не ты.
– Я не из-за него трясусь. Я переживаю из-за денег Рождественского клуба. Церковь требует свои деньги, вынь да положь. Я расплатиться не в состоянии. Мне самому жить не на что.
– Снова-здорово. Грешишь на других из-за своих неприятностей. Полиция бы сейчас не кружила у церкви, если бы ты не напился!
– Не я виноват, что Димс начал торговать отравой!
– Он хотя бы не губил себя тем, что допивался до смерти!
– Г’ван, баба! Оставь меня. Г’ван. Иди своей дорогой!
– Не могу, – сказала она тихо. – Хотела бы. В том и штука. Ты должен меня отпустить.
– Научи как.
– Не знаю как. Мне смекалки не хватает. Я только знаю, что ты должен быть прав. Чтобы отпустить меня, ты должен быть прав.
* * *
Через полчаса в подвал вошел Руфус с бутербродом с колбасой, банкой колы и двумя аспиринками. Пиджака он нашел сидящим на облезлом диване, с квартой самогона «Кинг-Конг» на коленях.
– Ты бы поел, прежде чем хвататься за «Конга», Пиджачок.
Пиджак взглянул на него, потом на кварту в руке, потом обратно на Руфуса.
– Я не голодный.
– Поешь-поешь, Пиджачок. Полегчает. Нельзя до конца жизни разлеживаться и разговаривать самому с собой, будто ты двухголовый. Никогда не видел, чтобы человек разлеживался и болтал сам с собой, как ты. Ты уже хорош?
– Руфус, можно тебя спросить? – сказал Пиджак, пропуская мимо ушей вопрос.
– Конечно.
– Где тогда жили твои родители?
– На родине в Поссум-Пойнте?
– Ага.
– Мы жили там же, где и ты. Дальше по дороге.
– И чем вы занимались?
– Работали издольщиками. Как и вы. Работали у семьи Колдеров.
– А семья Хетти?
– Ну, ты-то знаешь побольше моего.
– Запамятовал.
– Ну, какое-то время они тоже работали издольщиками у Колдеров. Потом папа Хетти ушел оттуда и купил пятачок земли рядом с ручьем Томсон. Родные у Хетти думали наперед.
– Они еще живые?
– Не знаю, Пиджачок. Она же была твоей женой. Ты с ними не общался?
– После того как мы переехали – нет. Я им никогда не нравился.
– Их уже нет давно, Пиджачок. Забудь про них. Хетти, насколько помню, была младшей. Родители давно уже умерли. Остальные наверняка переехали из Поссум-Пойнта. В Чикаго или, может, Детройт. Сюда они не приезжали, это я знаю. Где-то у Хетти могут быть родственники. Может, двоюродные.
Пиджак посидел в молчании. Наконец сказал:
– Я скучаю по дому.
– Я тоже, Пиджачок. Есть-то будешь? Не стоит заливать «Конг» в пустой живот.
Пиджачок отвернул крышечку, поднял квартовую бутылку, потом остановился на полпути и спросил:
– Скажи-ка мне, Руфус. Когда ты сюда приехал, сколько тебе было?
– Что такое началось-то, Пиджачок? Вопрос за шестьдесят четыре[40]? Сорок шесть мне было.
– А мне пятьдесят один, – задумчиво сказал Пиджак.
– Я приехал на три года раньше тебя, – сказал Руфус. – Больше того, я третий прихожанин Пяти Концов, кто перебрался сюда с Юга. Первым стал мой брат Ирвинг. Потом сестра Пол, ее дочурка Эди и ее муж. Потом я со своей покойной женушкой Клеми. Потом приехала Хетти. Сестра Пол уже жила здесь, когда приехали я, Клеми и Хетти. Ты – последний.
– Дай-ка спрошу еще. Когда вы вместе затеяли строить Пять Концов, чем занималась Хетти?
– Кроме того что сидела и тосковала по тебе? Ну, по будням работала у белых. По выходным рыла котлован церкви. В основном рыли я, Хетти да Эди. Сестра Пол с мужем – они помогали помаленьку. Особенно сестра Пол. Преподобный Чиксо, муж ее, рыть был не охотник. Потом пришел Итальянец со всеми своими. Позже и другие показались. Семья сестры Го. И родители Кузин. Но дело пошло именно с Итальянцем. С ним мы вздохнули свободно. Тогда Хетти и разбила огород позади церкви, теперь-то он зарос сорняками. Она мечтала о большом огороде. Говорила, ты приедешь и засадишь его всякой капустой, ямсом и даже особым цветком, который видно в темноте, уже и забыл, как его…
Пиджак чувствовал, как к лицу подбирается стыд.
– Луноцвет, – сказал он.
– Точно-точно. Луноцвет. Конечно, ты сюда добирался еще три года. И приехал совсем разбитый. Плюс у кого есть время на огород? В Нью-Йорке ничего толком не вырастишь.
Руфус все еще стоял над Пиджаком с бутербродом в руках.
– Эта штука сейчас уши отрастит, Пиджачок. Ты будешь или нет?
Пиджак покачал головой. Вернулся грохот молотов в голове. Вот бы он уже прекратился. Пиджак со вздохом уставился на бутылку «Кинг-Конга» на коленях. «Выпивка, – подумал он. – Я променял свой луноцвет на выпивку».
Он взял крышечку с подлокотника. Аккуратно надел на бутылку, медленно завинтил до упора, потом снял бутылку с коленей и бережно переставил на пол.
– Где, говоришь, живет сестра Пол? – спросил он.
– В Бенсонхерсте. Рядом с больницей, где лежат Сосиска и Димс.
Руфус примерился взглядом к «Кинг-Конгу».
– Если не занято, то, чур, мое, – сказал он. Поднял бутылку, сделал долгий глоток, потом протянул Пиджаку.
Но старик уже скрылся за дверью и был таков.
21. Новая грязь
Катоха три раза проезжал мимо вагона Слона, оглядывая пустые подворотни и ближайшие улицы. И в качестве предосторожности, и чтобы предупредить о своем прибытии. Вечерело, а в такой час пешеходы на окраине Коз-Хаусес встречались редко. О дозорных беспокоиться не имело смысла. В былые деньки даже детишки, которые играли в стикбол в доках, бросали игру и посылали одного из своих, и новости о появлении копов разносились среди гангстеров с подпольными карточными играми и ростовщиков быстрее, чем по телефону.
Сегодня дети не играли у облезлых безлюдных доков, заметил он, и, судя по всему, не играли уже давно. И все же не стоило заставать Слона врасплох, так что он все равно совершил свой ритуал, обогнув квартал три раза, прежде чем свернуть в док к вагону. Медленно подъехал, остановился у дверей вагона, не заглушая двигатель. Несколько минут сидел за рулем в ожидании.
Он пришел один. Вариантов не было. Подозрения насчет младшего напарника Митча, лейтенанта из «семь-шесть», и капитана были слишком серьезными. Он не винил их за то, что они берут взятки. Если им так хочется лезть по скользкому шесту откатов, прихватывая понемногу тут и там у Семьи и отворачиваясь, когда бандиты что-то мутят, это их дело. Но рисковать собственной пенсией за три месяца до отставки Катоха не собирался. Он был рад, что на протяжении всей карьеры оставался чистым, особенно сейчас, потому что стрельба вроде той, что прогремела три дня назад на причале Витали, могла развязать бандитский передел территорий или политическую междоусобицу в департаменте. А когда отставка не за горами, никакому копу не захочется попадаться под колеса ни тому ни другому. Сунешь нос – и опомниться не
