на новый год, который для него никогда не наступит. Затем он сказал Джудит:
– Разве они не прекрасная пара? В мире не найти людей лучше, чем эти двое.
Джудит посмотрела на меня взглядом, не означавшим ничего хорошего. Той ночью я спала рядом с Филиппом, и моя рука на его груди давала мне знать, что он жив. Может быть, моя любовь к нему спасет его, а может, освободит от мучений. Никто никогда не говорит о конце, но за несколько дней до этого вы можете умолять высшие силы забрать любимого человека, чтобы избавить его от страданий. А потом эти дни проходят, и вы не представляете ничего более ужасного и бесповоротного, чем смерть. Это великий парадокс и злополучное лицемерие: пока они живы, мы наблюдаем, как они страдают. Когда они умирают – страдаем мы. Чего-то среднего нам не дано.
Когда в то утро я открыла глаза, мне было страшно смотреть на него. Мои пальцы нащупали его горло и его запястье в поисках ударов, подтверждающих, что он жив. Он все еще был здесь, но удары эти были редкими и слабыми. Во мне роились противоречивые чувства. Перевернувшись на другой бок, я заметила Бена, спящего в кресле рядом с нами.
Вошла Джудит и, прежде чем что-либо мне сказать, привела Филиппа в порядок. Она вытерла капли пота с его лица и протерла салфеткой ограждение, которое удерживало его от падения с кровати.
– Скоро, – прошептала она. – Готовьтесь.
И прямо перед тем, как выскользнуть из комнаты, она, стоя в дверном проеме, кивнула в сторону Бена:
– Он просидел там всю ночь. Не знаю, кого он любит больше. Тебя или Филиппа.
* * *
Мы готовили себя к неизбежному месяцами, но ничто не могло смягчить удар смерти, успокоить ее острое, как бритва, неистовство. Я цеплялась за его прилив энергии, но он прошел так же быстро, как появился.
Джудит гордилась тем, что присматривала за Филиппом до самого конца. Она продолжала поддерживать его и вытирать невидимые пятна пота с его лица. Она даже стригла растительность на его лице и следила, чтобы, несмотря притаившееся в его венах зло, он пах чистотой и свежестью.
Филипп то приходил в сознание, то снова терял его. Когда он открыл рот, мы разобрали лишь несколько слов, но поняли его. Тем, как он смотрел на нас и как сжимал наши пальцы, он говорил, что любит нас. Говорил, что он будет по нам скучать. Что он благодарен за то, что мы рядом, даже когда он вредничал с нами.
Бен и Джудит оставили нас одних, и я прилегла рядом с ним, целуя его в лоб.
– Я люблю тебя, Филипп. Ты самое важное и лучшее, что когда-либо случалось со мной. Я не думала, что в моем сердце есть место для кого-то вроде тебя, но ты изменил мою жизнь. Ты полностью изменил меня. Я буду очень по тебе скучать, – сказала я, плача. – Я не знаю, как буду жить без тебя. Я думала, что знаю. Но, увы, нет.
Его дыхание было ровным, и я знала, что он меня слышит. Он сжал мою руку сильнее.
– Я люблю тебя, Чарли, – прошептал он. – Ты была бы самой красивой невестой.
Я в отчаянном безумии мечтала, чтобы он выжил, и цеплялась за самые глупые идеи. Покопавшись в прикроватном ящике, я нашла нашу лицензию и вложила ему в руку.
– Сейчас. Давай сделаем это сейчас.
Я услышала собственный голос, зовущий Бена и Джудит. Они ворвались в комнату, и я догадалась по их лицам, что они поняли мои крики совсем по-другому.
– Я выйду замуж за Филиппа, – произнесла я, рыдая. – Он не может дать мне будущего, но может сделать меня женой. Своей женой.
Их лица выражали жалость. Они понимали, что я сошла с ума, и их глаза омывала печаль.
– Я серьезно. Джудит! – крикнула я в исступлении. – Ты сказала, что можешь это сделать. Сказала, что ты нотариус. У нас мало времени.
Я выглядела жалко, но мне было все равно.
Моменты, когда к Филиппу возвращалось сознание, были мимолетными, и любой мировой судья сказал бы, что он не в здравом уме, чтобы принимать решения. Но мне было все равно. Я любила Филиппа и всегда буду любить его. Разве был способ лучше почтить его память, чем взять его фамилию? Стать его законной женой?
Джудит уступила, поддавшись моей выходке.
– Ты слышишь это, Томас? – сказала она. – Ты все еще пользуешься успехом.
Я дрожала и плакала. Бен сморгнул слезы.
Джудит прочла проповедь, а затем обратила мое внимание на отсутствие колец. В ее голосе прозвучала настойчивость, и я помчалась в ванную за чем-нибудь круглым. Пришлось обходиться тем, что мне удалось найти – я собиралась выйти за него замуж, обменявшись резинками для волос. Филипп открывал и снова закрывал глаза, и когда она спросила о нашем согласии, мы ответили в унисон. Клянусь, Филипп улыбался. Правда. Он улыбался мне, и произнесенные нами слова означали, что мы связаны на всю жизнь. Теперь он был со мной навсегда.
Когда мы стали мужем и женой, я прилегла рядом с ним на постель и поцеловала его в губы. Они уже превратились из мягких в грубые и непослушные, но я его поцеловала.
Этим поцелуем я хотела вдохнуть в него жизнь. Я вдыхала в него свою любовь, так, чтобы ожили все наши воспоминания. Чтобы он встретил тьму с наполненным сердцем и без страха.
Бен смотрел на нас, и по его щекам стекали слезы. Он даже не пытался их скрывать. Джудит же делала, что и обычно. Поправляла и прихорашивала Филиппа, чтобы он чувствовал себя максимально комфортно. Бен подошел к другой стороне кровати и упал на колени. Он накрыл ладонями руки своего друга и плакал.
В тот день Филипп практически не разговаривал, но я всю жизнь буду продолжать держаться за его последнее «Да». И пусть я больше никогда не услышу его голос, я знала, что означало это его последнее слово. Оно означало данное мне обещание, его любовь, и где бы я ни оказалась, они будут со мной. Я буду хранить память о нем и о нашей любви. Я буду хранить его жизнь в своем сердце так, чтобы мир никогда его не забыл.
Впервые за последние недели лицо Филиппа было мирным и спокойным. Я положила голову ему на грудь, чтобы напомнить ему, что я рядом. Что я буду с ним и там. Он никогда не будет один.
