В это время я увидел под собой длинную колонну автомашин противника. Это и была наша цель. Решил атаковать ее с ходу. Плавно перевожу всю группу в пологое пикирование, даю команду атаковать, предупреждая, что бьем с одного захода. «Мессеры» в этот момент сразу отвалили влево, готовясь, как я понял, к атаке сверху-сзади. На выводе из пике жду атаки истребителей. Но они, к нашей радости, в том же порядке всей группой выполняют полный вираж метров на 50–70 выше, затем второй и с набором высоты уходят. Тут показались наши войска. Они подбодряли нас, хотя особой робости мы не испытывали. На случай, если «худые» вернутся и вздумают все же атаковать нас, решил на обратном пути держать такой курс, чтобы быть ближе к аэродрому наших истребителей. Они всегда держали в готовности к немедленному взлету пару или две дежурных истребителей и всегда могли бы нам помочь. «Мессеры» больше не появились, и наша группа благополучно пришла на свой аэродром.
После посадки летчики возбужденно делились впечатлениями о полете. Случаев, чтобы истребители противника не тронули штурмовиков, шедших без прикрытия при самых благоприятных для них условиях, насколько мне известно, в полку еще не было. Думается, что истребители не ожидали увидеть нашу группу без сопровождения. Им, видимо, казалось, что прикрытие должно быть. Но где? Поэтому и не торопились атаковать. Пока они бездействовали и, наблюдая, ожидали чего-то, мы удачно отработали по цели и ушли. Оценивая свои действия, я считал, что делал все правильно: при встрече с «мессерами» сумел сохранить самообладание, не поддался панике, которой подвергались многие, и тем вселил уверенность летчикам. Доверяя мне, они показали высокую дисциплину и отлично держались на своих местах. На разборе полета я похвалил их за правильные действия.
В полку этот вылет прошел незамеченным. Никакого общеполкового разбора не проводилось. Не было реакции и командира полка, хотя он знал о нем. По всей вероятности, отмалчивались потому, что в полете не было начальников высокого ранга и не они вели группу, а разбирать полет мелкой сошки не в их стиле. Тем более что мы возвратились без потерь. В нашем полку и в дивизии проводилась работа по обмену боевым опытом. Но мне казалось, что делалось все по указке сверху, достаточно формально, несистематически. Поэтому практической пользы от нее было мало.
Ничего особого не давали и полеты кадров. Начиная с боев под Орлом, один такой полет проводился в каждой большой наступательной операции. Сводную дивизионную группу водил сам комдив. Она состояла из командиров полков, эскадрилий, заместителей командиров эскадрилий (выборочно), заместителей командиров полков, начальников воздушно-стрелковой службы (ВСС), штурманов. Летчики в таких группах не были слетаны, и это вызывало у них чувство неудовлетворенности. Большинство командиров во всем считали правым только себя и все ошибки при выдерживании строя сваливали на других. Сам строй напоминал полет выпускников летных школ, только начавших полеты на групповую слетанность. В таких полетах принимал участие и я, летая ведомым у какого-нибудь начальника. При этом всякий раз испытывал неудовлетворенность, изматывался до седьмого пота, как при полетах в прежние времена, когда летал ведомым со старыми, ушедшими в историю ведущими. Каждый раз наглядно убеждался, насколько важно ведущему уметь хорошо водить группу.
Из всех полетов, выполненных кадрами, я не видел ни одного, который бы выполнялся грамотно и поучительно для подчиненных и на который можно было бы равняться летному составу. Сводная группа всегда была сильно растянутой, не было четкого взаимодействия огнем для отражения атак истребителей. К счастью, как помнится, при таких полетах встреч с ними не было. Возможно, это связано с тем, что обычно они проводились в конце операции, когда истребители противника появлялись значительно реже, да и сама группа прикрывалась лучшими летчиками. Несобранный, плохо смотревшийся строй группы у летчиков, наблюдавших за ней со стороны, вызывал насмешки. Иной раз пилотяги, издеваясь над полетами кадров, говорили летчикам, плохо державшимся в строю, примерно так: «Ты что, в полетах кадров участвовал? Тянешься размазней». Это говорило о впечатлении, которое оставалось у летного состава от таких полетов, и было своеобразной оценкой их рядовыми летчиками.
