Он нацелился совсем не в том направлении, куда показывал второй номер, а в покатый, малозаметный бугор. Там сразу же закопошились, блеснуло холодным стеклянным светом.
— Ты здешний, что ли? — крикнул боец, придвигаясь ближе.
— Все мы здешние! — ответил Иринушкин.
Ленты таяли в пулемете. На дуле не угасал огонек. Но и он был беззвучен.
Большую льдину повернуло ребром и выбросило к самому пролому. Она рассыпалась яркими, блестящими иглами.
Г Л А В А XVI
НЕОБЫКНОВЕННАЯ ЭКСКУРСИЯ
В огромном и совершенно пустом корпусе, так называемом Четвертом тюремном, спешно оборудовали комнату, назначение которой пока оставалось неизвестным.
Окна, выходящие во двор, забили картоном, оставив проемы для света. Со стен соскоблили многолетнюю копоть. Гвоздями прикрепили плакат: боец в пилотке устремлял указательный палец прямо на смотревшего и спрашивал: «Ты записался в народное ополчение?»
По смыслу плакат не подходил ни ко времени, ни к месту, и кто завез его в крепость, определить невозможно, только другого не нашлось. Повесили этот.
Посредине комнаты поставили стол, настоящий стол, но у него не хватало ножки. Ее заменили аккуратно подогнанной доской. На столе лежали газеты, домино, шахматная доска с расставленными фигурами.
Притащили полдюжины железных кроватей. Таких кроватей в крепости — множество, в каждой камере по штуке. Но они были прикреплены ножками к бетонному полу, выворотить их оказалось не так-то легко.
Ни тюфяков, ни простыней, конечно, не нашлось.
Устройством комнаты ведал Иван Иванович. На вопросы любопытных он многозначительно хмыкал, воздерживаясь от всяких объяснений.
Когда Воробьев на двери с маленьким круглым глазком написал мелом: «Комната отдыха», все стало окончательно непонятным.
Очень не вязались эти представления: «война» и «отдых». Уж не собираются ли санаторий оборудовать под носом у противника?
Правда, о санатории думать не приходилось. Но в этой комнатенке постарались создать все возможное для отдыха. Кто же осудит за то, что возможным оказалось немногое?
В это время по всему Ленинградскому фронту, при госпиталях и при частях, устраивались дома, комнаты, палатки для посменного отдыха бойцов, безмерно измотанных фронтовым обиходом.
Этому дивились и радовались. «Дают передых, стало быть, наши дела крепко на поправку повернули», — решили солдаты. Они терпеливо ждали своей очереди растянуться на кровати, отоспаться по крайней мере.
В ряду подобных комнат отдыха комната в Орешке была самой скромной и не ахти какой приспособленной. Это объяснялось, прежде всего, тем, что она находилась действительно под носом у врага и лупили по ней из всех видов оружия так, что иногда стены ходуном ходили.
Именно поэтому командование дивизии предложило посылать людей для отдыха на материк, в госпиталь. Но дело осложнялось переправой. «Пока доберешься, убьют, — говорили бойцы. — Да и какой отдых в госпитале?»
Госпиталя боялись инстинктивно. Боялись еще и оттого, что имелись примеры, когда после пребывания в нем направляли не «в свою часть». Общее решение было такое: «Уж мы как-нибудь на нашем островке отдохнем».
Первая шестерка, дорвавшаяся до коек, спала без просыпу сутки. Спали не раздеваясь, в обнимку с винтовками. В комнате слышался мощный храп.
Шахматы и домино лежали нетронутыми. Старшина несколько раз заглядывал в комнату, наконец не удержался от укора:
— Неблагообразно получается, даже вполне малокультурно.
Лишь на вторые сутки отдыхающие проявили интерес к молчаливым сражениям на клетчатом поле и начали составлять компанию с целью «забить козла».
Но главным образом отдыхали за разговорами. На пост спешить не надо, и дежурный не прикрикнет. Тут у самого несловоохотливого язык развяжется. О чем только не беседовали! О войне и о доме, о женах и невестах, рассказывали сказки и бывальщину.
Приходил Марулин. Все усаживались на кроватях. Разговор затягивался надолго.
Вот тогда-то и случилось происшествие, которое придало беседам определенное направление.
В комнату вбежал старшина Воробьев и крикнул:
— Ребята, хотите взглянуть на допотопное чудо? Пошли!
Все побежали траншеями на двор цитадели. Здесь в толстой крепостной стене артиллеристы долбили ячейку, чтобы прятать снаряды.
После многих дней работы артиллеристы натолкнулись на нишу, заложенную почерневшими кирпичами. На каждом — глубоко оттиснутая подкова. Знак добрый, на счастье, но у многих предчувствие сжало сердце.
Быстро разобрали кирпичи. Увидели ступени, ведущие вниз, в подземелье, откуда пахнуло нежилым холодом.
Зажгли парафиновую плошку. Отсветы зашарахались по стенам. Помещение было пусто. Лишь в одном углу что-то блеснуло, засветилось. Кинулись туда.
На земляном полу лежали кости, и среди них — две женские сафьяновые туфли, и рядышком — еще две, крохотные, детские. Сафьян был расшит шелком и украшен бисером — он-то и блестел.
Все молчали, пораженные зрелищем непонятной и далекой трагедии. Было так тихо, что треск фитилька, плававшего в парафине, казался неестественно громким.
Кого же, когда и за что замуровали в этом подземелье? Ясно, что это были женщина и ребенок. Туфли, стоявшие рядом, свидетельствовали о том, что свои последние минуты мать и дитя встретили в объятиях друг друга…
Старшина нагнулся поднять находку, но сафьян рассыпался у него в руках.
Иван Иванович снял шапку и посторонился, чтобы не мешать артиллеристам. Лучшего склада для боеприпасов не сыскать. Артиллеристы уже тащили сюда ящики со снарядами…
В комнате отдыха до поздней ночи шел разговор о странной находке. Тайну подземелья, конечно, никто раскрыть не мог. Но возник вполне понятный, острый интерес к истории Шлиссельбургской крепости.
Прошлым Орешка защитники крепости интересовались давно. Многие еще со школьной скамьи знали, какую роль в жизни родины играл этот островок на Неве.
В гарнизоне даже была книга о революционерах, узниках Шлиссельбурга. Эту книгу зачитали до того, что листы начали вываливаться из переплета.
В самые первые недели обороны кто-то из морозовских старожилов поведал бойцам легенду, будто бы в старину существовал подземный ход из Орешка под Невой.
Ход искали упорно и долго. Но не нашли.
Сейчас же история глянула прямо в лицо бойцам. Они попросили Валентина Алексеевича рассказать им о прошлом крепости.
Эти беседы в комнате отдыха заняли несколько вечеров. Закончились они экскурсией, о которой можно сказать, что наверняка подобных ей не было никогда, ни в одном из музеев мира.
В Орешке бойцы знали каждый закоулок, каждый камень. Но теперь они видели все по-новому.
Комиссар обошел со своими слушателями весь остров. Они шли траншеями, перебегали открытые места. Слова комиссара будили картины отжитого, далекого и удивительно близкого.
Бойцы смотрели на массивные шестивековые стены и видели их созидателей, отважных новгородских ушкуйников. Казалось, бойцы слышали стук мечей в кровопролитных сражениях, которые столетиями шли за островную крепость, при великом пути «из
