Каждый раз после проигрыша войны Россия обновлялась. Потеряв в результате Русско-японской войны южный Сахалин и Курилы, Россия приобрела Конституцию и Думу. Еще раньше, после поражения России в Крымской войне, крепостные получили свободу. Но известно, что каждый добрый поступок должен быть наказан – в 1881 году царь Александр Освободитель был убит благодарными представителями «Народной воли».
Россия мне вспомнилась после того, как встретил я москвичку Машу Жбанкову, приехавшую в гости к жениху. Она была так восхищена телегой из России в горах Орегона, что написала: «Я в восторге, вы – удивительный путешественник. Да охранит вас Господь во время ваших странствий».
А я загрустил оттого, что еще на одну красивую девушку стало меньше в России. И будет она рожать красивых американцев, а не русских. Уж сколько мы успели потерять лучших балетных танцоров, спортсменов, фигуристов, писателей и музыкантов! И продолжаем терять, поскольку тот заказывает музыку, кто платит. Слышал, правда, и об успехе возвращения ценностей на родину – россиянам недавно удалось отсудить право на выпуск собственной «Смирновской» водки.
В поселке Паркдэйл я не мог не зарулить на обширный двор Фермерского музея горы Худ, где хозяин, Эл Страйх, показывал туристам свою разнообразную коллекцию. Этот высокий и мускулистый мужчина 80 лет выглядел, по крайней мере, лет на 20–30 моложе. Наверное, помогала ему быть молодым страсть коллекционера. Вышедший на пенсию фермер и лесоруб, он всю жизнь собирал образцы сельскохозяйственного, железнодорожного и шахтного оборудования, а также предметы домашнего быта и детские игрушки. В обычных музеях их не найдешь, поэтому Эл и написал в моем дневнике: «Если вы что-либо никогда в жизни не видели, то сможете найти это у меня в музее». Только коллекция сидений для косилок, плугов и тракторов насчитывала 160 образцов. Сбруя, плуги, жнейки, сотни вариаций топоров, молотков и других столярных инструментов занимали помещения трех сараев и двор перед музеем.
При виде разнообразия инструментов, которыми пользуются американцы, я всегда с грустью вспоминаю о нашем умении сделать часы с помощью топора. От этой гордости плакать хочется. В рассказе Лескова мастер Левша сумел-таки подковать английскую прыгающую блоху, да вот только скакать после этого она перестала.
Когда я спросил Эла, собирается ли он подарить эту уникальную коллекцию государству, он отреагировал весело:
– Пусть лучше задницу мне поцелуют. Музей принадлежит мне, детям, внукам и прапраправнукам. У государства музеев хватает, а у меня он – единственный.
Позднее в Питере я встретился с подобным же любителем старины родом из Вятки. Иван Александрович Фоминых тоже всю жизнь собирает предметы быта горожан, живших в конце XIX и начале XX века. Он умудрился собрать несколько тысяч экспонатов, да только нет у него ранчо для размещения, так что довольствуется комнатой при сельскохозяйственном институте в Пушкине. Родственники антиквариатом не интересуются, государству коллекция не нужна, ну а олигархи заняты яйцами Фаберже.
Вскоре на дороге я увидел скрепер, подчищавший обочину, и спросил у тракториста, поливают ли гербицидами придорожную траву и кустарник, чтобы остановить их рост. На остановках Ваня скубал травку на обочинах, и я опасался, что он может отравиться. Дэйл Флория заверил, что на территории заповедника никаких химических обработок не производится. Ну и слава-то богу, можно и дальше пастись на обочине. Прощаясь, Дэйл пообещал приехать с детьми на мою следующую стоянку.
Как и в России, в штате Орегон можно останавливаться на ночлег везде, где не запрещено. Такую свободу выбора я видел еще только в социалистической Швеции. На берегу реки Робин-Худ я нашел подходящую стоянку с кострищем и обилием сушняка. У американцев, отдыхающих на природе, нет привычки разжигать костры, пищу они готовят в гриле, на привезенном древесном угле. Соседями оказались две женщины из Швейцарии, Даниэла и Андриана Кайзер. Муж Даниэлы из-за срочной работы в банке остался в Портленде, он отпустил жену за город с приехавшей погостить из Цюриха матерью. Андриана не говорила по-английски, только ахала по-немецки и сравнивала красоту местных гор с любимыми Альпами. А банкирская жена записала в дневнике: «На вашем примере видно, что не нужно иметь много денег, чтобы быть счастливым».
Мой новый друг, тракторист Дэйл Флория, приехал на пикапе с сыном Джесси и прекрасной и веселой, как одуванчик, дочушкой Лизой. Они привезли множество фруктов и овощей, которыми позже я поделился с соседями по кэмпингу. Но главным подарком был рисунок, оставленный восьмилетней Лизой в моем дневнике. Цветными карандашами она изобразила мою лошадь с телегой под голубым небом и ярким желтым солнцем. В углу написала: «В Россию с Любовью из США. От Лизы Анатолию».