Такие полеты практически ничего не давали ни кадрам, ни рядовым летчикам и проводились больше для галочки. Кажется, только в последней операции они уже не проводились, так как были уже ни к чему: чувствовался конец войны и рисковать собой начальство не хотело. Из руководства дивизии продолжал летать только заместитель комдива, бывший командир 621-го штурмового полка подполковник Поварков. За время существования дивизии он был лучшим заместителем командира. Будь он на этой должности раньше, эффективность боевой работы дивизии только бы улучшилась. Это был грамотный, толковый, хорошо подготовленный теоретически командир, прекрасно разбиравшийся в вопросах тактического применения штурмовой авиации. После войны он был преподавателем в Академии имени Ворошилова. Один раз он летал со мной ведомым – смотрел, как я вожу группу.
Это был первый и единственный случай на фронте, когда меня проверял вышестоящий начальник. Нахождение Поваркова в группе меня нисколько не смущало и не сковывало в действиях. Я все делал, как всегда, будто его и не было. Как только стало известно о его полете в составе моей группы, я повел себя независимо и самостоятельно во всем, начиная с постановки задачи летному составу и порядка ее выполнения до обычных мелких вопросов. Поваркова в полете считал не начальником, а своим ведомым, поскольку он сам дал мне такую установку. Полет прошел успешно, проверяющий держался в строю отлично, выполняя все так, как и было задумано. После посадки я обратился к нему по поводу замечаний. Он спокойно ответил: «Замечаний нет». Моими действиями и группой остался доволен.
Через некоторое время вызывает меня командир полка и в присутствии Кожемякина и командира дивизии полковника Макарова, прибывшего с Дальнего Востока на фронтовую стажировку, ставит боевую задачу. Особое внимание Иван Иванович обратил на то, что стажер полетит с моей группой. Это будет его первый боевой вылет. После постановки задачи Пстыго отвел меня в сторонку и серьезным тоном произнес: «Не увлекайся! Помни, кто с тобой идет, сделай все возможное, чтобы полковник вернулся назад». По пути к самолету меня перехватил Кожемякин и намного строже Ивана Ивановича предупредил: «Без Макарова не возвращайся, придешь без него – голову отверну!» Угроз я, конечно, не испугался – понимал, что они беспокоились за безопасность высокого командира.
Возможно, нечто подобное им самим пришлось выслушать от более высоких командиров. Себе же, как говорится, намотал на ус: главное в этом полете – сохранить Макарова. Для этого надо быть предельно внимательным, хорошо держать строй, много заходов на цель не делать. Веретенникову с ведомым поставил дополнительную задачу – не отрываясь от группы, подавить огонь зениток. Заметив некоторое волнение и излишнюю, как мне показалось, суетливость пожилого командира, годившегося мне в отцы, спокойным голосом в корректной форме сказал ему, чтобы он не волновался. Пояснил, что обстановка на нашем участке фронта в последнее время не столь опасна, поэтому все обойдется. Рекомендовал ему держать самолет «на ноге» и свое место в строю. Пояснил ему, что, оторвавшись от меня при энергичном маневрировании, потом будет очень трудно встать на свое место.
Полет прошел удачно. Группа вернулась без потерь. Мы атаковали две цели. Сначала ударили по артиллерийским и минометным батареям, а затем, выскочив на шоссейную дорогу, идущую от города Тропау в глубь территории противника, прошлись по колоннам автомашин и боевой техники. Макаров держался в строю отлично, делал все так, как я и рекомендовал. После посадки я подошел к его самолету и застал его сидящим в кабине. Для нас это было необычным, так как наши летчики после выключения двигателя сразу вылезали из кабин и делились впечатлениями о полете. Видимо, сказались эмоции, связанные с первым боевым вылетом. Тут же около самолета я поздравил его с боевым крещением. По его реакции понял, что полетом он удовлетворен. К нам подошел Кожемякин и присоединился к поздравлениям.
Макаров добродушно пригласил меня на ужин. Там мне пришлось сидеть за одним столом со всем дивизионным начальством – Кожемякиным, Камыниным, Поварковым и Пстыго. Чувствовал себя крайне неловко и стесненно. Наркомовские100 граммов смелости не добавили. Макаров поделился своими впечатлениями о полете и похвалил меня. Он высказал пожелание слетать со мной еще раз. Но его отговорили. Через несколько дней он отбыл на Восток с орденом Красного Знамени, полученным за один боевой вылет. Когда началась война с Японией, в центральных газетах писали о боях, в которых отличились летчики-штурмовики под командованием генерала Макарова. По прибытии на Дальний Восток его повысили в звании.
