Он расхохотался и тут же снова почувствовал слабость. Он сунул руку в ведро с холодной водой и плеснул пригоршню ее на горячие камни. Вода зашипела, становясь паром. Пар окружил столбик лунного света, падающий из маленького запотевшего окошка, заклубился, рассеялся. Дэниел ждал ритма, ждал образа. Он плеснул еще воды. В свете медленно проплыл драконий хвост, плавно превратившись в свинью. Большая голубая цапля снялась с шеста и заскользила над рекой. Показалась львиная лапа. Кит. Двойной знак вопроса. Распускающаяся роза. Тысячи возможностей, но ничего определенного.
Спустя двадцать минут Дэниел пошатываясь вышел из парильни и пошел в душ. Когда холодная вода коснулась кожи, приводя его в чувство, он заметил, как перед глазами вспыхнул узкий виток пламени.
Ночной воздух был холодным, от тела Дэниела струился пар. Он не одеваясь прошел к себе, достал из сумки Алмаз и исчез.
Спокойно, сфокусировавшись, расслабившись, Дэниел просмотрел в Алмаз всю ночь, ожидая, что тот откроется. За час до рассвета он воплотился вместе с Алмазом, настолько измученный, что даже не подумал спрятать его. Освещенный Алмазом, он свернулся на кровати и сразу заснул.
Улыбчивый Джек нажал на кнопку «play» и сказал Вольте, как раз наполнившему бокалы коньяком: «Не знаю, стоит ли это чего-нибудь, или не стоит и выеденного яйца. Решишь сам». Они были в цокольном этаже «Ремонта мебели». Джек сел через стол от Вольты, покачал в руке бокал с коньяком и опрокинул его в горло.
На кассете зазвонил телефон. «Он дал мне свой прямой номер, так что не пришлось соединяться через секретаря», — быстро проговорил Джек.
Звонок оборвался:
— Кейес.
— Здорово, Мелвин, — дружески зарокотал Улыбчивый Джек, по-техасски растягивая слова. — Это Жак-Жак Лафайет, приятель и совещательный орган бедняги Дредно. Ну как, есть для меня что-нибудь?
— Кое-что. Все, что я смог. Сказать по совести, не нравится мне вся эта история…
— Да ладно, Мелвин, все ж просто: ты говоришь, я молчу, ты молчишь — я начинаю говорить.
— А если я скажу все, что знаю, а после этого вы все равно заговорите? Или захотите, чтобы я говорил и дальше? Это надо обсудить.
— Мел, да брось, ты же не дрянная бумажная крыса. Ты что, никогда не слышал про честь? Про доверие? Ну, или хотя бы про взаимную выгоду?
— Слышал. Но слышал также о вымогательстве и применении силы.
— Ну, тогда иди к черту, парень. Я лучше буду иметь дело с Дебритто. Может, он поделится не только информацией, но и теми двумя с половиной сотнями косых, которые, как сообщает мой старенький комп, недавно поступили на известный счет банка Кайман — откуда бы ты думал? Из твоей собственной и совершенно личной компании «Обработка цельного зерна». Черт возьми, «Вашингтон Пост» будет в восторге от такой заметки на первой полосе!
— Мне просто хотелось бы иметь какие-то гарантии, — проныл Кейес.
— Тебе что, мало моего слова? А теперь прекрати тянуть время, одновременно пытаясь выяснить, откуда я звоню — все равно я звоню из пустой квартиры в Сан-Анджело. Или решайся, или проваливай, Мел. Это тебе не игрушки.
— Хорошо, я свяжу вас с Шелби Беннетом из нашего офиса в Денвере. Информация о бомбе поступила прямо к нему за четыре часа до планируемого покушения. Звонящий представился Алексом Три. Он уже звонил Шелби до этого. Записи не осталось, Шелби пытался искать и имя целиком, и похожие на него, но ничего не нашел, впрочем и не ожидал. Это явный код. Шелби сказал…
— Извини, парень, но ты, кажется, собирался соединить меня с Шелби?
— Да, конечно, сейчас. Я остаюсь на линии.
— Мел, ты хоть кому-нибудь доверяешь? Хоть самому себе? Но клянусь, этот разговор перевернет твои отношения с верой.
Когда на пленке зазвонил телефон Шелби Беннета, Вольта сказал Джеку: «Ты неисправим».
Джек усмехнулся, и они с Вольтой прослушали, как Шелби Беннет подтвердил сказанное Кейесом. Потом техасец Жак-Жак сказал:
— Шелби, я был бы признателен, если бы ты ответил на пару вопросов.
— Постараюсь, мистер Лафайет.
— Сколько раз тебе звонил этот парень, Алекс Три?
— Девять, начиная с семьдесят пятого года. В последний раз он позвонил через несколько лет после истории с плутонием.
— Почему он больше не звонил, как ты думаешь?
— Потому что мы не выполнили его условий.
— Что за условия?
