и по краям от зеркала, на каминной полке громоздилась целая шеренга сосудов всех размеров. Посредине красовался роскошный букет розовых пионов, самых первых в этом году. Сладкий запах заполнил комнату так, что дышать было нечем; а еще и лилии в высоком вазоне у входа…
— Вчера в столицу прибыл огандский королевский театр. Пока об этом никто не знает. Не послать ли тебе за его директором? — Фелида приподняла тяжелые волосы, разделила надвое и принялась заплетать косы; от услуг горничных она всегда отказывалась, говоря, что не терпит прикосновений чужих рук. — Вечернее представление в узком кругу могло бы порадовать его величество…
— Пожалуй, это выход. А… если предложить королю сыграть одну из ролей? Это не слишком?
— Жаль спектакль, — скорийка повела роскошными молочно-белыми плечами, прикрытыми лишь полупрозрачным нижним платьем. — Но его величество может и увлечься… А в противном случае он посмотрит представление, сидя в кресле, разве нет? Фелида чудесно пела — низкий медовый голос зачаровывал и самых взыскательных слушателей; разговаривала же она неспешно, рассудительно и лишь самую чуточку иронично. К меду была прибавлена малая толика перца. Ухо Ханны ее улавливало, и это заставляло испытывать симпатию к скорийке, а окружающие, кажется, ничего не замечали.
— Я немедля пошлю за директором, а после заседания совета расскажу королю о нашей придумке!
— Если захочешь, составлю тебе компанию при разговоре. — Фелида Скоринг была старше на два года, и нередко в ее голосе проскальзывало нечто покровительственное, но Ханну это не печалило.
— Не откажусь, — кивнула девица Эйма. — Благодарю тебя, милая!
— Всегда рада тебе помочь, — в ясных глазах точно того же оттенка, что и у господина регента, мелькнула какая-то тень. Ханна отметила это, но повода к расспросам у нее не было. «До чего хитрющая семейка, — покачала она головой, уходя. — Что регент, что Фелида — вот же осы в меду! Хотя герцог больше походит на шершня, а эта… ох, и удивительная пчелка! В пионах!»
— Должен ли я присутствовать при этой встрече?
— Вы забыли о том, что представляете Эллону, сокровище? Если забыли, так позовите Эвье или Кадоля, они напомнят! И переоденьтесь, представитель! Смотреть тошно… Саннио попятился к двери. От такого Реми ему всегда хотелось прятаться. Гильом Аэллас как-то поведал алларскую легенду о Всадниках Бури; судя по описаниям, герцог Алларэ был их прямым потомком. Те мчались на краю грозовых фронтов на призрачных конях-великанах, там, где взгляд Всадников падал на землю, били молнии, а для смертного встреча с ними означала либо мгновенную смерть, либо великую удачу… Надеяться на удачу было нелепо, умирать не хотелось, и потому представитель Эллоны немедля отправил слугу в свой особняк — за парадным платьем и драгоценностями. Реми согласился с неожиданным предложением Ларэ и согласился принять у себя бруленца, занявшего его место на посту главы тайной службы его величества. Теперь весь дом готовился к визиту. Владетеля Эйка, наверное, решили ослепить великолепием приема. Зачем это нужно, Саннио не представлял — по его мнению, и самого Скоринга, и его свору нужно было пускать с черного хода, как угольщика; но герцог приказал, и все подчинились.