После отъезда гостей я сел на муравный бережок, чтобы раствориться в журчании воды по камушкам и жить вот только этим незабвенным вечером.
Краса Орегона
30 августа
Дорога все лезла в гору, и перевал Беннет Пасс мы преодолели на высоте 1416 метров, а Бэрлоу-Пасс был пониже – 1268 метров. Отсюда дорога уже пошла вниз и перенумеровалась в 26-ю.
Укатали моего Сивку крутые горки. На спотыкающемся Ване приехал я в поселок Гавернмент-Кэмп и причалил рядом с конюшнями, где содержали вьючных лоша дей для развлечения туристов. Хозяева, Грэйди Джонсон и Том Драйвер, поместили Ваню в загон вместе с табуном своих лошадей. Но тот успел вобрать характер хозяина и чувствовал себя некомфортно в окружении чужаков – ржал и лягался в тесном стойле. Пришлось отправить его на вольный выпас. Самой зеленой была трава под мачтой, где развевался американский флаг. Мой сивый мерин к ней и направился, ломая охранявший лужайку хлипкий штакетник и позоря меня перед символом США – бронзовым орлом, возмущенно наблюдавшим за моим хулиганом с высоты флагштока. Хорошо, не донес хозяевам о русских хулиганах, посягнувших на честь страны.
Грэйди вьючил лошадей для двухдневной поездки верхом с группой туристов к вершине горы Худ и предложил мне присоединиться. Да нельзя моего шалуна оставлять на свободе без присмотра. Прав был вождь мирового пролетариата – свобода всегда связана с необходимостью, даже если это необходимость быть свободным.
Очередную любовь свою я встретил в конюшне, где прекрасная, как небо голубое, Дженнифер Форд убирала навоз. С сожалением познакомился с ее нареченным Петром Какесом (каково-то фамилию такесную иметь?). Видимо, в порядке исправления моего о нем впечатления он предложил съездить в гости к друзьям.
Петр иммигрировал в США из Чехии семь лет назад и устроился на этом горном курорте инструктором лыжного и велосипедного спорта. Страдал он оттого, что не сделался миллионером, похоронив свои неизведанные таланты бизнесмена в этой горной дыре. В дневнике моем записал: «При вашем появлении люди улыбаются. Миссия ваша прекрасна, и вы нашли время приехать в Гавернмент-Кэмп и напомнить мне о великих космополитах». Не очень я уразумел, что Петр имел в виду, когда-то у нас в России космополитами обзывали евреев.
Его друзья Чарли и Джулия Добсон ждали нас в недавно отстроенном просторном бунгало, еще пахшем краской и олифой паркетных полов. Чарли работал финансовым консультантом и, похоже, знал свою профессию достаточно, чтобы зарабатывать деньги и строить подобные дачи.
Они устраивали вечер в честь приезда друзей из штата Мэн. Нонни с мужем Дэвидом Томсоном и дочерью Энни девять месяцев шли на яхте «Горький пот», огибая Северную и Южную Америки вначале по Атлантическому, а потом Тихому океану. Такой опыт не прошел даром. В них чувствовалась обретенная правда, которая достается только тем, кто побывал на краю жизни и смерти, познал величие океанов и собственную силу и слабость. Мы сразу ощутили взаимную симпатию и близость. Нонни записала в дневнике: «Благодаря общению с океаном и матерью-природой мы поняли, что люди везде добры и чисты. Жизнь прекрасна, и дружба – это любовь. Верь в это!» Да я почти верю, либо пытаюсь.
Мы разожгли во дворе добрый костер, пили вино и чешский ликер «Бехеровка», жарили шашлыки и пекли картошку. Нас окружала глубокая ночь, а свет костра освещал, охранял и объединял. Мы знали, что без друзей не выжить.
Утром, по дороге к Портленду, убедился еще раз, насколько опасно двигаться в этом мире с меньшей скоростью, чем окружающие. Люди не привыкли к лошадям на дороге и пролетают на своих железных конях всего в нескольких сантиметрах от телеги, хотя и еду я по обочине. На некоторых участках скалы сжимают шоссе с двух сторон, и обочина исчезает. Когда это случается на крутых поворотах, то по спине мурашки бегают – ведь 100 км/час здесь нормальная скорость.
Проезжавший мимо Марк Уивер, видимо, почувствовав мое состояние и усталость лошади, предложил отдохнуть у себя на ферме, рядом с дорогой. У него тоже были лошади, и Ваня получил свою порцию сена и яблок, которых здесь изобилие. Мы пили отвратительный американский кофе и общались так, словно всю жизнь дружили. На прощание Марк написал такое послание: «Поиск друзей и познание чего-то нового помогают нам в жизни. Трудные дороги и тяжкие времена делают нашу жизнь осмысленной. Счастья тебе, мой друг навсегда».
