больно витиевато мне все это докладываешь. Хорошо, сейчас я поговорю с Ивановым, а затем наглядно покажем, что такое оперативная работа.
Иванов взглянул на Абрамова и с усмешкой произнес:
– Я, что первый день в МВД и не знаю, что такое оперативная работа, что ли? – он обиженно посмотрел на Виктора. – Наверное, я не какой-то лох. Мне не раз приходилось участвовать во многих оперативных комбинациях с участием наших ребят из Управления.
– Вот и хорошо, Иванов. Если ты все это понимаешь, тогда вот скажи мне, как это ты, действующий работник милиции, боец элитного подразделения, опустился до того, что сам превратился в бандита. Ездишь на какие-то стрелки, стреляешь там, в невинных людей, убиваешь. Ладно, сам, а то еще втянул в это дело своего друга Федорова.
Лицо Иванова моментально побелело. Он сжал кулаки, словно приготовился к кулачному бою.
– Чего ты молчишь? – произнес Абрамов, решив немного поблефовать. – Умер сегодня тобой подстреленный парень с Высокой Горы. Теперь ты, Иванов, уже не сотрудник милиции, а рядовой убийца. Понимаешь меня? Убийца в милицейской форме.
Похоже, у Иванова от волнения пересохло во рту. Он попытался что-то произнести, но из его рта вырвались звуки, мало напоминающие человеческие слова.
– Виктор Николаевич! – наконец произнес он. – Вы меня на пушку не берите. Я вам не мальчик с улицы Я ничего не знаю, и вы мне не шейте это преступление!
Виктор спокойно взглянул на него и так же спокойно ответил:
– Дело твое, Иванов. Можешь, молчать и дальше, отказываться от всего. Просто я хотел тебе в этом деле помочь, но ты меня, видно, не понял. Ты же знаешь, что сотрудники милиции колются намного быстрее, чем преступники, и если ты этому не веришь, то я докажу тебе. Во-вторых, Иванов, тебя обязательно опознают эти ребята, которых ты и твои друзья молотили рукоятками пистолетов, а особенно твой перстень из белого металла, что ты носишь на правой руке.
Иванов испуганно взглянул на свою руку и, увидев на ней перстень, закрыл его левой рукой.
– В-третьих, тебя сдадут твои же друзья. Ведь они тогда были в шоке, когда ты выстрелил в этого паренька. Как ты сам думаешь, зачем им это убийство? В-четвертых, мы привезем этого бизнесмена из Куркачей, и он вас всех мне просто сдаст. Ведь он просил вас поговорить с ними, а не убивать и калечить этих ребят. Так что решай, Иванов, что для тебя главней – уйти на зону в несознанке или как-то попытаться решить этот вопрос с наименьшими потерями. Думай, Иванов, думай. Ведь тебе катит как минимум лет пятнадцать, а это достаточно большой срок в твоей не столь продолжительной жизни.
– Виктор Николаевич, – тихо произнес Иванов и посмотрел на Абрамова, словно ища у него сочувствия. – Ведь мы с вами оба сотрудники милиции и могли бы разойтись по-хорошему. Вы знаете, кто у меня тесть? Он не последний человек в республике. Зачем вам такие неприятности? Сажая меня, вы наживаете себе большого врага в лице моего тестя.
Абрамов оборвал его на полуслове и с гневом в голосе произнес:
– Иванов, ты уже давно не милиционер, понимаешь меня?! Не милиционер с того самого момента, когда взял в руки эти грязные деньги. И не надо, Иванов, меня приравнивать к себе. Я всю жизнь боролся и борюсь с преступниками, не щадя ни себя, ни их. А ты у меня за спиной продаешь меня и моих друзей. Ты же Иуда, тот продал Христа за тридцать серебряников, а ты нас – за пятьсот долларов США. Кстати, в отличие от вас, я не боюсь вашего тестя. Что он мне сделает? Уволить не уволит, а к неприятностям, поверь мне, я привык. Страшнее было бы, если вы этого не совершали, и я вам вешал совершенно чужое преступление.
– Виктор Николаевич, можно я позвоню жене? – спросил он Абрамова.
Он кивнул. Тот снял трубку и, кое-как сдерживая себя, сказал:
– Рита, я сегодня ночевать, по всей вероятности, не приду. Не спрашивай меня ни о чем, так надо. Позже я тебе все объясню.
Он положил трубку на рычаг и смахнул с глаз слезы.
– Дайте мне бумагу, я готов написать явку с повинной, – произнес он слегка дрожавшим голосом. – Это, наверное, действительно лучший из всех вариантов.
Виктор протянул ему бумагу, и он начал писать.
***
Иванов окончил писать и с облегчением откинулся на спинку стула. Судя по его виду, у него полностью иссякли, как физические, так и моральные силы.
– Виктор Николаевич, что теперь будет со мной? – спросил он у меня.
– Сергей, об этом нужно было думать раньше, прежде чем нажимать курок пистолета. Ты же стрелял в человека, хладнокровно, словно перед тобой был враг, а теперь вот сидишь передо мной и распускаешь нюни, интересуешься, что теперь будет, словно я не заместитель начальника УУР, а судья. Откуда я могу это знать, сам посуди?
– Вы знаете, я не хотел этого делать, – сказал он. – Меня тогда словно заклинило. Я даже не помню, как это делал. Это потом, уже в машине, я понял, что стрелял в человека.
Абрамов встал из-за стола и попросил Зимина вывести Иванова из кабинета. Он же, прихватив с собой явку с повинной, направился к Вдовину.
– Значит, развалил ты все же Иванова? – спросил его Вдовин. – Я почему-то думал, что это тебе вряд ли удастся это сделать так быстро и легко. Ну, раз он сам об этом написал, пойду Феоктистову и доложу ему.
Минут через двадцать Абрамова вызвал к себе Феоктистов. Он убрал со стола документы и направился к нему в кабинет. Когда Виктор вошел в кабинет заместителя министра, то каждой клеткой своего тела почувствовал заряд негативной энергии, которая висела в воздухе. Лицо Феоктистова было темнее тучи. Он, не поздоровавшись с Абрамовым, указал ему на стул. Рядом в кресле сидел Вдовин, который, отвернувшись от него, смотрел в окно.
– Виктор Николаевич, я только что вернулся от министра, – сухо и как-то официально произнес Феоктистов, обращаясь к нему. – Реакция министра на выявленное тобой преступление крайне негативна. Мало того что сам потерпевший не обращался по этому поводу в милицию, ты еще установил, что ранение ему нанес Сергей Иванов, который в этот самый момент нес службу.
Он сделал паузу и, не смотря в его сторону, продолжил.
– Тебе не кажется, Абрамов, что он мог оговорить себя под мощным психологическим давлением со стороны тебя? Ведь все знают в нашем министерстве, как хорошо ты умеешь это делать.
Абрамов сидел в
