Прежде чем возвратиться на свое место, Оливер улыбнулся и, встретившись на мгновение взглядом с Женевьевой, заметил, что она по-прежнему смотрит неподвижно перед собой.
Эбенезер Гуд поднялся на ноги, улыбаясь с поразительной благосклонностью. Потом он с едва ли не почтительным видом приблизился к свидетельской трибуне. Зрители принялись заинтересованно перешептываться. Один только Кейлеб, похоже, остался равнодушным, старательно избегая даже смотреть в сторону адвоката.
– Миссис Стоунфилд, – заговорил Гуд хорошо поставленным и приятным для слуха голосом, – я искренне сожалею о том, что вынужден подвергнуть вас этому испытанию, но вы должны понять, что, переживая, как и все остальные, по поводу постигшей вас трагедии, я тем не менее обязан – и это является в первую очередь именно моим долгом – позаботиться о том, чтобы мы не усугубили ее, осудив человека, который в действительности не является виновным. Вы, конечно, понимаете, о чем идет речь, я в этом не сомневаюсь. – Он чуть приподнял брови, этим как бы подчеркивая, что не ошибается в собственных надеждах.
– Да, я понимаю, – ответила Женевьева.
– Я так и думал. Вы великодушная женщина. – Адвокат пристально посмотрел на нее, держа руки в карманах и продолжая улыбаться. – У меня нет сомнений в том, что у вашего мужа были весьма сложные отношения с братом, приводившие иногда к ссорам. Они едва ли могли стать иными, поскольку их жизненные пути столь отличались друг от друга. – Высвободив руки, Гуд сделал красноречивый жест. – Ваш муж имел все, что только можно себе позволить: красивую и добродетельную жену, пятерых здоровых детей, находящийся в хороших руках уютный дом, куда он возвращался каждый вечер, приносящее доход дело… Вдобавок он пользовался всеобщим почетом и уважением, как порядочный человек и знающий свою работу профессионал. Наконец, многие питали по отношению к нему чисто дружеские чувства.
Сделав паузу, Эбенезер покачал головой и скривил губы, после чего продолжил:
– Тогда как несчастный Кейлеб в силу каких-то обстоятельств не обладает ничем из того, о чем я только что говорил. У него нет ни жены, ни детей. Он ночует там, где найдет укрытие от холода и непогоды. Он питается, когда придется. У него почти нет других вещей, кроме одежды, в которой мы его сейчас видим. Он добывает средства к существованию как придется и где придется, притом довольно часто вызывающими презрение окружающих способами. И он действительно чувствует себя презренным изгоем в обществе. При этом я могу допустить, что некоторые, если не сказать многие, чьи жизненные условия столь же незавидны, испытывают перед ним страх. – Гуд улыбнулся, обернувшись к присяжным: – Я не стараюсь изобразить подзащитного достойным восхищения человеком, он лишь один из тех, кто вправе рассчитывать на наше сострадание, и, возможно, причины гнева и ненависти, которые он временами испытывал по отношению к собственному брату, не останутся для нас абсолютно непонятными.
Эти слова защитник произнес, обращаясь к зрителям. А потом он круто обернулся и вновь устремил взгляд на Женевьеву.
– Миссис Стоунфилд, вы утверждаете, что, когда ваш супруг после того, как посещал Ист-Энд, возможно, Лаймхаус или Собачий остров, возвращался домой избитым, вы замечали у него синяки, а иногда даже раны. Вы говорили именно так, да?
– Да. – Женщина насторожилась, и ее охватило легкое замешательство.
– Вам казалось, он побывал в схватке, причем довольно серьезной? Я так понял ваши слова. Я не ошибся? – еще раз уточнил Эбенезер.
– Нет. – Свидетельница мельком посмотрела в сторону подсудимого, но потом тут же отвела взгляд.
– Ваш муж говорил, что телесные повреждения нанес ему именно Кейлеб, миссис Стоунфилд? – настойчиво интересовался Гуд. – Прошу вас, подумайте хорошо и постарайтесь ответить точно.
Судорожно сглотнув, Женевьева обернулась к Рэтбоуну, намеренно смотревшему в другую сторону. Никто не должен заподозрить его в том, что он подает свидетельнице какие-то знаки. Ей необходимо отвечать самой, только самой, чтобы ее показания произвели должное впечатление.
– Миссис Стоунфилд! – нетерпеливо торопил ее адвокат.
– Он уходил, чтобы встретиться с Кейлебом, – попробовала возразить она.