— Строго говоря, условие было только одно — чтобы никто не пострадал.
— Кто просрал это дело?
Беннет замялся:
— Да никто конкретно. Я не мог заняться им сам, потому что был здесь, в Денвере. Звонивший сказал, что доверяет мне и просит передать его в надежные руки, а если его условие не будет выполнено, ответственность окажется на мне. Я ответил, что все имеющее отношение к ядерному топливу передается напрямую начальству; у меня не было выбора, если только я не собирался сменить место работы. Он все же попросил меня проконтролировать исполнение лично. Но начальство сразу же забрало у меня это дело.
— А почему старина Алекс звонил именно тебе?
— Когда я спросил его об этом, он сказал: «Я слышу, что вы честный и надежный человек». Это единственная причина, которую он называл.
— Он когда-нибудь говорил, откуда получает информацию и почему докладывает вам?
— Когда он позвонил впервые, я спросил его об источнике, и он ответил: «Я». Больше я не решался задавать подобный вопрос.
— Он просил какой-то награды?
— Нет, но сказал, что может когда-нибудь попросить. Я объяснил, что не могу обещать, но постараюсь сделать все, что позволят мне честь и обстоятельства.
— Слышишь, Мел? — завопил техасец Жак-Жак в трубку. — Парень знает, как создать настоящую рабочую атмосферу. Слушай и учись, понял?
Кейес не ответил, и тот снова обратился к Беннету:
— А теперь, Шелби, я был бы признателен, если бы ты рассказал, какого рода были остальные донесения этого Алекса?
— Я предпочел бы не говорить об этом, и к тому же сомневаюсь, что они имеют отношение к данному делу. Там не было ничего похожего на похищение плутония. Все, что я могу сказать — это касалось мелких преступлений в Южной Америке и коррупции в правительственных кругах. Для примера: наши собственные люди разворовывали медицинское оборудование, предназначенное для отправки на юг, в район сильного землетрясения. Такого плана.
— Информация, которую он предоставлял, была точной?
— Безупречно.
— Ты никогда не встречался с ним?
— Мы общались только по телефону.
— Ты пытался напасть на след, понять, откуда он звонил?
— Он сказал, чтобы я не делал этого. И я не делал.
— Хорошо, значит, все, что ты слышал — это его голос. То, как человек говорит, весьма много говорит и о нем. Так что ты слышал?
— Мужчина, за тридцать или чуть старше, говорил с легким немецким или, может быть, швейцарским акцентом. Хороший словарный запас, очень чистая речь. Но мы говорили неподолгу, как вы понимаете.
— И записей не осталось?
— Нет. Он просил меня не делать записей. Это было не условие, просто просьба.
— Если бы ты услышал его снова, ты бы его узнал?
— Не знаю. Он не звонил со времен Ливермора.
— Ну что же, спасибо за помощь, Шелби. Весьма тебе признателен. И Мел тоже, клянусь.
— Спасибо, Шел, — сказал и Кейес, — я твой должник.
Он дождался, пока Беннет повесит трубку, и сказал техасцу Жак-Жаку:
— Это все, что у нас есть. Вы довольны?
— Знаешь что, мой старик, благослови бог его вспыльчивый нрав, всегда говаривал мне: «Если человека хлебом не корми — дай что-нибудь тебе продать, задумайся как следует, прежде чем это купить». Я ценю совет своего старика. Я еще позвоню тебе, когда как следует обдумаю все сказанное. Так что затяни петлю покрепче, Мел.
— Эй, стойте, вы… — засуетился Кейес, но тут запись оборвалась.
Джек нажал на «стоп» и на обратную перемотку, потом взглянул на Вольту, который сидел, уставившись в нетронутый бокал с коньяком:
— Хочешь послушать еще разок, Вольт?
— Потом, пожалуй.
— Так что ты думаешь? Съедобный фрукт или так, на компост?
— Вполне фрукт. Думаю, это действительно все, что у них есть, и это чистая правда, а ты к тому же получил удовольствие. Окажи мне честь, позволь назначить тебя на мое место в Звезде. В Альянсе стало плохо с чувством юмора; ты внесешь туда свежую струю.
— Черт возьми, Вольт, по-моему, ты уж слишком расчувствовался по поводу своей старости — или сидеть здесь и дожидаться звонка от Дэниела оказалось тяжелее, чем ты думаешь. Может, тебе пора прогуляться и проветриться? Встряхнись, сходи в Макдональдс и возвращайся уже к нормальной жизни.
Вольта лишь улыбнулся:
— Ты прав, ждать оказалось тяжелее, чем я ожидал. Хуже всего оказалось то, что у меня было целых четыре дня на размышления, и то, что я понял о себе, мне совершенно не понравилось. Я теряю силу, я перестал получать удовольствие от процесса. Я устал от мучительных решений, взвешенных поступков, устал от сделок с совестью во благо Альянса — хотя, правду сказать, мне нечасто приходилось вступать с ней в конфликт.
