— Сегодня к вам в больницу поступила Мария Сташина. Я хочу знать, что у нее за болячка.
Юрий Сергеевич запросил данные о ней у кого-то по телефону. Вскоре в кабинет робко вошла маленькая полногрудая женщина предпенсионного возраста.
— Это Елена Алексеевна! — представил ее мне заместитель главврача. — Она лечащий врач Сташиной. — И; обращаясь к вошедшей, спросил: — Так что вы скажете?
Елена Алексеевна не заметила жест заместителя, приглашающий присесть, и продолжала стоять, переминаясь с ноги на ногу.
— Пока ничего конкретного, — сквозь толстые стекла очков глаза докторши смотрели серьезно и озабоченно. — Сташина только поступила. Мы начали обследование. Ясно одно: у нее поражены печень, желудок и, думаю, пищевод. Результаты анализов, зондирование, УЗИ прояснят ситуацию.
— Хирургическое вмешательство не исключено? — спросил я, ожидая услышать отрицательный ответ.
— То, что нужно делать операцию — это однозначно! — развеяла мои иллюзии Елена Алексеевна. — Речь идет о другом. Как срочно ее надо делать, и поможет ли она…
— Неужели такое серьезное положение? — я смотрел на нее с надеждой и тревогой.
— Вот это мы и должны выяснить, — уклончиво ответила она. — Диагноза пока нет. Только предварительный, так сказать, условный…
— А какой предварительный? — неопределенность в речах докторши меня пугала.
Она перевела взгляд на Юрия Сергеевича, потом снова посмотрела на меня, и, поколебавшись, ответила:
— У Сташиной рак. И, похоже, в завершающей стадии…
— Что?!
— Мужчина, вы видели больную раздетой? Это же кожа да кости! А эта желтизна! — почему-то выкрикнула Елена Алексеевна с сердцем.
— Да такого не может быть! — у меня вдруг все поплыло перед глазами.
— Через несколько дней все окончательно прояснится, а пока волноваться не стоит, — смягчила приговор Елена Алексеевна, потупив взор.
Юрий Сергеевич поблагодарил ее и отпустил.
А я сидел, как громом пораженный. У Маши предполагают рак в последней стадии! Нет, не может этого быть, не может! Ей ведь и тридцати нет, откуда в молодом возрасте взяться такой страшной болезни? Врачи ошибаются, просто ошибаются. Разве мало можно найти примеров, когда они утверждали одно, а на самом деле было другое?
Но сердце не хотело внимать никаким доводам. Оно бешено колотилось в груди, пытаясь проломить ребра и вылететь наружу. А глаза застилала пелена слез. Заместитель главврача заставил меня выпить какую-то противную настойку, а потом еще дал таблетку — горькую и слащавую одновременно. Только лекарства помогли мало.
За те два дня, что я не видел Машу, она пожелтела и похудела еще больше. Я смотрел на ее лицо с ввалившимися щеками и заострившимся носом, и еле сдерживался, чтобы не выдать свое состояние.
С ног до головы меня охватила безудержная дрожь. В горле пульсировал какой-то горячий комок. По спине текли струйки холодного пота. Маша стояла передо мной в больничном коридоре в плотно запахнутом вельветовом халатике и страдальчески покусывала губы.
— Что у тебя болит, милая? — я погладил ее слипшиеся волосы на голове и худенькие плечи.
— Живот немножко, — ответила она глуховатым, не своим голосом. И попыталась улыбнуться: — Но больше болит душа, что мне приходится здесь находиться.
— Думаю, это не надолго, — я хотел ее успокоить, но мой голос предательски дрогнул. И то, что я сказал дальше, прозвучало совсем неубедительно: — Обследуют и, может, пару недель полечат.
— Пару недель! — воскликнула Маша. — У меня язва, я это давно знаю. А раз язва, то или лечить будут, или оперировать. В любом случае двумя недельками тут не отделаешься.
Я обнял ее, прижал к груди. Она обвила руками мою шею. Руки у Маши были холодны, как лед.
— Что поделать, любимая? Тебе необходимо восстановить здоровье, — пробормотал я, не сумев скрыть тоску. — Я буду навещать тебя каждый день.
— Все равно я буду скучать, — Маша теребила волосы у меня на затылке. Она делала так всегда, когда волновалась или переживала.
Мы стояли не менее часа, пока ее не позвали на процедуры. Маша ушла приободренная и, кажется, даже немного посвежевшая.
А я покидал больницу исполненный грустных мыслей и тревоги.
После обеда мне на работу позвонила Ольга.
— Я решила развестись с Олегом! — первым делом сообщила она.
— Это глупо!
— Нет, не глупо! Я не хочу с ним жить под одной крышей.
Мне совершенно не хотелось с ней пререкаться. И встречаться сегодня для окончательного разговора — тоже. Я был поглощен мыслями о Машиной болезни.
— Когда встретимся, Ванечка?
— Завтра или послезавтра я позвоню, и мы договоримся об этом, — ответил я неопределенно.
— Я думала, сегодня…
— Сегодня не могу. И завтра тоже. Никак. Но позвонить — позвоню.
— Что-то случилось? — встревожено поинтересовалась Ольга.
— Кое-что действительно случилось. Нам необходимо серьезно поговорить.
— О чем, милый? — ее голос звучал взволнованно.
— Я все расскажу при встрече, — пообещал я.
— Ладно, — нехотя согласилась Ольга. — Тогда до завтра?
— До завтра или, может, до послезавтра. Не знаю, как сложатся обстоятельства. И не предпринимай никаких шагов по поводу развода.
— Это мое дело!
— Нет, не только твое! У тебя есть сын. Ему нужен отец. Как ты потом объяснишь ребенку, почему лишила его любящего и заботливого родителя?
О церемонии открытия в медсанчасти завода «Металлист» палаты для инвалидов войны с участием губернатора и мэра города я узнал только под конец рабочего дня. Торжественная часть давно прошла, и теперь нужно было поехать в терапевтическое отделение и расспросить, что к чему. Но ехать не хотелось. Я побродил по редакции, помыкался по кабинетам. Послать некого. Валентина ушла с работы пораньше, юная корреспондент Танечка куда-то запропастилась. А остальные имели такое же отдаленное представление о медицине, как гаишники о культуре общения. Пришлось звонить в терапию, договариваться о встрече и ехать самому.
В отделении, кроме заведующего, находился и Горецкий. Он встретил меня холодным кивком головы. Мне показали просторную палату, напичканную разной аппаратурой, потом повели в ординаторскую и коротко рассказали о том, как хорошо теперь будет ветеранам здесь лечиться.
С отделения я вышел вместе с Горецким.
У подъезда админкорпуса он замешкался, засуетился и вдруг сухо сказал:
— Иван Максимович, я бы хотел с вами поговорить. Не уделите мне десять минут?
— Конечно! — без энтузиазма согласился я и поплелся за Горецким в админкорпус.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