– Конечно. Я не думаю, что у него имелись другие причины отлучаться из дома, – заявил Гуд, давая этим понять присяжным, что подобные причины вполне могли существовать. – Нам незачем даже задумываться над этим вопросом – по крайней мере, сейчас. Но ваш муж все-таки говорил, что раны нанес ему именно Кейлеб, миссис Стоунфилд? Это очень важно. Не могло получиться так, что Кейлеб вмешался в какую-нибудь драку, а ваш муж, как верный брат, пришел ему на выручку? Вы не считаете такое возможным, мадам?
– Нет. Это, по-моему, невозможно, – не совсем уверенно проговорила Женевьева. – Но…
– Но что? – Эбенезер держался с подчеркнутой вежливостью. – Энгус не любил скандалов? – Адвокат приподнял брови. – Он был не из тех, кто легко ввязывается в драку? Я не сомневаюсь, что вы хорошо знаете вашего мужа, но вам, наверное, не приходилось бывать с ним в каком-нибудь пабе на Собачьем острове. Там иногда обстоятельства складываются так, что человеку с весьма миролюбивым складом характера – и даже трусу – не удается остаться в стороне. Кейлеб, по-вашему, драчун, мадам? Он не мог выступать в роли зачинщика этих драк или принимать в них участие?
Оливер поднялся со своего места.
– Ваша честь, разве свидетельница может знать о подобных вещах? Ведь, как известно моему уважаемому коллеге, она никогда там не бывала!
Гуд взглянул на своего оппонента с преувеличенно вежливой улыбкой и довольно остроумно заявил:
– Увы, я стал жертвой собственных умозаключений, как я полагаю. – С этими словами он вновь обернулся к Женевьеве: – Я снимаю вопрос, мадам. Он действительно нелеп. Вы не скажете, судя по тому, что говорил вам муж, не могло ли получиться так, что он пострадал в какой-нибудь драке вместе с Кейлебом либо по пути к нему или возвращаясь домой? То есть он получил телесные повреждения не от руки брата. Или вы считаете это невозможным?
– Это возможно, – ответила свидетельница, однако выражение ее лица и даже манера держаться свидетельствовали об обратном.
– А пятна крови на его одежде, – продолжал защитник, изобразив на лице сострадание, – которая, как я намеренно сейчас допускаю, принадлежала вашему супругу. Могу ли я высказать столь оптимистичное и исполненное надежды предположение, что эта кровь принадлежала не ему, а какому-то другому пострадавшему и ваш муж просто выбросил эти вещи, убедившись, что они безвозвратно испорчены?
– Тогда где он? – Женевьева подалась вперед, опираясь на перила. Ее лицо теперь выражало мольбу. – Где Энгус?
– Увы, я не имею об этом понятия. – Гуд всем своим видом выражал искреннее сожаление и даже готовность извиниться перед ней. – Но эту одежду, мадам, когда ее обнаружили, носил не он, пострадавший или живой и невредимый. Согласен, это не дает вашему мужу больших шансов на счастливый исход, однако отчаиваться пока рано, поскольку не существует неопровержимых доказательств того, что с ним произошла трагедия. Нам следует сохранять мужество и не расставаться с надеждой. – Адвокат чуть склонил голову набок и с чинным видом возвратился на свое место.
Судья обратил к обвинителю взгляд, одновременно выражающий понимание и безмерную усталость.
– Мистер Рэтбоун, – спросил он, – вы не желаете задать свидетельнице какие-либо еще необходимые для вас вопросы, прежде чем я объявлю перерыв на обед?
– Спасибо, ваша честь, у меня больше нет вопросов. С моей точки зрения, она изложила свои показания достаточно ясно для того, чтобы их поняли все присутствующие, – ответил Оливер.
Сейчас он мог лишь предложить ей повторить то, что она только что рассказала. Какое решение примут присяжные, теперь зависело только от их умозаключений. Рэтбоун предпочел воздержаться от дальнейших выступлений. Он успел приглядеться к лицам присяжных и представлял их отношение к Женевьеве. Ему не следовало этим злоупотреблять. Пусть они сами составят о ней мнение, изобразят ее такой, какой желают видеть. Ее стремление защищать интересы детей эти люди, чего доброго, могли истолковать превратно, в результате чего образ свидетельницы перестал бы казаться им непорочно чистым.
Члены суда поднялись с кресел. Кейлеба вывели из зала, а зрители направились к дверям, намереваясь перекусить, каждый в меру собственных возможностей. Обвинитель, защитник и судья отправились в ближайший трактир, где насладились великолепным обедом, сидя каждый за отдельным столом. Вскоре после полудня они вновь вернулись в зал заседаний.
* * *
– Пригласите следующего свидетеля обвинения, мистер Рэтбоун, – объявил судья, – нам необходима новая пища для размышлений.
