Женя с Совой слушают напряжённо, молча, тоже наконец-то осознав – что происходит.
Я говорю уже не Вихорю, а Тимуру, Олегу и Репке:
– Мне всё ясно, не знаю как вам. Я говорил – я видел, как Совёнок отворачивался, а этот – нырял в его пакеты, быстро хватал что-то и совал себе под матрас, под подушку – оборачиваюсь к побледневшему Вихорю. – Знаешь, как это можно назвать? Каким словом? Кто ты, знаешь?
Вихорь белеет на глазах, от страха и ненависти.
– Ну как ты это называешь? Давай, Сову подтяни, если хочешь – он тебе скажет, что разрешил мне взять у него жвачки и сигарет.
– …И ждать, когда он отвернётся, отвлечётся на долину, чтоб кое-что себе под матрас засунуть.
– Этого не было, – начинает врать в глаза Вихорь.
– Я не слепой. Это было как минимум дважды только за сегодняшний день… Ну, знаешь, кто так поступает?
– Ну, кто! Скажи!... – Вихорь пошёл в последнюю атаку, ощерившись, как загнанный в угол хорёк.
– Ну это… так… по-мышиному, можно трактовать… – осторожно вмешивается Полосатик – не дай Бог мы сейчас тут все взорвем… Одного слова – "крыса" будет достаточно.
– Мне лично всё ясно.
Все сказано. Я больше не собираюсь ничего выяснять. Надо отписать Косте-положенцу о происшедшем, и ждать его ответа, что он посоветует. Некоторые вещи здесь не решаются братским кругом. Я встаю.
– Постой, постой! Ты что собираешься делать? – Вихорь чуть не за руку собрался меня хватать.
– Сейчас Косте контроль отпишу.
– Дай мне посмотреть, когда будешь отписывать, чтоб я видел! – обнаглел до краёв Вихорь.
– Да? С какой стати это, кочегар поселковый, я должен ещё и отчитываться ?
– А вдруг ты там напишешь не то! – орёт он. Я спокойно поднимаюсь, иду писать маляву Косте, как оно было, в нескольких словах. Вихорь нервничает, чуть не бросается что-то предпринимать, и не знает – что. Олег "Полосатик" берется немного пока всё смягчить и урезонить, срезать острые углы (все-таки четвертной отсижен – это опыт):
– Знаешь, Вихорь, конечно можно понять. Но всё-таки, выглядит это со стороны, немножко… Не красиво…Немножко… По-мышиному… Никто не говорит, что ты – крыса, просто со стороны, что-то мышиное как бы есть в этом… – Олег подбирает слова, но только подливает масла в огонь, Вихорю уже не до "мышиности" и "крысиности" формулировок. На носу – мой контроль, и – самое страшное – ответ. А что там в ответе? А вдруг, действительно вдобавок и баул проверят?
На счастье Вихоря нас называют в баню. Успеваю только сухо, по сути, всё обрисовать, дать ознакомиться Тимуру, Олегу и Репке – и отправить контрольную мульку. Под яростными и гневными взглядами Вихоря.
Хорошо, что идем в баню – вода смывает много лишнего, в том числе и гневную пену, и напряжение, головную боль.
Возвращаемся – чистые, свежие, Репка орет в воздух что-то радостное, благое, по пути не преминув заглянуть в 20 хату, где сидит одна–одинешенька Света: – Ох, ни фа! – это он увидал её со спины, и тут же схлопотал от Сашки-банщика: – Рапорт хочешь?
В хате – дорожники сразу за своё дело – дороги в первую очередь, а чай с пирожками (и девушки) – потом. Остальные, кто быстро забил места, сушит "лантухи" – трусы, носки, садятся пить чай с совиными печенюшками. Впрочем, переглядываясь – что будет? Я уже практически знаю, что будет – было недавно обращение, что и так уже половина хат на централе – шерстяные, и лишнюю нечисть стараться не плодить на ровном месте. Пусть приносит пользу людскому, как могут, но тут место – далеко не ровное.
Вихорь на нервяках, что-то не радуется пришедшему ему переводу и продуктам из ларька, опоздавшим буквально на секунду – приди они раньше, всё бы сошло втихаря, прокатило, никто бы не заметил. Может, и нырять к Сове в дачку не пришлось бы. Ему никто не поможет. Гора продуктов, как и днём – опять у него на шконаре, но он сам топчется, решает – уделить это или то братве, не уделять? Возьмут, не возьмут. Даже Таксист может отказаться – а это будет позор. Не уделяет ничего, выжидает.
Практически одновременно приходит ответ от Кости и звякает дверь. Ответ Кости прост – "надо бы у…бать и оставить в хате, чтоб ни к чему не приближался". А в дверь называют:
– В…ев! Виталий Юрьевич! На выход!
– Наконец-то!.. – радостно восклицает Вихорь, и буквально взрывной волной выскакивает в открытую дверь. Я распечатываю Костину мульку и даю почитать Тимуру, Олегу, Репе. Репкин в радости от развития событий, от такого поворота движухи: – Ни фа! Ауе!
