— Ну, это, конечно, еще не большой криминал. Мало ли кого массируют массажистки, бреют парикмахеры и омолаживают институты красоты! Продолжайте следить за американцем, но только так, чтобы он не заметил.
— Этого не случится.
Поговорив еще немного о делах, Насс ушел, а я спустился вниз, где уже слышался сдержанный гул голосов ожидающих приема.
Корреспонденты приехали к двум часам. Оживленно беседуя, они вошли ко мне, рассказывая о том, как участвовали в раскопках на улице Грюневальде.
— Ну что, каково впечатление? — спросил я.
Рудин развел руками.
— Да так… просто любопытно.
Запольский же пояснил:
— Вместо мины — сундуки с бельем, тюки с шелком и домашние вещи, несколько ящиков с ликерами и рейнским вином.
Першинг добавил:
— Ожиданий было много, а результат плачевный. Имущество и скрытые запасы мануфактуры какого-то сбежавшего купца. Ничего путного, кроме белого вина, в этом кладе нет.
— Опись найденного произведена? — спросил я старшину.
— Так точно! Вот подлинник, а копия передана в бургомистрат. Имущество свезено на склад, — доложил Глебов. — Сдано все, кроме пакета с бумагами, который я привез сюда.
— Какого пакета? — спросил я.
— Не могу знать, товарищ гвардии подполковник, написано все не по-русски. Вот господин корреспондент читал и может вам об этом доложить, — указывая на Першинга, сказал старшина.
— Да… я мельком взглянул на них. По-моему, пустяки. Так, незначительная торговая, родственная и деловая переписка между хозяином имущества и его знакомыми, — небрежно ответил Першинг.
Я взял у Глебова вскрытый по краям объемистый пакет. Он был перевязан бечевой.
— Ничего не выронили при вскрытии? — спросил я.
— Нет. Только неумело разорвал конверт и еще хуже завязал, — засмеялся Першинг. — Когда мы нашли его, ой был запакован и завязан куда искуснее, чем сейчас.
— Не беда! — сказал я. — Передам переводчице, она почитает и покопается в нем. А теперь, друзья, садитесь обедать, а меня прошу извинить, я уже ел, да и дела не позволяют мне оставаться с вами. Увидимся через час — И я вышел, сопровождаемый старшиной.
У подъезда стоял блиставший лаком «адлер». Это был трофейный автомобиль, переданный вместе с другими машинами коменданту.
Глебов сел за руль, я примостился рядом. «Адлер» рванулся с места.
— Ну, как? — спросил я.
— Точка в точку, товарищ гвардии подполковник. Прошло как по писаному. Когда мы приехали к оцепленному месту, корреспонденты и этот американец бросились к стене, возле которой стоял часовой. Ну, я сделал вид, будто даже и не знаю, в каком месте этот самый «клад». Корреспонденты, конечно, засуетились, кто фотоаппарат наводить стал, кто ручку вынул…
— А американец?
— Спокойно себя держит, даже глазом не поведет, только все спичку за спичкой достает, сигару никак не закурит. Ну, тут я понял: волнуется… Пошуровали саперы своими щупами, повозились и докладывают: «Безопасно, можете действовать». Стали мы стену разбирать…
— Так-так. А дальше?
— Дальше… вынули мы ряд кирпичей, ну, там прокладки, ниша, а в ней это самое барахло…
— Как держал себя американец?
— Рядом со мной был, даже про сигару свою забыл. Как только показались свертки и тюки, он даже на носки привстал, все через спины солдат разглядеть старался, а как убедился, что, кроме барахла, ничего в стене нет, успокоился, присел в сторонке, перестал интересоваться. Сидит, сигару свою покуривает да позевывает.
— Так-так! А не заметили, не отлучался ли он от вас куда-либо?
— Никуда, все время возле был. Как же все-таки это получается, товарищ начальник? — в волнении позабыв даже назвать меня как следует, сказал Глебов. — Как же это возможно?.. Я не могу понять этого. Ведь он же не фриц, а американец, подданный страны, воюющей с Гитлером… Ведь он же наш союзник, и солдаты его страны сражаются с фашистами и в Италии, и во Франции. Почему же он нам, мерзавец проклятый, из-за угла нож в спину готовит?.. Что ему надо?
— Очень просто, старшина. Ты же коммунист и должен знать, что дело не в национальности, а в классе. Насс, например, немец, но он коммунист, сын рабочего класса и друг советского народа. Понятно?
— Понятно. Насс — твердый и надежный товарищ, — согласился Глебов.
— Ну а американец этот — слуга тех, кто, несмотря на то что американские солдаты дерутся с фашистами, поддерживает Гитлера против нас. Понятно?
— Но ведь это же измена своему народу, — ошеломленный, сказал Глебов.
— Правильно. Но международному капиталу наплевать на народ. Народ для него лишь средство для получения сверхприбылей.
— Так точно, понятно!
— Ну а этот самый корреспондент явился сюда по приказу своего хозяина, чтобы изъять что-то такое, что, вероятно, может скомпрометировать американских заправил и раскрыть их карты… И это понятно?
— И это понятно, товарищ гвардии подполковник. Что ж теперь будете делать? Посадите этого гада в подвал рядом с фрицевским радистом или отошлете его в штаб?
— Ни то ни другое, — ответил я.
— А как же? — опешил старшина.
— Очень просто. Он — официальный представитель газет союзной нам державы, и никаких явных улик у нас против него нет. Если мы арестуем его, то дело, из-за которого он залетел в Шагарт, станет для нас гораздо сложнее, чем при нем. За ним следят, он ничего не подозревает, в то время как мы многое знаем о нем. Плюсы на нашей стороне.
— Точно! Все правильно, товарищ гвардии подполковник, — обрадовался Глебов.
— Теперь надо одно: чтобы американец ничего не заметил. Для этого держитесь с ним так же, как раньше, пейте с ним пиво, курите его сигары, болтайте о чем угодно, кроме, конечно, этого дела…
— Противно… но раз надо, так надо… будем продолжать дружбу, — сказал Глебов.
— Надо, надо, старшина. Пусть он считает нас дураками, а себя умницей. Посмотрим, как он под конец запоет. А теперь сверните, товарищ Глебов, на главную дорогу, ведите помедленней машину и, сделав за озером круг, возвращайтесь обратно.
Итак, Першинг был прислан сюда в помощь немецким агентам С-41, С-50 и другим. Он должен был помочь им в овладении невывезенным «главным». Если Першинг не сумел сдержать себя при сообщении Глебова о найденном в развалинах «кладе» и, что еще важнее, обнаружил нетерпение увидеть найденное, это значит, что он еще не успел встретиться в Шагарте с агентами Генриха и что сам он не знает, где находится «главное». «Главное» — это бумаги, документы, имеющие огромную, поистине «мировую» ценность и значение не только для гитлеровцев, но и для американцев. Иначе они никогда не решились бы в такое сложное и исключительное время направить сюда своего агента.