Тимур, резвый ещё дедушка, задирает ногу по-таэквондистски, и демонстрируя отменную растяжку, бьёт с ноги по вихоревым трусам: – На, на!
Неожиданно вновь распахивается дверь, вбегает хмурый Юра Х…чик: – А ну, на выход!
Репа с Совой хотят пробить тревогу, но он их останавливает. – Ладно, не надо! Не буду я ваших коней трогать… Живей, в боксик.
Довольно странный шмон, и довольно неожиданная лёгкость со стороны Юры, видимо тоже поневоле проводящего этот неплановый, авральный шмон, – в конце дня, после бани, так обычно не делается. Хотя ответ уже ясен.
Возвращаемся в хату – так и есть. Это был вовсе и не шмон: шконарь рядом с Совой пуст – вещей Вихоря – ни мочалки, ни трусов на месте нет. Сломился. Видно, когда ходили в баню – успел цинкануть Сашке-банщику – выручайте, вытаскивайте срочно. Значит, связь с красными у него была налажена, прямая, предусмотренная и на такой случай! Крыса "с мышиными поступками" оказалась ещё и отвратительно-кровавого цвета.
Потом разок видели, как Вихорь пытался ехать по этапу как будто ни в чем не бывало, с нормальными, не определяясь. А когда вернулся обратно на централ – пошёл прямиком в рабочку. Сова однажды встретил его в медчасти и дёрнулся там же ему дать разок в глаз – и тот испуганно отступил.
Но это уже дело десятое, как говорится. Сова до сих пор не знает, чего он лишился, что уволок этот мышиного характера зверёк – он же всё подписывал всегда спросонья, а потом только удивлялся на свиданках, что бабушка оказывается и то передавала, и это… Грешил на "красных", на баландёров, помогавших им разносить дачки – оказалось, всё проще.
Может, и стоило проверить баульчик Вихоря, как потом сокрушался Репа, когда он был на прогулке – но выпало сделать так, как получилось: зверёк сам расписался под своим диагнозом, угроза действительно оказалась сильнее исполнения, ведь чего боятся крысы и с ними вся Пидерсия – только света, белого….
# 21. "На аспида и василиска наступиши..."
Известная цитата из 90-го псалма. Его носили на груди в ладанках белые воины, зашивали своим сыновьям, разлетевшимся по колониям, в пояски, в нагрудные кресты, как у монахов – мамки, молящиеся за нас мамки, стаями сбирающиеся к окнам передачек, ночами стерегущие очереди на свиданки, кланяющиеся судьям-прокурорам, в надежде что те когда-нибудь… И шепчущие, шепчущие, особенно в наступающей послеобеденной темноте, сквозь что-то сжимающее их сердца, пугающее и тревожное: "... и попереши льва и змия, и попереши льва и змия... "
Кому-то дано на них и наступить и попереть – и остаться невредимым, а кого-то свалит с ног крысиный яд, змеиная подлость – для верующих все просто: кого-то Господь убережет, кого-то к Себе приберет от большего зла, а кто-то падет в этой войне тьмы, ополчившейся на Свет. Мамкам нашим иногда и не объяснить, что даже смерть может быть частью вечной жизни, что ни одна жертва – не напрасна, что ни одна слеза – не незамечена, ни одно горе – не отомщено; они болеют сердцем, за тех, кого родили в земную жизнь, и многим из них, вослед за самой первой – Божьей матерью – "оружие проходит сердце". И как от этого уберечься?
Не так опасна крыса, как близко подобравшийся стукач. Стукач работает на врага, но не носит его одежду. Он страется быть, как ты, иногда даже идет по твоим шагам, чтоб не оставлять своих следов. Стукач стремится стать полезным, необходимым, неотъемлемым – как тень. Ты пригреешь Совенка, он – сделает то же. Ты разозлишься и отчитаешь Флакона за искажения пробивки – он постарается побыстрее надавать Флакону по башне за какую-нибудь мелочь, за не вовремя выключенный кипятильник, за не туда поставленные тапочки...
Близко подобравшийся стукач – пятнистая, камуфлирующаяся змея, способная жалить потихоньку, в самые незащищенные места, с иудиной предательской улыбкой.
За те месяцы (пока их девять), что я отбыл в хате – через нее, как через транзит, прошло сотни человек. Некоторые залетали на два понедельника – Якудза, Душа, Пескарь, небольшая кучка некрасовских мужичков с одинаковыми, незапоминающимися лицами, сходными с тянущими насильно лямку бурлаками на Волге – постояли тут буквально на одной ноге, принесли максимум возможного бреда: кто сломал антенну на телевизоре, кто "убил" кипятильник, кто чеклажку с серебряной ложкой уронил на долину – короче потоптались, поотдавливали ноги, только отдуплились, слезли кто с белого коня, кто с кумаров – и на лесоповал, тайгу косить: папа – вор, мама – вор, дискотека Мазындор (одна из таежных командировок, в оригинале присказки – "пакупаю памыдор")…
